Наталья Павлищева - Даниил Галицкий. Первый русский король
Обоз торопился, вот-вот капель начнется, дороги развезет, тогда ни по льду, ни по воде, ни в повозках не двинешься. Потому старались ехать от света дотемна, не тратя времени на долгие привалы, перекусывали почти на ходу, окрест не оглядывались.
И все же однажды Пафнутий остановил обоз, подъехал к Устиньиному возку, показал на город на холме по ту сторону речки:
– Москва, что Долгорукий ставил. После Батыева разора уже поднялась снова. Чует мое сердце, ей главенствовать.
– С чего бы? Городишко-то так себе, – усмехнулся Яков.
– Э, не скажи, Яков Дядькович. Городишками все сначала бывали, и Киев тоже. А хорошо стоит, и к татарам не близко, и на перепутье, и холмы защититься помогут.
– То-то помогли твои холмы, когда Батыга пришел!
– Так Батыга и Галич ваш пожег, и Киев тоже, и Краков, да многие старые крепкие города. А вот в нем есть что-то такое, что подсказывает славу будущую.
Яков внимательно вгляделся в крепостной тын на холме на берегу, но ничего такого не увидел. Пожал плечами:
– Я не вижу.
– Это потому, что вам ваши ляхи и угры, Яков Дядькович, глаза застят. Запомни, что сказал, и внукам завещай, мы, может, и не увидим, а внуки наши узреют возвышение Москвы.
Яков натянуто рассмеялся:
– А хитер ты, Пафнутий! Может, и заклад предложишь? Мы поспорим, а внуки пусть разбираются!
Посмеялись и дальше поехали, негоже останавливаться. Но и Яков, и Устинья, да и остальные еще долго оглядывались на небольшой кром на берегу реки. Неужто и впрямь этому городишке быть над другими? Хотя на месте Холма и вовсе недавно ничего не было.
Подумав об этом, Устинья испытала гордость за отца. Вот поставил князь Юрий Долгорукий эту Москву, и что? Как была городишком, так пока и сидит. А Даниил Романович если уж поставил город, так сразу вон какой! Даже татары взять не смогли. И Львов, что для старшего княжича ставлен, тоже не весь какая, а, подобно Холму, поднимается!
От этих мыслей почему-то стало спокойней и уверенней, словно убедилась в том, что ее отец сильней, а она едет из центра в захолустье. Если у них будущая столица такова, то что говорить об остальных городах! Устинья чувствовала себя так, словно снизошла до уровня будущего супруга и его княжества.
Но это чувство напрочь исчезло, как только вдали показались купола владимирских соборов. С каждым шагом галицкая княжна теряла ту самую уверенность, что в Холме все лучше и больше. Владимир ее не просто поразил, если бы не радостная встреча, Устинья была бы подавлена. Каменное кружево владимирских соборов не шло ни в какое сравнение со всем виденным прежде, даже в Европе! Русские зодчие расстарались, даже у татар руки не поднялись уничтожить этакую красоту…
Во Владимире их, конечно, ждали. Пафнутий загодя вперед гонца выслал, что подъезжают, мол, к обедне будут. Город встретил прежде всего колокольным звоном, при ясной, солнечной погоде он плыл над округой так, что казалось, звук идет не от звонниц, а с самого неба. У Устиньи навернулись слезы на глаза.
Перед огромными праздничными Золотыми воротами Владимира ее встречали посланники князя. Впереди и явно главный из них – всадник на белом красавце коне. Княжна невольно залюбовалась прежде всего им, уж больно хорош. Сразу видно, что высокий, в седле держался так, словно и родился сразу с конем, не в боевом облачении, а в праздничном – красный кафтан шит серебром, соболья шапка чуть заломлена, зеленые сапоги с серебряными пряжками… и рукоять меча каменьями и златом украшена, и ножны богатые, и даже стремена посеребрены…
Но куда больше наряда Устинью поразили голубые, точно раскинувшееся над ними весеннее небо, глаза всадника. Сердце дрогнуло и забилось так, что впору за грудь хвататься.
Но рядом Пафнутий кивнул на приближавшегося красавца всадника: «Князь Александр Ярославич», и все встало на свои места. Вот оно что… старший из братьев, обидчик ее будущего мужа!
И… и вовсе он не так уж строен! Это кажется, потому что на коне! А если сойдет, то небось станет, как все! И мало ли голубых глаз на Руси? А кафтан не достоинство, его любой надеть мог, даже смерд, если бы дали! А Андрей моложе и, конечно, еще красивей и стройней! Выехал тут покрасоваться, ишь какой! Недаром говорят, что все новгородцы зазнайки, мнят о себе, точно какие-то особенные. Купцы знатные… ну и что? И кафтан этому князю небось тоже купцы подарили.
А сам виновник этих сердитых размышлений уже подъехал, легко соскочил с коня. Поклону, который отвесил Ярославич дочери галицкого князя, мог бы позавидовать любой король:
– Рады встретить дочь князя Даниила Романовича! Позволь приветствовать от имени князя Андрея Ярославича. Много слышали о доблести твоего отца и твоей красоте. Милости просим во Владимир к жениху. – Глаза Невского лукаво блестели. – Коли люб будет, так сегодня же и за свадебку!
Пафнутий рассмеялся в ответ:
– Куда спешить, Александр Ярославич? Пусть отдохнет с дальней дороги невеста, далек путь да труден был.
– В Дебрянске плохо встретили?!
– Нет, Роман Михайлович расстарался загодя, еще до нашего приезда. А все же столько дней в пути. Устала дева-то.
– Добро, поехали, князь ждет! – с этими словами старший Ярославич птицей взлетел в седло, Устинья против воли залюбовалась.
Ей не очень понравилось, что самой не довелось и слова молвить, только глазами хлопала, как глупая курица. Еще подумает Александр Ярославич, что она двух слов связать не может! И тут же одернула сама себя: какая разница, что подумает князь? Главное, чтобы мужу понравилась.
Устинья так переживала, что даже не глянула толком на огромные Золотые ворота, над которыми выстроена церковь. Стоило их проехать, как на все голоса завизжали ребятишки:
– Едут! Едут!
Можно бы не кричать, за всех говорили колокола, праздничный перезвон продолжился.
Жители Владимира высыпали на улицы все, кто смог, поглазеть на княжью невесту. Каждому же интересно, какова, хороша ли собой, добрая или злая, не заносчива ли? Мужики, те разумней, твердили, что доброту из возка не увидишь, но бабы стояли на своем:
– И-и… милай… неправда твоя. Добрая душа, она как солнышко, хоть за полог спрячь, все одно, хоть лучиком, да пробьется! А уж заносчивость по единому взгляду, видно, будет.
Неизвестно, что там себе выглядели владимирцы, но остались довольны: хороша дочка у галицкого князя, но нашему иной и не надо!
Следующая встреча была и вовсе приятной. На княжьем дворе Устинью встретили митрополит Кирилл и сам Андрей Ярославич. Кирилл показался таким родным, что едва не расцеловала. На жениха смотрела с опаской, каков он из себя? На осторожный вопрос еще в пути Пафнутий только плечами пожал:
– А Ярославичи все как на подбор, удались сыновья отцу-то!
Вот и весь сказ! Нет чтобы сказать, каковы глаза, волосы, мягок ли в разговоре, ласков ли… Женщина сообразила бы, что нужно невесте, а вот Пафнутий оказался бесчувственным.
Но Устинья не разочаровалась, князь Андрей был хорош. Пафнутий прав, Ярославичи похожи друг на дружку, тоже голубые глаза, стать воина, русые, чуть вьющиеся волосы… Только у старшего брата было еще что-то такое, что делало его главным везде. Даже сейчас, вроде стоял сзади, а видно было, что Хозяин.
Дальше все завертелось, Устинья только успевала поворачиваться. Митрополит тоже попросил поторопиться с венчанием, потому как ему уезжать надобно. Засуетились, забегали слуги, мамки, даже бояре, на княжьем дворе поднялся переполох.
Пока готовились, Кирилл пришел к Устинье поговорить. Он разглядывал девушку, точно не видел несколько лет:
– Дай я на тебя посмотрю. Устиша, годы-то как бегут! Давно ли тебя на коленках дитем подбрасывал, в лошадку играя? А ныне вон невеста, княгиней будешь. Как отец, здоров ли, доволен ли?
– Благодарствую. Здоров и доволен. Одно жалеет, что ты уехал и не возвращаешься, владыко.
– Да ведь я совсем недавно уехал! А хорошего я тебе женишка нашел? Самого лучшего, какой на Руси ныне есть. Не отдавать же такую красу ляхам или ятвягам?
От его веселого голоса становилось так тепло и легко. Успокоив княжну, Кирилл добавил:
– И мужем князь Андрей добрым будет, у Ярославичей это в крови. И детки у вас хорошие будут. Благословляю тебя, доченька, на счастливую жизнь с князем Андреем Ярославичем. – И вдруг спохватился: – А за отца-то кто будет?
– Яков Дядькович, – улыбнулась Устинья, вспомнив, как важничал стольник, услышав о таком поручении.
Он и на пиру свадебном сидел, забыв о том, что надуваться как гусю не стоит. Но никто не укорил и не посмеялся, главным был не он, а князь Андрей и его невеста княжна Устинья.
«Венчается раб Божий…»
Это о князе Андрее Ярославиче…
«Венчается раба Божья…»
А это о ней… это она венчается… сейчас митрополит Кирилл закончит говорить, и она станет женой красивого молодого князя, что стоит рядом и чуть косит взглядом в ее сторону…
«… в горе и в радости…»
