Евгений Сухов - Мятежное хотение (Времена царствования Ивана Грозного)
— Ай да боярин, ай да молодец!
А Захарьин все повторял:
— Я тебе спляшу, государь Иван Васильевич! Спляшу на помин своей племянницы царицы Анастасии Романовны! Веселись, царь, сполна!
Остальные бояре замерли у самых дверей, смущенно наблюдали за чудачеством самодержца. Скоро очередь дошла и до них.
— А вы чего стали?! Розгами, что ли, в круг подгонять?! Федька, поторопи бояр, пускай государя потешат!
Федька Басманов со смехом стал выталкивать бояр в круг, а те, не признавая государевой шутки, шипели на любимца самодержца:
— Ты ручищами за кафтан не цепляй! Ворот порвешь!
Петр Шуйский, ступив в круг, изрек себе под нос:
— Что отец его, что сын, оба поганенькие, задницами царю служат! В содомском грехе живут!
Вокруг примолкли, однако царский любимец обиды не услышал. Один Шуйский и был способен на такую дерзость.
Веселье закончилось неожиданно: поднялся Иван во весь рост и, глянув в потные лица бояр, произнес сурово:
— Шибко скачете, господа. Время для панихиды, а вы все не натешитесь.
Вот и пойми государя. Вот и угоди ему. Часом ранее совсем иное глаголил.
— Вижу вашу радость! Довольны, что жену у меня отняли! Подсыпали зелье — и не стало суженой… Только ведь я оттого не ослабею! Я еще сильнее стану… Что же вы взгляды-то попрятали?! Все равно узнаю, кто убивец, не уйдет он от меня! Вон как вы после смерти моей родненькой женушки расплясались! Думаете, что вы так же и после моей смерти веселиться станете?! Нет, не будет этого! Как в могилу начну сходить, так я и вас с собой прихвачу! С кем же мне тогда воевать на том свете? — Не с ангелами ведь!
И снова комнату потряс государев хохот. Трудно было понять, где Иван говорил лукаво, а где вещал правду.
— А ну подите вон! — разогнал Иван Васильевич вельмож. — Ну чего у дверей сгрудились?! Сказано же, один побыть хочу! А ты, Федька, приведи лекаря Шуберта.
За то недолгое время, пока лекарь Шуберт был в Москве, он успел понять, что Иван Васильевич угрозы свои сдерживал. Дважды при нем секли бояр, потерял свое могущество Сильвестр, сослан был окольничий Адашев. А ведь какими громадными мужами казались!
Своим величием они больше напоминали многовековые дубы, да такие, что и в три обхвата не объять! А один из принцев крови — Андрей Шуйский, так и вовсе псарями забит.
Всю неделю Шуберт находился в ожидании, зная, что Иван Васильевич непременно о нем вспомнит. Немец даже хотел бежать поначалу из Москвы, но понял, что не проедет и двух сотен верст, как его сцапают на одной из ям. А своим бегством он еще более разозлит молодого государя. И даже если он доберется до границы, то за пределы России его не выпустят таможенники. Посидит он немного на границе, а там и извещение из Москвы его догонит: «Воротить в кандалах и стеречь, как злостного татя!» Видывал он такое. В прошлом году Иван Васильевич выписал из Рима зодчего, повелел ему церквушку ставить. А как поднялась она куполами к небу, так он и съехал. Недели не прошло, как треснула северная сторона, и Божий храм развалился надвое.
Изловили зодчего у самой границы, накинули цепь на шею и так вели до самой Москвы, где за святотатство сожгли в осиновом срубе.
Незавидная участь.
А ведь так все славно начиналось: государь был ласков, поселил недалеко от дворца, в прислуги дал крепкую девку. А прощаясь, весело подмигивал:
— Ты, немчина, не теряйся, моя девка не только полы мыть способна. Она тебе и в другом услужит. Посмотри, какие у нее титьки! Всю ночь их вертеть можно. Уверяю, не наскучит, а государь в этом толк понимает! — хохотал царь, поглядывая на девицу, которая изящно изогнула стан, провожая Ивана Васильевича.
Это был один из первых подарков царя Ивана. Потом государь еще не однажды жаловал его, присылая с гонцом со своего стола пироги с яблоками и прожаренные крылышки лебедя.
Сейчас лекарь Шуберт дожидался караульных.
И они пришли. Прогромыхали сапогами на пороге, хлопнули дверью в сенях и ввалились в горницу хозяевами.
Вот оно как щедрое жалованье оборачивается.
— Пойдем, немчина, ждут тебя, — произнес старший из стрельцов, и когда Шуберт взялся за котомку, он отобрал ее у него и добавил с усмешкой — Теперь тебе все это не понадобится. Разве только что полотно белое… на саван. А?
— Ха-ха-ха! — дружно поддержали десятника остальные стрельцы.
— Все твое имущество теперь государю передано. Вот пригрел Иван Васильевич вражину! Это надо же, царицу травить надумал!
— Я лечил австрийского императора, я лечил польского короля, — стал перечислять лекарь Шуберт. — Моими снадобьями пользовался сам папа римский! И все они живут до сих пор. Так зачем мне травить русскую царицу? — пытался защититься Шуберт, хотя понимал, что не имеет смысла спорить, и участь его решал не стрелецкий десятник.
— А ты бы разговаривал поменьше, латинянин, — повысил голос стрелецкий голова, — не то мы тебя за шиворот вытащим и без шапки по городу поведем.
— Да что вы!.. Майн гот!
Угроза была не пустой: два караульщика подхватили лекаря под руки и выволокли на крыльцо, и каблуки старика отсчитали все семь ступеней.
Шуберта казнили в подвале дворца. Никитка поплевал на руки и отсек лекарю голову, потом четырьмя ударами обрубил руки и ноги. После чего стрельцы побросали обрубки на телегу, а позже прибили их в разных концах города и на главном торге.
* * *— А ты, государь, не стесняйся, — нашептывал Ивану наедине Федька Басманов, — только страсть и позволит боль забыть. А о царице не думай, ей сейчас хорошо, она сейчас с ангелами беседует. Ты, Иван Васильевич, о себе бы лучше подумал.
Иван уговору поддался и на следующий день назначил смотрины: всем девкам во дворце он велел быть в новых сарафанах и прибранными.
Дворец замер в ожидании, строя догадки о том, что же еще такое надумал царь. Тихий страх расползался по девичьим комнатам и застывал ужасом на хорошеньких личиках сенных девушек, которые уже были наслышаны о причудах молодого царя и яростно молились, пытаясь отвести от себя беду. Однако ослушаться государя никто не смел, и к назначенному часу все девки были на дворе.
Скоро вышел царь. Глядя на цветастые сарафаны, изрек:
— Эко ладное зрелище! Видать, такое же богатство и под исподними будет. Ха-ха-ха!
Бояре захихикали, уже догадываясь о замыслах царя, а он, поддерживаемый под руки, уже ступил на двор.
Девок выстроили в ряд, очей велели не прятать, и они, тараща на самодержца глаза, желали только одного — чтобы Иван прошел мимо. Царь время от времени останавливался напротив одной из них и, едва не касаясь перстом спелых прелестей, говорил:
— Ты!
Девки, не подозревая, о чем идет речь, продолжали испуганно таращиться, а стоявший рядом Федор Басманов приказывал:
— За честь благодари, дура! В ноженьки государю кланяйся!
И девки трижды, большим поклоном, били челом, только после этого Иван Васильевич переходил к следующей.
— Вот цветник у тебя, государь! Ошалеть от такой красы можно! — пялился на разряженных девок Федька Басманов.
Девок отобрали три дюжины. Все крепкие, ядреные, они походили одна на другую. Сходство им придавал густой слой белил и яркие, цвета спелого яблока, румяна.
Федор Басманов жеребцом прогарцевал перед рядом девиц, потом объявил во всеуслышание волю самодержца:
— Государь наш Иван Васильевич оказывает вам честь и велит быть у него на пиру!.. Что же вы застыли, дурехи? Благодарите государя.
Согнулись девки тонкими березками на сильном ветру и, касаясь земли ладонью, благодарили вразнобой:
— Спасибочки, батюшка наш государь!
— Спасибо за честь, государь Иван Васильевич.
— Царь велит надеть вам все нарядное и чтобы благовоний на себя не жалели, мятой и ромашкой умылись, а в косы ленты пестрые вплели, — продолжал Федор Басманов. — А потом царь Иван Васильевич вас пожалует. Ну, чего застыли, девоньки? Или от счастья своего сомлели? За одним столом с государем будете на пиру сидеть.
Честь и вправду была великая. Не всякий думный чин с царем трапезничает, а тут девки сенные и мастерицы простые.
Ойкнула в ряду девка, не то от страха, не то от радости, а на лицах ближних бояр остались улыбки.
— И вот еще что, Федька, зеркал бабам в горницы натаскайте. Пускай посмотрят, из казны жемчуг дать, пусть волосники и убрусы украсят. А потом веди их в трапезную комнату, — распорядился Иван.
Когда девки появились через час в царевых покоях, то ошалели от увиденного великолепия. Через всю трапезную комнату протянулись столы, заставленные множеством блюд, на которых печеная семга и пупки заячьи, сельдь на пару и куры на вертеле, баранина заливная и студень свиной. На блюдах горками лежали печень жаворонков, потроха бараньи, а самый центр украшали пяток лебедей с расправленными крылами. Казалось, распахни окно — и вылетят они дружной стайкой на простор из царской комнаты.
