Тулепберген Каипбергенов - Непонятные
Теперь спрашивай ты! — предложил Ерназар.
— Имеются ли весы без гирь? Такие, которым безразлично, с гирями они или без?.. — уточнил Бердах.
— Имеются! Весы, которым безразлично, сколько и чего бы на них ни положили, — это язык человека. А теперь ответь мне — где спрятаны ключи к человеческому счастью? — Ерназар замялся, потом продолжил:- В чем суть человеческого счастья?
— В правде, только в ней, — решительно мотнул головой Бердах. — Но я хотел бы продолжить мысль о языке. Случилась история с покойным отцом Фазыл-бия… Как-то на чужом пиру он сильно опьянел от настоя из мака и наприглашал к себе в гости множество людей — из тех, которые пировали с ним вместе. Гости нагрянули на следующий же день. Фазыл — он в ту пору был еще юношей, — завидя столько гостей, начал быстро вбивать в землю колья, чтобы было за что привязать их коней. Отец ему и сказал тогда: «Эй, сынок, не трудись зря! Пусть гости привязывают своих коней за мой язык!»
— Фазыл становится похожим на своего отца, — вымолвил Ерназар, после того как от души посмеялся над этой историей. — Но не будем сейчас его вспоминать! Лучше скажи-ка мне: что это за сундук, который не открывается?
Бердах подумал, подумал и ответил:
— Это, по-моему, душа человеческая, Ерназар-ага.
— Когда человек тяжко раскаивается, сильно мучается?
— Он раскаивается и мучается, когда причинил зло другому человеку. Ровно столько, сколько причинил зла, столько и страдает.
— Когда душа человека чернеет?
— Когда в ней нет правды!.. Однако… всегда ли можно сказать правду?
— Если правда похожа на ложь, лучше о ней не говорить, дорогой мой!.. — после некоторого колебания произнес Ерназар. — А какое дело неправое, вернее — безнадежное?
— Дело, которое замешено на хитрости и обмане! Оно, по-моему, безнадежное и уязвимое!.. — Бердах помолчал, помолчал, потом решительно хмыкнул и сказал:- Недавно я был на свадебном тое в одном ауле и встретил там поэта Ажинияза. Мы с ним немного поспорили. Рассудите, кто из нас был прав, а кто ошибался…
— О чем же вы поспорили?
— О поэзии. Я даже толком не разобрал, почему Ажинияз-ага начал при всех меня поучать-отчитывать: «Бердах, я давно слушаю твои песни и должен тебе заметить — язык твоих песен не благозвучен! Их трудно перелагать на музыку! Нужно заимствовать опыт Навои, Физули, Махтумкули, подражать им…» Я не стал ему возражать — он человек ученый, закончил медресе в Хиве, может, язык моих песен и впрямь груб. Я лишь попросил его спеть одну из его песен. Он запел… Но что это была за песня, что за язык?! Почти сплошь — арабские и персидские слова! Образы уже давно в зубах навязли: стан — как кипарис, лицо — луна, зубы — жемчуг, губы — мед… У него в строчке всего два-три каракалпакских слова. Разве понятен такой язык? Великий Низами говорил: «Человек подобен светильнику, до конца своих дней он должен гореть для других»… Поэт тоже человек! И он должен гореть для народа, петь о его судьбе! Петь так, чтобы люди его понимали!
— Видишь ли, я всего один раз встречал Ажинияза, мне трудно быть судьей, но стихи его не затрагивают мое сердце…
— Конечно, я должен бы, как более молодой, проявить скромность и не связываться с ним, не вступать в спор, но… Ажинияз заявил, что-де чем поэт непонятнее, тем больше народ его уважает, тем больше преклоняется перед ним!.. Тут я вскипел: «Не кичитесь перед народом знаниями, которые вы получили в хивинском медресе!» Он рассердился и опять стал на Навои ссылаться, на других великих… Я ему возразил: учиться у великих — не значит слепо воспроизводить то, что они создали, их язык, сравнения. Или, того хуже, искажать народный язык, засоряя непонятными, чужими словами. По-моему, учеба у великих — это совсем другое… Главное для поэта — уразуметь, как и о чем писать, как лучше пользоваться языком твоего народа! Смысл — главное! Обязательно доходчивый и близкий людям, среди которых ты родился и вырос…
Ерназар и Бердах в разговорах и спорах незаметно добрались к полудню до рыбачьего аула. Рыбаки жгли на берегу моря костры, коптили рыбу; около юрт хлопотали и женщины — готовили обед. Люди узнавали Бердаха, оживленно его приветствовали, наперебой приглашали разделить их дастархан.
— Иди, иди, брат мой, — отпустил Бердаха Ерназар. Он обвел взглядом россыпь юрт и лагуч; среди них выделялась богатая белая юрта Саипназара. Ерназар уже трижды наезжал к нему и трижды не заставал дома. Возле юрты сейчас был привязан конь бия. Ерназар бесшумно приблизился, соскользнул с седла.
Застигнутый врасплох Саипназар-бий не подал вида, что недоволен появлением нежданного и незваного гостя, вежливо пригласил выпить пиалушку чая. Ерназар без обиняков заговорил о деле, которое привело его сюда. Саипназара перекосило, будто он проглотил что-то кислое.
— Неужто правда, в «Клятве» этой есть строчки, что каждый джигит — это сокол, а каждый конь отдается войску?
— А тебе это что, не по нутру? — Ерназар понял: никакие уговоры здесь не помогут. — Ладно, не буду терять с тобой время! Проводи-ка меня к аулу Артык-бия.
— Отказать гостю в просьбе было бы невежливо! — с облегчением вздохнув, согласился Саипназар.
Они выбрались на извилистую тропу, вьющуюся среди зарослей тамариска и турангиля, словно веревка. Ерназар попридержал коня и внезапно схватил Саипназара за шею своими твердыми, как ногти орла, пальцами. Саипназар насмерть перепугался.
Что ты делаешь, Ерназар? В чем я провинился? — прохрипел он.
— Отвечай, пока я не свернул тебе шею! Ты за «Клятву» или против?
— Я — за, за!
Так что же ты ломаешься?
— Подпишу, подпишу! Если ты меня не прикончишь, подпишу!
— Отдай мне поводья коня, а сам слезай! — Ерназар поднял над головой бия плеть. — Сначала дай торжественную клятву, что никому, даже намеком, не обмолвишься, что я принудил тебя присоединиться к нашему святому делу!
Саипназар забормотал:
— Никому не намекну, никому не скажу.
Под его бормотание Ерназар развязал свой хурджун, вынул чернила и перо, положил на колено Саипназара свиток. Боязливо озираясь по сторонам, он выполнил все, что положено… Ерназар ускакал, даже не попрощавшись с бием.
Артык-бий был человек немногословный, сдержанный, всегда держал сторону сильных. Он посидел-посидел над «Клятвой» с задумчивым видом, потом промолвил:
— Ну что ж, рискну!
— Что значит «рискну»? — сердито передернул плечами Ерназар.
Артык-бий ничего не ответил и подписался…
Теперь все подписи были! Все, кроме одной — Фазыловой. Ерназар решил оставить Фазыла напоследок. Знал: Фазыл присоединится к ним лишь в случае, если убедится, своими глазами увидит, что все бии, все до единого, связали себя «Клятвой». Фазыл-бий — упрямый, гордый, самонадеянный человек; в его мысли не так-то легко проникнуть, а душа его — потемки, воистину потемки…
Ерназар остановился на перекрестке дорог, одна из которых вела в аул Фазыла. Его поразил своей зловещей красотой солнечный закат: небо, горизонт пылали ярким кроваво-оранжевым пламенем.
…Фазыл-бий накануне принимал у себя Каракум-ишана; всю ночь потчевал он дорогого гостя, самолично прислуживал ему, а на рассвете, взяв под уздцы коня высокого гостя, проводил за пределы аула… Фазыл отдыхал, развалившись в постели. По его знаку жёны положили на нее два-три лишних мягких, мягчайших одеяла. Фазыл блаженствовал: две жены массировали ему ноги; он теребил нежные пальчики младшей жены, робко притулившейся с ним рядом. Бий наслаждался и разглагольствовал:
— До сей поры Каракум-ишан не открывал еще в нашей степи ни одной двери! Кроме моей! И это большая честь, великий почет! Счастье, которое надо понять и оценить! — Радость, гордость распирала Фазыла. — Для тебя я стараюсь! Тебе я готов отдать все! — Фазыл взял в руки толстые косы молодой жены и, слегка поиграв ими, положил себе на грудь. — Вы, мои красавицы, не дуйтесь, не обижайтесь, я и вас не оставлю без внимания! Если, конечно, будете жить в мире и согласии, слышите вы меня? — Фазыл-бий зашевелил ногами, прервал массаж. — Каракум-ишан обещал воспользоваться как-нибудь благоприятным моментом и пригласить самого хана в мой дом, в мой с вами дом! Хан будет моим гостем! Вот тогда ваш муж, ваш властелин, каждую из вас одарит, каждую! Если сумеете встретить хана так, чтобы все каракалпаки от зависти поумирали!.. — Фазыл погладил косы младшей жены. — Да, счастье, счастье привалило-выпало вам, вашим родителям и родственникам, что я ваш муж, что…
До слуха Фазыла донеслись голоса. На улице его старшая жена разговаривала с кем-то, Ерназар!..
— Расходитесь по своим юртам и отдыхайте, прислуживать будет байбише, — распорядился он деловито и громко позвал:- Эй, Ерназар, я дома, привяжи коня и заходи!
Ерназар не стал дожидаться, когда навстречу выйдет хозяин, и спешился. Тут из юрты показался Фазыл-бий и все-таки сам привязал коня.
