Лев Жданов - Грозное время
А ты, сын мой Федор, держи сына моего, Ивана, в мое место отца своего, и покорен будь ему во всем и добра ему желай. И во всем будь в его воле до крови и до смерти! – читал Иоанн новые, необычные слова, еще ни разу не стоявшие на завещании русских государей. – И ни в чем ему не прекословь, если разгневается или обидит тебя как. И тут старшему брату не противься, рати не поднимай, сам не обороняйся, бей челом, чтобы тебя пожаловал, как я приказываю теперь вам. А пока, по грехам Иван государства не достигнет, а ты – удела своего, вместе будьте заодно… И ты, Федор, лиходеев не слушай, из Ивановой воли не выходи, ничем не прельщайся, куда брат пошлет – на службу иди и людей своих посылай…»
Этими строками рушен был старый уклад, который давал право младшему сыну требовать своей доли от старшего. Отныне – все отдавал Иоанн старшим сыновьям в роду Рюрика. А младшие становились не прежними равноправными сонаследниками, а первыми слугами своего державного брата-первенца.
«Нас, родителей своих и прародителей, не только что в государствующем граде Москве, или где будете в другом месте, но если даже в гонении и в изгнании будете, – вдруг ударила в души царевичам грустная нота, – если и свержены будете – в божественных литургиях, панихидах и линиях, в милостынях к нищим и в пропитаниях, сколь возможно ке забывайте…»
Слезы сверкнули на глазах у чтеца… Слезы текут по лицам у царевичей.
«Что я учредил опришнину, то на воле детей моих, Ивана и Федора, Как им прибыльнее, так пусть и делают, а образец им готов для земского и дворового устроительства и для людского управления многообразного. А суд вести, как я уложил, народу – право и правду давать неумытную… À удел сына моего Федора – его я не в род Федору отдаю, а по воле сына Ивана, все сыну Ивану же…»
Затем шел длинный перечень земель, отчин и городов и казны, что братьям поделить меж собой и сестрою следовало…
Прочел – и клятву взял отец с сыновей, что все будет исполнено.
В этом завещании так и сказался весь Иоанн, – хозяин и строитель земли русской на новый лад, каким хотел он быть смолоду, каким был все время, хотя и не без порываний з сторону.
Читая сам заупокойную молитву по себе, великий книжник и ритор земли русской, Иван IV разыграл ту же комедию, как и великий затворник монастыря св. Юста Карл V, меланхолик и философ по душе, приказавший отпеть себя заживо и подпевавший из гроба напеву «de profundis», звучавшему над его головою. Но восточный причудник отличался от западного собрата тем, что в бездне, которая зовется пресыщением жизнью и властью, – Иван не утопил жажды к делу и любви к царству своему, к родной великой земле…
Да и пресыщение жизнью у Ивана было больше внешнее. И щеголь-красавец Богдан Вельский, тайный фаворит, и те три жены, не считая множества наложниц, которых, заточив в монастырь Анну Колтовскую, дряхлеющий Иван осчастливил своим вниманием, – все это служит признаком, какая неукротимая, кипучая натура была создана в свет под именем Иоанна IV, Грозного царя всея Руси.
* * *Все темные предчувствия полубольного Иоанна скоро сбылись, хотя, конечно, и не по отношению к Руси.
Пока старый, нерешительный Максимилиан медлил у себя в Вене, пока царь Иоанн жалел денег на расходы, так как не верил в прочный успех, а сам вел войну за Варяжское побережье и с литвою и со шведами, – был избран на трон Сарматии – француз, Генрих, неудачно процаривший в Кракове с полгода, затем бежавший оттуда, чтобы надеть блестящую корону Франции. При новых выборах голоса на Сейме разделились. Более влиятельная, литовская партия объявила королем Максимилиана. А поляки – призвали Стефана Батория, бана Седмиградского, за которого стоял султан.
Отважный, прославленный воин, прекрасный полководец, бан должен был жениться на дочери Сигизмунда, королевне Анне, и с ее рукой получить Польшу и Литву: 14 декабря 1575 года Анна панами вельможными была провозглашена королевой, вопреки желанию всей земли, ожидавшей Ивана Московского. 18 апреля Стефан принял послов Рады Польской, подписал представленные ему условия. Первого мая он уже был обвенчан с Анной и короновался в Краковском древнем соборе на королевство Польское и великое княжество Литовское. Молодой, полный свежих сил боец быстрым неожиданным ходом нанес шах и мат старому, усталому бойцу – Иоанну.
Наскоро заключив мир со шведами, ссадив с трона московского Симеона, как ненужную более куклу, Иоанн ответил венгерскому удальцу сильным ходом из другой партии. Он залил войсками Польшу и Ливонию, Эстонию, брал один город за другим, исключая вторичной неудачной осады Ревеля. Магнус, видя, что его будущее королевство уже почти завоевано, хотя бы и чужими руками, вздумал было требовать у Иоанна обещанную власть, причем заперся в Вендене,
Послов Магнуса, доставивших послание от этого «короля без королевства», Иоанн приказал высечь, а Венден – осадил. Магнус вышел из города, кинулся к ногам царя и вымолил унизительное прощение.
– Если бы ты не был королевским сыном, – сказал Иоанн, – не был мужем моей племянницы – показа;! бы я тебе, как мои города забирать!
Магнуса взяли под стражу, потом – отослали в маленький Каркус-городок, под бок к жене. Немцы, которые заперлись в кремле венденском, не хотели сдаваться. Одно ядро едва не уложило самого Иоанна. Тогда город был взят штурмом. Защитники крепости, сидевшие там со всеми семьями, взорвали себя на воздух, чтобы не отдать жен и детей на бесчестие татарской орде Иоанна.
Горожане не избегли этой злой участи, а в довершение были вырезаны до последнего.
Не слышно стало теперь о казнях в Москве. Только на полях битв свирепствовал еще Иоанн.
Но и здесь скоро юный Баторий, собравшись с деньгами, с войсками и заручившись союзниками, стал наносить царю удар за ударом.
Снова согнулся Иоанн. Как недавно Девлету, так теперь Баторию стал писать он смиренные грамоты.
И, по-обычному, едва улыбнется где счастие Москве против Литвы – снова надменный тон звучит в словах и посланиях Иоанна. Так и потянулась долгая Литовско-Ливонская война. Баторий появился на русской земле, взял Полоцк назад у царя. Забрал Холм, Озерище. После страшной резни – взял Сокол – и зазимовал лишь подо Псковом, который так успели укрепить, заняв гарнизоном в шестьдесят тысяч человек, что стотысячная, испытанная рать Батория напрасно теряла последние силы, стараясь взять у Иоанна эту крепость.
В Эстонии, в Ливонии – всюду Иоанн терпел урон.
Так хуже все и хуже шли дела на Руси.
Глава VII
Год 7089 (1581)
Ноябрь
Годы, недуги, муки душевные и телесные, наконец, подломили могучую натуру Иоанна.
Не слышно опал и казней на Руси. Войска за рубежом не видят больше царя со стягом победным за собою. А надо бы Иоанну двинуться с места. Всю зиму Псков, врагами окруженный, стоит, уж и голодать начинают люди, затворившиеся в крепости и отражающие приступы войск Батория.
Но Иоанн духом упал. Царевича Ивана тоже не пускает от себя. А вдруг и сына старшего собьют враги с пути, против отца научат восставать.
Никому не верит старый сердцеведец, потому что хорошо знает самого себя, знает, что ему тоже нельзя ни капли верить, если только земли и царства касается.
И живут в мрачной Александровской слободе по-старому отец с двумя сыновьями взрослыми, с новой молодой мачехой-царицей, Марией Нагих в девичестве. Матерью скоро готовится стать молодая царица. Не попусту в седьмой раз женился Иоанн, отягченный годами, болезнями и распущенностью своею.
И другая обитательница мрачного дворца в Слободе, третья жена царевича Ивана, юная царевна Марина, тоже носит ребенка. Внука готовит державному деду.
Так и блаженная Аленушка говорит, любимица царевны Марины.
– Раньше да выше будет твой царевич ее царевича! – тыкая пальцем в царицу Марию, бормочет дурочка царевне Марине.
Та – алеет. А царица-мачеха бледнеет и брови сжимает грозно. Зла царица Марья, в свой род, в Нагих пошла.
И порой, пересилив отвращение, какое внушает ей старый, больной мучитель-сластолюбец Иоанн, – ластится к мужу царица и жалуется:
– Слышь, бают, наш сын будет ниже сына этой дуры, бабенки Ваниной, снохи-то твоей! Может ли быть то?
– Пока я жив, – не может…
– Ну то-то! А зачем она дразнит меня? Видит, что ты, старый грешник, заглядываться стал на сноху-прелестницу… Даром, что на сносях баба… Не хуже вот меня – полным-полна! Прочь поди! Не люблю такого…
И делает вид, что хочет оттолкнуть мужа.
А тот тянется за женой и шепчет:
– Постой, погоди минутку… Еще… минутку… Малость самую… А уж я… Я проучу ее…
И взглядом ищет старый, привычный посох свой с острым наконечником. Не расстается с ним и доныне царь. Часто гуляет жезл по спинам рабов нерадивых…
– А уж какая охальница да срамница баба. Нагишом чуть не при людях ходит. Да с парнями все бы ей. Гляди, внучок-то твой богоданный – так только, по имени роду вашего царского, а не взаправду… Грехи! Поганая бабенка. Каждому на шею готова кинуться.
