Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины
– Поверь мне – так будет! – Отец сжал мои руки. – И еще я тебе скажу, что у меня на сердце. Когда эти земли объединятся под рукой одного доброго князя, что возьмет власть не через брань и кровь, а по доброму согласию, мы найдем и другое, что будет объядинять нас. Это вера Христова, учение добра и единения. Средство спасти роды и племена в сей жизни и в будущей. Но сама посуди – возможно ли это, пока ими правят такие люди, как Ингвар и Мистина?
Я не знала, что ответить. Мой отец, в общем-то, хотел того же, что и вся русь: объединения земель и родов под общей властью. Но прежде чем это сможет произойти «по доброму согласию», предстояло пройти вброд еще не одну кровавую реку…
* * *Над болотом сгущалась сероватая мгла. Сперва Соколина думала, что просто собирается дождь, но потом поняла, что дело еще хуже: близко ночь. А она так никуда и не пришла. Вроде бы и не кружила, не проходила два раза по одному и тому же месту, но, очевидно, плутала. Было бы солнце, тогда было бы легче не сбиться с направления! Но теперь деваться некуда: пока совсем не стемнело, надо искать сухое место и устраиваться на ночлег. Мало радости: почти без ничего ночевать в лесу близ болота осенью, но еще хуже – оказаться застигнутой среди топи, где даже не сесть.
Пройдя еще сколько-то, Соколина с облегчением увидела впереди справа несколько довольно высоких сосен и побрела туда. Вот и твердая земля. Зеленый брусничник, серый валежник. Она отыскала самое сухое место, набрала палок посуше и принялась выбивать огонь.
Только усевшись наконец у костра на охапку веток, Соколина поняла, до чего же устала. Мышцы ног, непривычные к снегоступам, отчаянно болели. Обувь, разумеется, промокла, как и подол, едва не до колен. Шерстяные чулки греют и мокрые, поэтому она просто подвинула ноги поближе к огню и держала, пока влага в пряже не согрелась и не стало слишком горячо – будто в горячую воду окунула. Воткнула в землю пару палок и надела черевьи на верхние концы. Излюбленный предмет дружинных шуток – жареные черевьи и паленые чулки. Сколько раз ей приходилось надвязывать дыры, вот так вот прожженные на костре во время походной сушки! Пожалуй, именно эту работу из всех женских рукоделий она умела делать наиболее искусно. Но самой ей вовсе не хотелось остаться посреди болота без обуви, поэтому за черевьями она следила куда более пристально, чем за едой, если бы та у нее была.
Хлебушка бы хоть кусочек! Яичко бы вареное! Такой роскоши Соколина не видела уже многие дни – после того как Ходишка однажды приволок шапку утиных яиц, найденных в гнезде на островке. Держанка тогда еще недоумевала: яйца же не растут после того, как утка их отложила? Нет? Но как тогда утка ухитрялась таскать в брюхе яйца, которые вместе больше, чем она сама? Ходишка и Богатка на другой день сводили их на этот островок: там гнездилось много уток, и часть птенцов уже вылупилась и даже пустилась плавать. Утята плыли, как пяток коричневых комочков пуха, а один – то ли самый глупый, то ли самый умный – не побежал к воде, а спрятался под подолом у Святанки, залез на ногу и там, видать, считал себя в безопасности…
Соколина тихо засмеялась, вспоминая того утенка. Это было давно, теперь все птенцы вылупились, выросли и улетели зимовать в Вырей. Ей бы сейчас утиные крылья! Чтобы взвиться над этим проклятым навкиным болотом, увидеть его все сразу с высоты и лететь, куда ей надо, а не волочить ноги, хуже любой старухи…
Из еды у нее был еще один бобриный окорочок. Бобрятина – вкусная дичина, но Соколина за этот месяц съела столько бобров, что от их своеобразного вкуса ее уже воротило. На закуску была опять брусника. Да уж, тут не батюшкин двор, где хочешь – яичница с салом, хочешь – каша со сливками, хочешь – блины со сметаной… Все ведь это у нее было, у дуры балованной, а она не ценила.
Сглотнув слюну, Соколина обняла колени и посмотрела на болото. Быстро темнело, проклятые кочки и палки скрывались с глаз. Ветер колышет высокую траву, а кажется, там ходит кто-то…
Дивий Дед! Соколина как наяву вдруг увидела рослую фигуру с длинными руками, заросшую волосом цвета болотной грязи… Бр-р!
Она содрогнулась и снова стала смотреть в огонь. На ум лезли все рассказы о навках. Как они пляшут, а какой-то Осина играет им на дудке… «Кто такой Осина?» – спрашивали Держанка и Святанка. «Ну, Осина!» – Богатка со значительным видом выпучивал глаза. «Осиновец!» – добавлял Ходишка, будто это что-то поясняло. Так они и не уразумели, что за Осина такой. Дивьего деда внук, что ли?
Темнота сгущалась, уже ничего нельзя было рассмотреть. Соколина запасла много валежника и теперь подбрасывала: от костра веяло жаром, но ей все казалось, что холодно. Как-то зябко. Тем девкам, кого бросали в Навье Око, было еще зябче… Вдруг представилось, как погружаешься в стылую воду, как холод охватывает все тело, подолы облепляют ноги, а потом вода заливает лицо… Фу!
Она потрясла головой, отгоняя эти мысли. Не надо об этом думать!
В гудении ветра слышался звук шагов. Кто-то с чавканьем ходил там, вокруг островка, невидимый в темноте…
Мелькнула мысль погасить костер, но она ее отвергла. Нет, если там кто-то ходит, то лишь огонь от него и защитит. Пожалела, что нет никакого оружия. Она ведь умела обращаться с боевым топором – он легкий и падает на врага сам, надо только замахнуться правильно. Или лук бы сейчас, что сделал ей еще старик Гозар…
Вспомнилось, как она училась и упражнялась. Учили ее старшие оружники, а отроки пялили глаза и ухмылялись.
Перед мысленным взором поплыли знакомые лица. Ольтур, Бьольв, Регни, Шея, Выдра, Асгрим, Лис… Где они сейчас? Кто из них жив?
Жуть одиночества в чужом, нечеловеческом пространстве вдруг навалилась и стала душить. Если бы кто-то из них очутился возле нее сейчас, она бы все им простила! Даже то, что из-за них здесь очутилась! Только бы живой человек из своей дружины, знакомый, надежный, привычный…
Закачались мелкие елки. Соколина вздрогнула и вонзила туда взгляд. Там кто-то был.
– А ну выходи! – резко и повелительно крикнула она и вскочила, подхватив с земли свой посох и взяв наперевес. – Кто там?
Из-под ветвей вышел человек. Мужчина. Росту обычного, рук и ног по две – значит, не Дивий Дед. Шел он очень тихо, и Соколина невольно опустила посох. Одежда на незнакомце была вся грязная и рваная, через лоб шла черная полоса глубокой раны.
Соколина заморгала, но от этого, казалось, стала видеть только хуже. Воздух сделался каким-то особо плотным и холодным. Она чувствовала скованность, как бывает в дурном сне, и острое желание проснуться.
– Ты кто? – воскликнула она, лишь бы не молчать.
– Годиярец я, – тихо проговорил он, едва шевеля губами. – Погреться… дозволь?
– Ты откуда?
– Оттуда, – он вяло кивнул через плечо назад. – Трое нас там. Я, Доброй да Пресиян.
Он сел наземь и устремил глаза в огонь. Соколина с ужасом ждала, что те двое тоже сейчас придут. С тремя мужиками ей не справиться!
Назвавшийся Годиярцем сидел и молча смотрел в пламя. Лицо у него стало такое отрешенное, будто он забыл про Соколину. Потом вдруг поднял глаза и полуразборчиво пробормотал:
– Я, мужики, ничего… Я погреться только… и пойду. Трое нас тут… я, Доброй да Пресиян. Холодно, мужики. Вы-то недавно, а мы давно… Золото, слышь… обринское. Три воза.
Он обращался к кому-то у Соколины за спиной. Леденея от ужаса, она обернулась. Никого не увидела – лишь три-четыре сосны над скатом, а ниже – болото. Даже спрятаться негде. Но взгляд Годиярца, устремленный ей за спину, был осмысленным и целенаправленным, будто он-то хорошо видит тех, с кем разговаривает.
– Вот такие дела, мужики… – бормотал он. – Не, мужики, я не трону… Не того я… Погреться бы нам… трое нас… уж два века… два века лежим, а хоть бы раз погреться… Да я понял, понял… Пойду.
Он встал и поклонился Соколине:
– Спасибо, хозяйка. Посидел бы еще, да больно у тебя дружина суровая.
– Дружина? – дрожащим голосом повторила Соколина.
– Вон, – он опять кивнул в пустоту за ее спиной. – Ты не видишь, они-то землей покрыты, вот и не покажутся тебе. А мы два века уж в яме лежим. Трое нас… я, Доброй да Пресиян. Мерзнем мы. Хоть бы кто нам ложе огненное сложил, чтобы погреться и сразу бы к дедам… Ухожу, ухожу! – крикнул он во тьму, отскочив, будто уклоняясь от выпада. – Ушел, все! Что ты грозный такой… В яме мы! – крикнул он Соколине, будто его утягивала неведомая сила, и исчез.
Соколина опять посмотрела туда, где он кого-то видел. Ничего. Прислушалась – тихо. С кем он говорил? Кто отпугнул его – «грозный такой»? Какие это «мужики»?
Сна не было ни в одном глазу. Она поярче разожгла костер, обхватила себя руками за плечи и села, привалившись к стволу сосны. Боги, куда ее занесло! В Навкино болото, где покойники, утонувшие в поисках обринского золота, ходят греться к кострам… И как ей отсюда выйти в обычный человеческий мир?
А потом она кое-что поняла. Если бы она могла видеть то, что видел житель болотной ямы, то сейчас знала бы, кто из отцовой дружины уже последовал за старым вождем…
