Михаил Калашников - Записки конструктора-оружейника
И все-таки в конструкцию пришлось вносить серьезные изменения. Как и прежде, каждая новая доработка детали, узла проверялась досконально в заводских условиях. Первые неприятности начались, когда стали испытывать электроспуск. А. Д. Крякушин, испытывавший образец в тире, доложил:
— Все чаще стали ломаться болты, крепящие электроспуск к ствольной коробке.
— Может быть, нам разработать его соединение с затыльником коробки на пазах с последующей фиксацией? — предлагаю, вникнув в суть проблемы. — Такое крепление должно быть более надежным.
По пути уменьшения жесткости крепления стержня возвратного механизма с ограничителем рамы мы пошли, обнаружив при продолжительном настреле, как часто стали ломаться шпильки на возвратном механизме.
Вот так и шли от решения одной задачи к другой, от частных технических вопросов к принципиальным, касающимся не только судьбы образцов, но прежде всего тех, кто помогал мне их доводить, совершенствовать, запускать в производство, — инженеров-конструкторов. Начало 60-х годов больно ударило по нашему КБ, его кадрам. Взятый тогда в связи с сокращением армии и флота курс на уничтожение самолетов, кораблей, целого ряда вооружений и ставка на ракеты стратегического назначения — поспешные, на мой взгляд, и не до конца продуманные решения — породили то, что к так называемой пещерной технике причислили и стрелковое оружие.
Одна из первых ласточек, как следствие этого крайнего мнения, — расформирование и ликвидация научно-испытательного полигона. Быстро начал падать и престиж разработчиков оружия. У инженеров-конструкторов стало возникать все больше сомнений в целесообразности продолжения работы в КБ нашего профиля. Первым об этом сказал вслух мой ближайший помощник В. В. Крупин.
— Как вы смотрите, если я буду подыскивать себе другое место работы? — поделился он как-то со мной, когда мы по прежней привычке поздно вечером возвращались с завода домой. — Не вижу я для себя перспективы, на глазах меняется к нам отношение.
Что я мог ответить человеку, первым пришедшему в наше КБ и с которым долгое время мы были в одной рабочей связке? Отругать? Так не за что. Даже вынашивая свои мысли об уходе из КБ, он продолжал трудиться, как и раньше, с полной отдачей, с творческой инициативой. Попробовать удержать? Но что может дать ему работа в нашем коллективе для дальнейшего творческого роста, если то, что мы делаем, стали называть пещерной техникой? Иногда просто диву даешься способности некоторых наших командиров производства приспосабливаться к новым веяниям, не разобравшись в сути проблем, не уяснив, во что это может вылиться, как может сказаться на деле небрежение к нуждам людей, работу которых с ходу причислили к неперспективным.
— Спасибо за откровенность, Владимир Васильевич. Понимаю, как нелегко ты пришел к такому решению. — У меня перехватило горло, говорить было трудно. — Не стану удерживать. Ты волен в выборе, где трудиться. Единственно, что прошу, не уходить, пока не доработаем танковый пулемет. Осталось ведь совсем немного.
— Конечно, сначала его доработаем. Это дело моей чести. — Чувствовалось, Крупину нелегко было справиться с волнением, с переживаниями, связанными с этим разговором. — Вы намечали отправить меня в командировку на танковый завод. Когда выезжать?
— Дня через два. — Я был благодарен Владимиру Васильевичу, переменившему тональность беседы. — Туда должен приехать конструктор танков Морозов, и надо согласовать с ним ряд вопросов, связанных с установкой пулемета. Несколько позже и я подъеду на завод.
Мы попрощались и разошлись по домам. А я долго не мог успокоиться, размышляя о будущем нашего КБ, о людях и судьбах, о том, как неосторожно, необдуманно высказанные суждения о деле, которому служишь верой и правдой, оказывается, определили его в разряд второстепенных. И все бы ничего, руководствуйся наши высшие инстанции реалиями жизни, сложившейся международной обстановки. Между тем империализм продолжал нагнетать военный психоз, угрожающе бряцал оружием, осуществлял агрессии то в одном, то в другом регионе земного шара, раскидывал поблизости наших границ сеть военных баз. И надо было быть близоруким на том этапе нашей жизни, чтобы не понимать, что гарантией мирного неба над Советской страной в комплексе с борьбой за мирное сосуществование двух мировых систем должна оставаться боеспособная, хорошо технически оснащенная армия, готовая к отражению любой агрессии. В том числе оснащенная и современным автоматическим стрелковым оружием.
Забегая несколько вперед, скажу: вслед за В. В. Крупиным КБ покинули еще несколько творчески интересных конструкторов. Но, несмотря на потери, конструкторское бюро сумело сохранить свое лицо, свой костяк. К нам пришли другие одаренные специалисты, и мы продолжали разработку новых систем оружия, исходя из более высоких, качественных параметров боеготовности армии и флота. Изменилось к лучшему и отношение к конструкторам-оружейникам.
А пока мы продолжали отрабатывать танковый пулемет. Надо сказать, танкостроители без большого энтузиазма встретили наше стремление установить на машины новое изделие. Система Горюнова СГМТ устраивала их больше: отработаны технология производства, сопряженность оружия с пушкой, система питания патронами, гильзоулавливатель... Так что мы со своим пулеметом не очень пришлись заводчанам ко двору и сразу почувствовали прохладное к себе отношение. Впрочем, не только со стороны производственников, но и конструкторов нового танка.
Да еще приехавший в командировку Крупин подлил масла в огонь. Встретившись с главным конструктором танка А. А. Морозовым, он попросил его дать команду на новую отливку раструба башни.
— Вы что, рехнулись? — резко оборвал нашего представителя Александр Александрович, — Вы понимаете, что значит новая отливка? Это же изменение конструкции башни, технологии изготовления, немалые затраты! Ищите другой путь установки вашего пулемета.
— Понимаю, — отступил Крупин. — Нам отливка необходима всего лишь для проведения эксперимента.
— Об экспериментах поговорим, когда встречусь с главным конструктором системы. Он собирается сюда приехать?
— Будет здесь завтра, — ответил Крупин.
Худой, порывистый в движениях, Морозов обычно вел разговор, полуприсев на стол, внимательно слушая собеседника. Кабинетик на заводе у него был маленький, в деревянном домике. В нем буквально негде было повернуться. Но Александр Александрович этим не тяготился.
Морозов стал для нас одним из первых конструкторов танковой техники, сумевшим уловить, что мы со своей разработкой можем стать ему союзниками. Он нервничал в то время, видимо, потому, что не все у него ладилось с доводкой машины. А тут еще мы со своим пулеметом и со своими требованиями.
При нашей личной встрече я сразу сказал;
— Мы не собираемся просить изменить конструкцию башни. Свою задачу видим в другом — установить изделие в гнездо для СГМТ без коренного переустройства. Работать будем с пулеметом, а не с башней.
— Ну так это же совсем другой коленкор, — улыбнулся Морозов. — Если потребуется какая-то помощь или мой совет — всегда к вашим услугам. Тем более вы сами — бывший танкист. Нам ли не понять друг друга?
Разговор у нас получился откровенный, доверительный. Вспомнили даже предвоенные годы.
— Между прочим, Александр Александрович, я вашей тридцатьчетверке в свое время посвятил стихотворные строчки.
— Ну-ка, ну-ка, интересно, — живо откликнулся конструктор Т-34. — Может, и прочтете, если помните?
— Сейчас попытаюсь. Только не взыщите за несовершенство. Вот, к примеру, четверостишие:
Мы шли сквозь туман и засады,
И грозно гремела броня.
Сметали врагов без пощады
Могучей лавиной огня.
— Нет, это не песнь конструктору, а настоящая ода металлу, — рассмеялся Морозов. — Впрочем, сколько вам было тогда лет?
— Не многим более двадцати.
— По себе знаю, в этом возрасте мы в то время пели и слагали стихи о двух вещах, диаметрально противоположных, — либо о грозной броне, либо о любви. Так что и вы, смотрю, этого не избежали, влюбившись в «железки»...
С Александром Александровичем Морозовым с той первой нашей встречи меня связывали прочные деловые и товарищеские отношения. Он являлся одним из выдающихся конструкторов в советском танкостроении, обладал неутомимой жаждой знаний, не мыслил себя без постоянного творческого поиска. Начав работать с пятнадцати лет копировщиком на паровозостроительном заводе, Морозов в 36 лет стал главным конструктором, одним из создателей прославленного в годы войны советского танка Т-34. Когда нас объединило общее дело, Александр Александрович решал сложные технические проблемы в создании новых образцов танковой техники, являвшихся дальнейшим вкладом в повышение обороноспособности страны.
