Сергей Смирнов - Царь Горы, Или Тайна Кира Великого
Своего брата Гистаспа Кир также отправил в Персию, едва тот достиг царского шатра. В отличие от Креза, у Гистаспа были причины горько сокрушаться по поводу этого приказа. Ведь Кира так и не оставили опасения относительно возможных козней Дария, хотя тот был еще настолько молод, что даже не привлекался к военной службе. Кир велел Гистаспу взять Дария, удалиться с ним в Сузы и не покидать города вплоть до окончания похода на массагетов. Царь был уверен, что хитроумный Гобрий со своими эламитами не даст Гистаспу и его сыну затеять смуту в его отсутствие.
Вот какие настроения владели Киром накануне того дня, когда он вторгся в земли массагетов, в те земли, где родилась Азелек. Можно только гадать, почему перед рассветом того рокового дня он впервые в жизни пожелал остаться вовсе без своих мудрых советников.
Так и случилось, что на берегу Аракса мы остались вдвоем, молча всматриваясь в чужую даль. Я вспоминал ту ночь, когда царь в присутствии Гистаспа и Гобрия допрашивал наемного убийцу, известного в ту далекую пору как Анхуз-коновал.
Словно угадав мои мысли, Кир подозвал меня поближе и сказал:
— Ты эллин, но умеешь принимать чужие личины. Ты был арамеем. Каппадокийцы доверяли тебе, как своему. Слышал, что теперь уже бактрийцы принимают тебя за своего. Стань на час массагетом. Прямо здесь, передо мной.
Я видел массагетов на рынках и попытался изобразить перед царем их немного неуклюжую походку (ведь они куда больше времени проводят в седлах, чем на своих ногах), их быстрые взгляды исподлобья, их порывистые жесты.
— Теперь ты Спаргапис,— постановил Кир,— Сыграй с царем персов.
Киру тут же поднесли ларец с игральными костями.
— Наверно, массагеты не знают игры в кости,— оправившись от изумления, заметил я.— Власть Судьбы они также не признают.
— Тем лучше,— оборвал меня царь,— Здесь мой бросок — первый.
Кости покатились прямо по сухой, притоптанной траве у его ног. Выпало столько же, сколько выпало у эллина Кратона, когда тот бросал кости раненой рукой, лежа во дворце вавилонских царей.
— Теперь твой черед,— сказал Кир.
Я поднял кости и выбросил свою, некогда спасительную «собаку»! Худшее число!
— Для этого ты и нужен был мне, Кратон,— с довольным видом сказал Кир и наступил на кости, вмяв их в землю.— Ты можешь идти. Гистасп примет тебя.
Но у меня было иное решение. Мне очень хотелось, чтобы моя Воля хоть раз перевесила Судьбу, если такое возможно хотя бы на самом краю персидских земель.
— Царь! — обратился я к Киру.— Позволь мне теперь остаться с тобой. Я умею принимать чужие обличья. Может, тебе еще на один час пригодится «массагет» Кратон.
Признаюсь, я мечтал и надеялся увидеть Азелек.
— Оставайся,— сказал мне Кир,— Посмотрим, на что еще пригодится твоя эллинская Судьба.
На другой день посреди реки во многих местах выстроились ряды судов, бросивших якоря, и по этим судам на другую сторону Аракса были наведены мосты.
Войско Кира двинулось длинными вереницами по этим мостам в чужую землю, еще неподвластную царю царей и царю стран.
Перейдя мутные воды Аракса, Кир, насколько мне известно, сделал все именно так, как посоветовал ему Крез. Он вновь отправил послов к Томирис. На этот раз — с приглашением разделить с ним великую трапезу, посвященную богам, и во время этой трапезы установить новый договор с персами.
Томирис опять ответила отказом, напомнив Киру, что некогда таким же образом мидийский царь Киаксар заманил скифских вождей и, как только они напились, всех перебил поголовно.
Кира охватил гнев, но он ответил царице весьма учтиво, заметив в своем послании, что теперь он сам пришел на земли массагетов, а не заманивает их к себе и готов вовсе отослать прочь все войско и остаться на пиру только с самыми знатными стратегами и малым числом личных охранников.
Три дня Кир ждал ответа и, не дождавшись, повелел установить посреди пустыни низкие столы, каждый едва ли не в стадий длиною, зарезать сотни баранов и поставить на столы всевозможные и самые необыкновенные в этих диких краях яства, а также — огромное количество сосудов с цельным вином. Изнеженный лидиец Крез считал, что массагеты, совершенно незнакомые с богатством и роскошью теперешней персидской жизни, обязательно польстятся на угощения, как только увидят издали все это великолепие и почувствуют ноздрями соблазнительный дух.
Пока готовилась эта необыкновенная трапеза под ясными небесами пустыни, конница массагетов появлялась то на восточной, то на северной стороне света. Варваров было очень много. Они клубились на земном окоеме волнами, но не приближались. По их беспорядочному движению можно было полагать, что они весьма удивлены происходящим в их степях и теряются в догадках, как все это понимать.
Когда на двенадцать столов легла тысяча жареных баранов и тысячи золотых кубков засверкали под солнцем, Кир оставил при себе лишь сотню телохранителей и отдал войску повеление отойти к югу на шесть стадиев. Стратеги особенно кшатрапаван «бессмертных», пытались возражать опасаясь за жизнь царя, но Кир пригрозил им, что казнит всех по окончании похода. Он приказал «бессмертным» приблизиться и занять за столами свободные места только в том случае, если массагеты Томирис «примут приглашение» и разделят с ним священную трапезу.
— Ты желал остаться со мной,— сказал мне Кир,— Останься.
Эта трапеза казалась куда более удивительней той, что была некогда устроена Киром для войска Астиага в предместьях Пасаргад.
Дул слабый южный ветер, прокатываясь волнами по высохшим травам. Пустыня казалась бескрайней. Ярко светило солнце. Казалось, шатер царя и эти столы, ломившиеся от блюд, стоят посреди совершенно пустого мира. Царь, окруженный своими лучшими воинами, восседал на своем царском месте, во главе трапезы, спокойно и терпеливо дожидаясь гостей.
Мириады массагетских мух еще не успели облепить роскошные персидские яства, как хозяева пустыни стали приближаться с северной стороны. Земля задрожала от гула копыт. Травы затрепетали.
Царь Кир даже не посмотрел в ту сторону, откуда двигалась огромная орда.
Конница сразу заняла треть холмистого окоема. На мой глаз, гостей ожидалось никак не менее трех, а то и пяти десятков тысяч.
«Бессмертные» еще плотнее обступили своего повелителя.
— Садитесь за трапезу! — приказал Кир своим воинам.
И те, с опаской поглядывая на орду чужаков, стали рассаживаться на персидских коврах, постеленных вдоль столов.
Впервые мне досталось место по правую руку от Кира.
Царь вздохнул с облегчением, когда увидел, что его войско не сразу ринулось к стану, а стало медленно приближаться, как бы уступая первенство здешнему народу. Меня же эта медлительность тревожила не менее, чем «бессмертных». Замысел Кира казался мне чересчур опасным.
За три-четыре стадия до места священной трапезы массагеты тоже сбавили ход.
Надо признать, их конница выглядела великолепно. Всадники так и сверкали золотыми украшениями — кольцами, висевшими на их головных уборах, нагрудными пластинами. На лошадях также блестели широкие нагрудники, выкованные из меди, а золотом поблескивали нащечники, уздечки и удила. В остальном же массагеты не отличались от менее богатых золотом и медью скифов. Они носили такую же кожаную одежду — хитоны, гиматии, штаны и закрытые высокие башмаки.
— У тебя всегда были зоркие глаза,— обратился Кир ко мне.— Еще не ослабли?
Я пригляделся к гостям и вынужден был огорчить Кира:
— Царь! Не вижу царицы Томирис. Не вижу ее сестры. Может быть, они следуют за своим воинством. Впереди — какой-то знатный молодой воин.
— Каков возраст? Каковы волосы? Каков конь? — нахмурив брови, скороговоркой вопросил меня Кир.
— Царь! — сказал я, впервые в жизни щурясь до боли.— Ему около двадцати лет от роду. Гордое лицо. Но волос не вижу. У него головной убор, похожий на тиару. Выше, чем у остальных. Украшен с боков двумя большими золотыми кольцами. Конь необычный: вороной, с белой грудью, белым лбом и светлыми пятнами на крупе.
— Спаргапис! — решил Кир, не оглядываясь в сторону предводителя массагетов,— Наверно, ослушался свою мать. Воин.
Впервые после перехода Аракса на лице Кира появилась улыбка.
Между тем массагеты раздумывали, что же им делать. А выбор был прост: сразу напасть на стан Кира и, пока не подоспело все персидское войско, перебить охрану царя, а его самого или убить, или захватить в плен; самим присоединиться к необыкновенной трапезе; наконец, попросту убраться восвояси, глотая слюну.
Конь под Спаргаписом волновался. Царевич ездил на нем вдоль своего войска и приглядывался скорее не к столам с яствами, а к персидскому войску, также остановившемуся как только остановились массагеты.
