Станислав Хабаров - Аллея всех храбрецов
– Отчего же вы против поездок в колхоз не протестуете? Там ведь тоже кандидатская картошка, и зарплата им платиться здесь, за иной труд.
– Там я хоть отдых вижу. Целый день на природе, отдыхает народ.
– Так же нельзя, – вмешался профорг Петр Иванович Козлов. – Бух-трах и уволили человека. Разобраться нужно. С кадрами работать – тонкое дело. Вы должны чуть ли не по характеру каждого знать.
– Должны, – согласился начальник отдела кадров. – Я оптимист и верю, что когда-нибудь так и будет. И то, что на работу будем принимать не только людей определенной специальности, но и нужного характера. Все будет…
– Да, – подхватил Иркин, – будем требовать еще и личное обаяние, чтобы с человеком было приятно иметь дело.
– Да, если хотите, – согласился начальник отдела кадров.
– Возьмите трубочку, – сказала Иркину секретарь зама Главного.
– Петр Фёдорович, – сказал Иркин, переговорив, – Главный в КИСе. Меня требуют в КИС. Я вернусь, как только там закончится.
После ухода Иркина разговор долго не клеился. Все сидели молча, думая о своём. Но потом слово за слово, разговор вернулся к интересующей всех теме, на этот раз с противоположной стороны. Говорили о сознательности, о доверии.
– В одной организации с пропускным режимом, – рассказывал начальник отдела кадров, который опять овладел разговором, потому что был хорошим рассказчиком и любил поговорить, – решились как-то на такой эксперимент. По предложению народного контроля просили всех без исключения проходящих проходную проверить в специальной комнате содержимое карманов. При этом не обыскивали. Упаси бог. Каждый самостоятельно разгружал карманы на глазах у вахтёра. И что бы вы думали? Один пружинку вынес – грош ей цена. Другой – втулочку и так с миру по нитке набралась за день сумма – двести рублей. И завтра двести, и послезавтра двести. Причем, режимом тут не поможешь. Все дело в сознательности. На том же предприятии, да что там, на том же совещании поспорили: мол, не пружинку, слона можно вынести. Слово за слово, а кончилось тем, что поспорили: наковальню, мол, из цеха вынесут через проходную. Начальник отдела режима смеялся: "Ну, это вы бросьте".
Поговорили, посмеялись, но вахтёров начальник в назначенный день строго предупредил: смотрите в оба, мол. А в обед происшествие. У одного рабочего прямо в цехе – приступ аппендицита. Его, естественно, под руки, а он не может идти. Прямо проволокли через проходную. Ему, действительно, тяжело, к поясу наковальня привязана. Принесли её прямо начальнику отдела режима и водрузили на стол, как вещественный факт. И ничего не поделаешь, согласно договоренности, наказывать некого, сам виноват.
– Вы мне напомнили историю, – медленно и неожиданно заговорил вдруг Невмывако, молчавший до сих пор в углу под огромными маятниковыми часами. Говорил он скрипуче, как несмазанный механизм. – Не слыхали? На одном предприятии повторялось одно и то же. Человек каждый день подвозил к воротам тачку с мусором. Вахтеры проверяли согласно инструкции: не вывозит ли что? Нет, мусор и мусор. Непонятно, но факт. Спрашивают, пожимает плечами. Наконец, пристали к нему: открой секрет. “Хорошо, – говорит, – могу открыть. Телевизор у меня есть, цветной, дача, катер, на машину я в очереди стою. Что я вывожу? Тачки”.
Зазвонил телефон. Секретарь потянулась, достала трубку дальнего аппарата и, почти не коснувшись уха, протянула её обратно.
– Сергей Павлович выехал, – сказала она.
И почти одновременно с её словами раздались за окном автомобильные сигналы и шум. Петр Фёдорович ещё не успел досмеяться. Смеялся он коротким кашляющим смешком. Но тут поперхнулся, замолчал, и противное тянущее ощущение разлилось по груди и под диафрагмой. Он ещё ни разу не сталкивался с Главным, и его сведения о нём были невелики, получены на уровне анекдотов с чужих слов. Типа: увидел папироску в окне, вернулся, пропуск отобрал, начальнику группы выговор, а провинившегося в подсобный цех.
– Пойду, встречу, – как бы объявляя план совместных действий, сказал начальник отдела кадров, поднялся и вышел. А остальные сидели тихо, без разговоров, думая о своём.
Главный поднимался молча по лестнице. За ним, отстав на ступеньку, двигался начальник отдела кадров. Они шли не парадной лестницей с мраморными ступенями, картинами, с пальмами на площадках, а узенькой со ступенями, выбитыми у перил.
"Надо бы к себе позвонить", – подумал Главный, представляя, как надрываются телефонные звонки в его приёмной.
– Как с отключением телефонов? – спросил он начальника отдела кадров по поводу недавнего приказа, запрещающего телефонные разговоры в первой половине дня.
– Сначала сопротивлялись, особенно в отделах. Теперь стали привыкать. Скоро объективно оценят, а то и работать некогда.
"Жалко, что на себя нельзя распространить такой приказ", – подумал Главный.
Начальник отдела кадров, опередив его, распахнул дверь в приёмную зама. И Главный увидел, как все сидящие на стульях, поставленных вдоль стены, встали. Тогда он остановился, пожал поочерёдно руки, затем, не раздеваясь, прошел в кабинет.
Оттого, что все встали, было видно, что Главный невысок, широколиц и широколоб и одет был незаметно и скромно: в обычный синий отечественный плащ, в каких в то время ходили все. Серую кепку, он снял при входе и держал в руках.
– Проходите, проходите, – пригласила секретарша, и они через двойные двери вошли в просторный кабинет.
Главный разделся. Он снял плащ, повесил его и кепку на стоячую вешалку, и жестом показал входившим на длинный, занимающий почти весь кабинет стол. Когда все расселись, начальник отдела кадров начал представлять присутствующих. Названный вставал, отодвигал стул, и стоял всё время, пока Главный кивком головы не отпускал.
Последним представляли Петра Фёдоровича, и он намеревался сесть, как и все. Но Главный его не отпустил, и Невмывако чувствовал себя неудобно под цепким оценивающим взглядом, и очень хотел сесть, чтобы сделаться неприметным, таким же, как и все, но сесть он не успел. Шея его начала покрываться пятнами, потому что Главный смотрел на него в упор. Сколько это тянулось, Невмывако не мог сказать. Откуда-то из глубины долетали до него острые, как впивающиеся пульки, слова Главного.
– Кто вам позволил, – повышая голос, спрашивал Главный, – кто позволил вам подписать это ходатайство? Это – гвоздь, вбиваемый в дисциплину. Понимаете?
На столе перед Главным лежало ходатайство отдела.
Невмывако молча смотрел на Главного и действительно ничего не понимал. Он думал, что разговор на высоком уровне будет сугубо формальным, и страстность в голосе Главного его поражала.
– Сергей Павлович, – решилась, наконец, секретарша. Она вошла в кабинет и ожидала, стоя у дверей, паузы, чтобы вклиниться в разговор. – Вас к телефону. Москва на проводе.
Главный отошел от стола и, усевшись в кресло зама, стоявшее у письменного стола, начал говорить по телефону. А Невмывако стоял, не решаясь сесть. "Зачем ему всё это? – думал он, наблюдая за Главным. – Академику, лауреату, герою, Главному конструктору ракет и космических кораблей? Уйди он сегодня на пенсию, и его портреты будут висеть на каждом углу. И чего ему ночами сидеть над документацией или вмешиваться в каждый административный приказ. Умрёт он, а это обязательно случится, положат его в центральном столичном зале. Будет много венков и приветствий. Будут женщины плакать в толпе, пришедшие на прощание из любопытства. А те, кому действительно трудно без него, будут и в эти дни спорить и решать, работать и разбираться, улыбаться и хмуриться, потому что жизнь и работа не остановятся. Или будет совсем не так. О его смерти узнают лишь многие годы спустя. А до этого будут молчать из соображений какого-то высшего, непонятного порядка. Только на проходной КБ с обратной стороны появится белый лист ватмана с фотографией в траурной рамке. Или будет совсем не так, но самое главное, не будет уже его самого. И все эти страсти и всплески способствуют лишь одному. Нервные клетки не восстанавливаются".
– Нет, не завтра, – кричал Главный в трубку уже местного телефона. – Я вам говорю не завтра, сегодня доложите мне.
Он бросил трубку на разноцветные рычажки красивого аппарата, и Невмывако понял, что сейчас для него начнется что-то ужасное.
– Я хочу, чтобы вы правильно поняли меня, произнес Главный неожиданно вкрадчивым голосом. Он вернулся к столу, и постукивал кончиками пальцев по краю серого, обтянутого сукном стола. – В начале прошлого года, примерно, одновременно с приказом об образовании вашего отдела, появился и другой приказ…
Главный остановился, повернулся в сторону начальника отдела кадров, и тот привстал со своего места, готовый дать любую нужную справку, зависящую от него.
– Так вот, – появились твердые нотки в голосе Главного, – на сборке основного изделия была обнаружена грубая ошибка. Оказалось…
