Михаил Каратеев - Ярлык Великого Хана
Отвечая на вопросы гостя, а отчасти и по собственному почину, князь рассказывал много занимательного о жизни Византии и других стран, в которых ему довелось побывать. Но как ни старался Василий удерживать разговор в этой плоскости,– он вскоре перекинулся в ту область, которой карачевскому князю менее всего хотелось касаться.
– Скажи-ка, боярин,– спросил вдруг Юрий Ярославич,– ведомо ли тебе о том, что намедии приключилось у вас в Карачеве?
– Это ты о чем, князь?– весь насторожившись, но сохраняя полное самообладание, осведомился Василий, до сих пор не знавший, дошли ли до Мурома веста о козельских событиях.
– Тому дня три сказывали мне, что князья ваши перессорились меж собой на семейном съезде и будто карачевский князь Василий Пантелеевич дяде своему, князю звенигородскому, срубил голову. Ужели ты, из той страны едучи, ничего о том не слыхал?
– Когда выезжал я из дому, все у нас было тихо,– ответил Василий, заранее обдумавший, что отвечать на подобные вопросы,– а слух, о котором ты говоришь, настиг меня уже в Рязани, где задержался я по своим делам. Только я тому слуху большой веры не даю. Непохоже, чтобы такое у нас могло приключиться.
– И все же, видать, приключилось. Нам довели о том люди верные.
– Что же именно говорили они?
– Сказывали, что у князей Карачевской земли, со смерти Пантелея Мстиславича, велась супря о старшинстве и о правах на большое княжение. И вот, будто в последних днях июля съехались они в Козельске, и там все это случилось.
– Ежели что подобное и стряслось, то причины тому, без суммения, были иные,– сказал Василий.– О том, что на двадцать третье июля князья наши должны были съехаться в Козельске, все мы давно знали. Но только ни о каких спорах о старшинстве я не слыхал. Да и какие могли быть споры? Василия Пантелеевич по праву занял отцов стол и княжит уже целый год. Когда заступал он на большое княжение, дядья его и слова вперекор не молвили и из воли его николи не выходили. Андрей же Мстиславич, безо всякого к тому понуждения, сам приехал в Карачев и крест братаничу целовал,– я это своими глазами видел. Так что, воля твоя, Юрий Ярославич, а тут что-то другое, да и в Рязани о том иной слух ходил.
– Каков же был тот слух?
– Сказывали, что не супря о старшинстве, а измена удельных была всему причиной. Василий-де Пантелеич, не опасаясь ничего худого, приехал в Козельск с малым числом людей, а там дядья его хотели схватить. Отбиваясь от этих воров, он будто и зарубил Андрея Мстиславича. Только не дюже я этим россказням верю. Может, какая размолвка и вышла промеж князей, а людская молва ее стократ раздула.
– Дыму без огня не бывает,– сказал Юрий Ярославич, пристально глядя на Василия, который спокойно выдержал этот взгляд.– Ну, а говорили в Рязани, что после было?
– Говорили, будто князь Василий со своими людьми от крамольников все же отбился и из Козельска ускакал. А вскорости после того поехал в Орду, чтобы оправдаться перед ханом.
– В чем же ему оправдываться, ежели дело было так, как ты сказал? Нечто он не вправе был свой живот защищать?
– То не я, а молва говорит, Юрий Ярославич. А я сказал тебе, что той молве не очень верю. Может, никуда он не поехал, а может, и вовсе ничего такого не было.
*С у п р я – распря, тяжба.
Князь Юрий еле приметно улыбнулся в свою Византийскую бородку и ничего не ответил. Замолчал и Василий, чувствовавший, что его собеседник знает больше того, что сказал.
– Ох, Господи, несчастье-то какое!– промолвила княгиня, прерывая молчание.– Ведь коли вправду такое случилось, царь Узбек может Василия Пантелееича и вовсе согнать с карачевского стола.
«Вишь, где у тебя болит! – подумал, внутренне усмехаясь, Василий и поглядел на княжну. Она сидела подле матери, потупив голову, но было заметно, что из всего разговора не упустила ни слова. Как бы почувствовав на себе взгляд Василия, она подняла глаза, и взоры их встретились. Чуть-чуть улыбнувшись и порозовев, она сейчас же вновь потупилась и принялась нервно теребить бахрому скатерти. „Хороша,-подумал Василий, незаметно любуясь породистыми чертами ее лица и нежным румянцем щек, юную свежесть которых особенно выгодно оттеняла оправа волнистых темных волос– Только вот неживая какая-то… Я еще и голоса ее не слыхал. Напугалась разбойников, что ли? Или при родителях боится рот раскрыть?“
Но он не угадал. В те времена девушки на Руси пользовались гораздо большей свободой, чем два-три века спустя, и не жили затворницами. Причиной молчания княжны было скорее желание приглядеться к новому человеку, появление которого было столь неожиданно и необычно. И когда все встали из-за стола, а Василий, улучив удобный момент, приблизился к ней,– она, очевидно, поняв, что рискует показаться ему смешной или неблагодарной, а может быть, повинуясь иному, ей самой неясному чувству,– преодолела свое смущение и первой обратилась к нему:
– Не суди меня, боярин, за то, что до сего часу не поблагодарила тебя за спасение мое. Там, в лесу, с перепугу слова на ум не шли, а после ты был занят беседой с батюшкой. Прими же хоть теперь великую благодарность мою и верь, что услуги твоей я до смерти не забуду!
– Полно, Ольга Юрьевна, стоит ли о том говорить! Поелику сей случай не имел худых следствий, я сам за него благодарен судьбе: инако я бы тебя, может, никогда не увидел. Княжна опустила глаза, и щеки ее порозовели, что заставило Василия подосадовать на себя: ведь для нее он только заезжий боярин и его любезность могла показаться ей слишком смелой. Однако, бросив быстрый взгляд по сторонам и убедившись, что слов Василия никто, кроме нее, не слышал, Ольга Юрьевна лишь спросила после небольшой паузы:
– Почто же ты, проезжая под самым Муромом, да еще к нам не хотел в город заехать?
– Да ведь в город заехать – беспременно два-три дня потеряешь, а я тороплюсь. Потому и мыслил заночевать в Спасовом монастыре, а с зарею дальше двигаться.
– Куда же ты эдак торопишься?
– Еду я далеко на полночь, в самый конец Вятской земли, путь туда труден и долог. А надо успеть до больших холодов в обрат вернуться.
– Небось семья тебя дожидается?
– Нет у меня никого, княжна. Живу один, бобылем. Тонкие брови девушки чуть заметно шевельнулись. Казалось, ее удивил ответ Василия. Медленно, как бы думая в чем-то другом, она промолвила:
– Коли так, хоть не столь тяжко ты на меня посетуешь за то, что нечаянно причинила тебе задержку…
– Помилосердствуй, княжна! Чтобы послужить тебе, я не то что одного дня,– целой жизни не пожалел бы! И горюю лишь о том, что неотложное дело принудит меня завтра с тобою проститься и продолжать мой путь.
– Уже завтра?– вырвалось у княжны.– Стало быть, на город наш и не глянешь?
– Утром объеду его на коне, а там и в путь-дорогу. Чай, город не столь велик, чтобы за полдня его не обсмотреть?
– Город-то не велик и пока не вельми пригляден, но примечательное в нем есть, особливо новые стены и башни. Батюшка говорит,– таких еще не было на Руси. Ты человек ратный, ужели упустишь случай все это своими глазами зреть?
– Что делать, Ольга Юрьевна! До обеда все, что успею, обсмотрю, а уж остальное на возвратном пути, коли Бог даст.
Лицо княжны выразило явную досаду. Она слегка закусила губу, но, видя, что к ним направляется боярин Порошин, быстро подняла на Василия свои чарующие, темные как ночь глаза и промолвила, понижая голос:
– Ежели в давешних словах твоих, боярин, кроме простой учтивости, была хоть капля правды, не уезжай завтра из Мурома. Мне хотелось бы распытать тебя кое о чем.
– Коли так, остаюсь, княжна, доколе тебе буду надобен,– с поклоном ответил Василий, сам в глубине души удивляясь своей неожиданной уступчивости.
За завтраком Василия ждало разочарование: ни княгиня, ни княжна к столу не вышли в трапеза прошла в обществе князя и нескольких его приближенных. Юрий Ярославич сегодня держал себя проще, но все время наводил разговор на карачевские события, и Василию приходилось постоянно быть начеку, чтобы в чем-либо не проговориться. Поэтому он был весьма рад, когда завтрак окончился и князь, сославшись на дела, ушел, предварительно поручив гостя попечениям воеводы Порошина. Последний повел его осматривать княжескую усадьбу и конюшни, в которых оказалось немало превосходных лошадей. По выходе оттуда Порошина куда-то позвал дворецкий, и Василий, с чувством облегчения, остался наконец один.
До обеда он протомился, бродя по усадьбе, несколько раз обошел сад, посидел там на скамейке, с которой открывался широкий вид на Оку, наведывался и в хоромы, но княжны Ольги так и не встретил.
Увидел он ее только за обедом. Она была бледна и рассеянна, что Василий отметил с удовлетворением, как признаки явно для него благоприятные. В общем разговоре княжна, как и накануне, никакого участия не принимала, лишь коротко ответив на два-три ничего не значащих вопроса, которые умудрился задать ей Василий, в порядке застольной беседы. Однако в продолжении обеда, поглядывая на нее украдкой, он заметил, что она пристально смотрит на него, когда ей кажется, что никто этого не видят, и сейчас же опускает глаза, как только взгляды их встречаются.
