Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб

В это время Ради купил на те деньги, что ему достались по наследству от матери, магазин, торгующий зерном, и женился на Наиме, внучке Нуха Аль-Гураба. Приободрённый этим, Джалаль подошёл к мадам Азизе, и непоколебимо сказал ей:

— Наша благородная госпожа, я хочу руки вашей внучки Камар…

Она долго смотрела на него своими усталыми поблёкшими глазами, и с откровенностью, присущей старикам, сказала:

— Я однажды предлагала Ради жениться на ней, но Ульфат отвергла это.

Джалаль уверенно сказал:

— На этот раз её руки требует Джалаль.

— Разве ты не знаешь, почему она отказала ему?

Он замолчал, насупившись, и она с неприкрытой откровенностью сказала:

— Даже несмотря на то, что у Ради есть преимущества, которых нет у тебя?

Он резко ответил ей:

— Я не бедняк, и к тому же веду свой род от Ан-Наджи!

Она раздражённо возразила:

— Я сказала тебе, что должна была.

Но он упорно настаивал на своём:

— Передайте ей мою просьбу!

— Это тебе!

Он покинул её, захлёбываясь разочарованием так, словно давился землёй.

Однако двери дома покойного Азиза подстерегал потрясающий сюрприз: несмотря на то, что мадам Ульфат Ад-Дахшури и отклонила руку Джалаля, сватовавшегося к её дочери, Камар ушла в себя, словно от недомогания. Бабушка Азиза спросила её:

— Ты хочешь выйти за него?

И та с редкой смелостью ответила ей:

— Да!

Тогда мадам Ульфат возбуждённо воскликнула:

— Он сын Захиры!

Но девушка лишь равнодушно пожала плечами. Мать проигнорировала, однако, желание дочери, проявив дикое упрямство. Жениха же из собственной родни — рода Ад-Дахшури — она приняла весьма гостеприимно, но Камар без колебаний сразу отвергла его. Мать набросилась на неё с попрёками и руганью, но та настаивала на своём, пока не сказала:

— Лучше я останусь не замужем.

Мать закричала:

— Тобой овладел дух той злобной Захиры!

Камар заплакала, однако Ульфат не проявила к ней сочувствия, и упрямо сказала:

— Вот и оставайся незамужней — это лучше всего для тебя!

Внезапно здоровье мадам Азизы ухудшилось, как из-за старости, так и из-за печали. Она сильно увяла; цвет лица её поблёк, и вскоре она перестала ходить и слегла в постель. Ульфат не покидала её ни на миг. Она опасалась одиночества, что угрожало ей в большом доме. Азиза сказала ей:

— Не бойся. Аллах найдёт для меня исцеление.

И та поверила ей, привыкнув так делать всегда, однако старуха пробормотала вдруг совершенно иным голосом, как будто была другим человеком:

— Это конец, Ульфат.

Взор её угасал, пока она не перестала видеть вообще. Несмотря на это, она смотрела, уставившись в одну точку, призывая Курру и Азиза. Ульфат вздрогнула и почувствовала, как сама смерть ворвалась в комнату и затаилась в ожидании в углу, и присутствие её было самым ощутимым среди тех трёх человек, что находились сейчас там. Плачущим голосом она пробормотала:

— Да помилует нас Аллах.

Азиза сказала:

— Я страдалица, словно мать всех страдальцев. И моя последняя надежда на Господа, обладателя величия.

Ульфат воскликнула:

— Боже, облегчи ей страдания!

— У меня есть две просьбы.

Та внимательно уставилась на неё, и старуха сказала:

— Не мучай внучку Курры.

И сделав глубокий вздох, продолжила:

— И не мучай дочь Азиза.

И тут пришёл её конец. Душа её отлетела, увенчанная любовью и благородством.

Миновали шесть месяцев траура. Ульфат Ад-Дахшури желала, чтобы этот год вообще никогда не кончился, однако к просьбе Азизы проявила всяческое уважение. Она лелеяла в себе надежду, что Камар изменилась, однако надежда эта не оправдалась. Тогда она позвала к себе мастера Ради, брата Джалаля, и сказала ему:

— Поздравляю тебя — я согласна. Того захлестнул поток небесной радости, заставивший его потерять дар речи.

Ради предложил объявить о помолвке сразу же, однако празднество было отложено до окончания года траура. Джалаль не мог навечно вырвать из своей памяти этот момент.

Едва минуло два месяца с момента помолвки, как Джалаль настойчиво потребовал провести брачную церемонию по закону шариата без всякого празднования, пообещав, что и сам праздник, и подписание брачного контракта состоится только по окончании траурного периода. То, что он хотел, осуществилось, как будто он желал получить душевное спокойствие и стереть все дурные предчувствия, опередить свою фортуну, закрыв двери перед лицом таинственных сил. Он стал «счастливым человеком». Дальнейшие дни стали свидетелями того, как сильно развивались его похвальные качества. Он даже перестал призывать к ответу своего пьяницу-отца, баловал своих работников и их родных, напевал песенки, пока работал или наблюдал петушиные бои. Его красота расцвела, а физическая сила умножилась. Ночи он проводил на площади у дервишской обители, слушая песнопения и молясь.

Он стал частенько захаживать к своей невесте, неся ей подарки, а от неё получил в дар надушенные чётки из сердолика на золотой цепочке. Она стала его жизнью, его надеждой, его счастьем, его золотой мечтой. Он считал её самым прекрасным из созданий Аллаха, несмотря на то, что многие люди отмечали, что своей яркой красотой он даже превосходит её. Но её сладость превзошла для него все пределы.

Мадам Ульфат отошла от своего прохладного отношения к нему и даже казалась довольной и дружелюбной, называла своим добрым сыном и принялась писать новую картину будущего, предложив ему стать партнёром Ради в торговле зерном, поддержав его деньгами Камар.

Однажды Джалаль сказал Камар:

— Величие семейства Ан-Наджи проявилось во многом, а сегодня оно проявляется в любви…

Она кокетливо улыбнулась, и он сказал:

— Любовь творит чудеса.

— Не забудь и о моей роли в создании этого чуда, — нежно сказала она.

Он прижал её к груди, сходя с ума от страсти.

Он привёл своего отца в гости к мадам Ульфат и Камар. Тот был трезв, однако выглядел пьяным из-за тяжёлого затуманенного взгляда, нетвёрдого голоса и покачивающейся головы. Он понял, что должен сыграть роль респектабельного человека — совершенно чуждую его натуре и состоянию. Он взглянул с почтительным страхом на мадам Ульфат, и почувствовал, как преображается в какую-то иную личность, поражённый, какой же красотой он когда-то обладал — такой, от которой всё здесь выглядело ничтожным. Он заявил мадам Ульфат:

— Я такой, как есть, мадам, но мой сын — драгоценный камень…

Она вежливо пробормотала:

— Вы добрый человек, мастер Абдуррабих.

Он дрогнул от такого почтения, которого никогда раньше ещё не удостаивался, и сказал, указав на Джалала:

— Он заслуживает счастья в награду за его доброту к своему родителю.

И громко беспричинно расхохотался, но вскоре смущённо пришёл в себя. Когда он покидал дом вместе с Джалалем, тот спросил:

— Почему вы не преподнесли невесте подарок?

Он вспомнил о подарке, который передал ему в руки Джалаль, чтобы вручить невесте, но не произнёс не слова. Джалаль спросил его:

— Вы забыли о нём?

Отец мягко ответил ему:

— Эта драгоценность мне нужна больше, чем твоей невесте в тот момент, когда я буду сильно нуждаться.

Джалаль упрекнул его:

— Я разве отказывал вам в ваших правах?

Отец похлопал его по спине и сказал:

— Никогда. Однако жизнь предъявляет множество требований.

С превосходной сладостью жёлтой осени пришли последние дни того траурного года. Прозрачные облака наполнились мечтаниями. Камар испытывала болезненное недомогание из-за холода, но не прерывала бодрой подготовки к свадьбе. Однако мороз стремительно пошёл своим, неизведанным путём: у Камра поднялась температура, ей было больно и трудно дышать. Словно хитрый, коварный враг-предатель, к свежей розе незаметно подкралось увядание. Она беспомощно лежала в постели; свет во взгляде её потух, лицо пожелтело, голос ослаб. Она была укрыта грудой тяжелых покрывал, тяжело стонала и питалась лимонным соком и тминным караваем. На голову ей клали компрессы с уксусом. Мадам Ульфат не спала по ночам, мучаясь от своих мыслей и тревог. Джалаль тоже тревожился, но терпение его иссякло в ожидании заветного часа исцеления.