Милий Езерский - Триумвиры
— Нет, ты госпожа! — воскликнула она. — Иначе не несли бы тебя в лектике и не освещали бы тебе путь факелами!
Лектика двинулась. Лициния не отставала от нее» идя рядом. И, когда рабы остановились перед богатым домом с мраморным-и колоннами и поставили лектику, в пропилеях появился господин с надменным лицом. Это был Оппий.
Девушка бросилась ему навстречу, сделав знак Лицинии следовать за собою.
Оппий с улыбкою протянул ей руки:
— Эрато, — сказал он, — я рад, что ты входишь в мой дом…
— Господин мой, — засмеялась спартанка, — я вхожу не одна, а с прислужницей, которую вздумала нанять, не посоветовавшись с тобою…
— Я рад, — повторил Оппий, сжимая ее крепкие мясистые руки.
— Господин мой, я взяла эту женщину, — повернулась она к Лицинии, — потому, что она бедствует, а ее муж тяжело болен… Сделай для меня милость…
— Эрато, Эрато! О какой милости ты говоришь? Делай, что хочешь… Лучше сделай для меня милость и войди в этот дом.
Низко поклонившись, девушка взволнованно вымолвила:
— Рабыней ты меня увидел, и вольноотпущенницей я переступаю порог твоего дома… Кем же хочешь, господин, чтобы я была для тебя?..
Оппий заглянул ей в глаза:
— Сколько дней прошло с тех пор, как мы встретились на пиршестве у Требация Тесты? И сколько раз я навещал тебя в твоем рабском кубикулюме? О, Эрато, Эрато!..
— Кем же, господин, я буду? — повторила спартанка, бросаясь к его ногам.
— Половиной моей души, Эрато, — ласково сказал Оппий и, подняв ее, прижал к груди. — Войди же, дочь Спарты, в этот дом и будь госпожой!..
В этот день Оппий долго раздумывал, как могло случиться, что он, избалованный ласками матрон и дочерей всадников, увлекся невольницей и купил ее у Требация Тесты. Крепкая, как дуб, неистовая в страсти, как вакханка, она резко отличалась от вялых римлянок и изнеженных девушек, с которыми он привык делить ложе.
«Цезарь одобрит мой выбор, — думал он, — лучше иметь постоянную любовницу, чем временных простибул из фамилий нобилей и всадников».
Эрато подружилась с Лицинией, и Сальвий был отправлен отдыхать и лечиться в сицилийскую виллу Оппия. Эпистолы его, редкие и лаконические, не удовлетворяли жену, и она писала ему, заклиная богами чаще извещать о здоровье.
Однажды виллик, приехавший к Оппию с отчетом о хозяйственных делах, передал Лицинии маленькую табличку, на которой были нацарапаны два слова: «Приезжай, умираю».
Лициния разрыдалась.
— Не плачь, — шепнула спартанка, — мы поедем вместе…
Вызванный виллик подтвердил, что Сальвий очень плох, и прибавил, покачав головою:
— Он весь высох… не ест и не пьет… кашляет кровью…
Оппий не препятствовал поездке, и обе женщины, в сопровождении виллика, выехали на другой же день.
Вилла Оппия находилась у подножия Этны и белела мраморными колоннами сквозь зелень виноградников. Этна дымилась на голубом безоблачном небе, и ливень жарких солнечных лучей лобзал плодородные поля.
Сальвий, задыхаясь, медленно шел по дорожке, усыпанной морским песком. Он опирался на палку — длинный, бронзовый, тощий, как жердь.
Лициния бросилась к нему:
— О Сальвий, Сальвий!..
В ее крике была такая скорбь и мука, что виллик и Эрато отвернулись.
— Ничего, ничего, — шептал Сальвий, пошатываясь, и улыбка мелькнула по бескровным губам, — сядем… вот здесь, на траву… Я устал…
Виллик и Эрато удалились. Муж и жена молча сидели. О чем говорить?
Наконец Сальвий взглянул на Лицинию:
— Жена, столько лет борьбы — и все напрасно… Я все отдал — силы, здоровье, жизнь… А чего мы добились? Чего?.. Долабелла боролся, а популяр Цезарь, — хрипло засмеялся он, — частично утвердил его законы… чтобы задобрить плебеев…
Он закашлялся, голова поникла.
— Сальвий, мы доживем до лучших дней! Разве ты не веришь?..
— Верю, но не мы увидим эти дни… не мы поразим злодеев.. А как хотелось, Лициния, дождаться новой жизни!..
Слезы покатились по худому бронзовому лицу.
— Если не мы дождемся охлократии, дождутся наши дети…
— Дети? — вскричал он. — Но у нас с тобой, Лициния, нет детей!..
Да, у них не было детей. И жена подумала, что если бы у них был хотя бы единственный сын, жить было бы, возможно, легче.
«Он скрасил бы нашу трудную жизнь, а выросши, продолжал бы наше святое дело… О боги! Зачем вы послали нам голодное существование, вынуждавшее вытравливать плод?»
— Да, детей у нас нет, Сальвий, но они есть у других… И они будут бороться, как боролись их деды и отцы!
Сальвий молчал, голова его свесилась на грудь, а тело мягко повалилось на бок.
— Сальвий, Сальвий? — с ужасом закричала Лициния. — Что с тобою?
Она повернула его навзничь и смотрела в помутневшие глаза: тяжелое дыхание вырывалось со свистом из полураскрытого рта, что-то булькало в горле и клокотало в груди, и Лициния шептала:
— Сальвий, взгляни… Ты меня видишь, слышишь?. Но глаза мужа были такие же мутные, невидящие.
Он открывал рот и жадно ловил воздух, хрипя и задыхаясь, а в горле и груди все настойчивей и настойчивей булькало и клокотало… Вдруг он широко раскрыл рог, хотел захватить воздух, поперхнулся, силясь закашляться, — лицо посинело, хрип вырвался из груди.
Сальвий не шевелился, и Лициния, рыдая, целовала его руки и лицо.
Когда к ней подошла Эрато, Лициния всхлипывала, дрожа всем телом.
— Госпожа, позволь мне похоронить его, — вымолвила она, — и я последую за тобой, куда прикажешь, как верная служанка…
Эрато не ответила. Она впервые видела такое сильное горе и думала, что не богачи, а бедняки способны бескорыстно любить и искренно оплакивать своих близких. «Богачи ждут и желают смерти родных, чтобы получить наследство, и кого могут растрогать их притворные слезы на похоронах? А эта плебеянка, которой муж не оставил ничего, оплакивает его как друга и человека»…
Она искоса взглянула на труп и медленно направилась к вилле, — оттуда доносилось тоскливое пенье невольниц, работавших на огороде.
В вилле они пробыли неделю вместо трех дней. Похороны отдалили отъезд. Эрато уводила Лицинию в поля, на пчельник, в сад и на речку, стараясь рассеять черные мысли о смерти.
— Зачем грустить? — говорила Эрато. — Смерть неизбежна, и все мы уйдем в землю, но душа останется жить, вселится, как учил Пифагор, в другое тело, и так будет продолжаться вечно… Мы бессмертны, Лициния, и только безумец готов оспаривать истину, которую чувствует сердцем каждый человек…
Однажды, когда Лициния понесла цветы на могилу Сальвия, а Эрато дремала в траве пчельника под жужжание пчел, в виллу приехал Оппий. Он был раздражен долгим отсутствием вольноотпущенницы и, узнав от рабов, где она, быстро направился к пчельнику, поклявшись проучить зазнавшуюся девушку.
Она лежала раскинув руки, и косые лучи клонившегося к западу солнца алели на ее щеках. Грудь ее мерно вздымалась под хитоном, и крепкие обнаженные ноги с мясистыми икрами утопали в траве. На сонном лице ее застыла улыбка.
Оппий тихо опустился на колени. Чувство радости, охватив сердце, разметало гневные мысли.
Эрато вскочила в испуге, протирая глаза, и, узнав его, засмеялась.
— Это ты… ты, господин?!. А я… прости, что задержалась в вилле…
Она лепетала полуиспуганно, целуя его руки, а глаза ее смеялись, и Оппий видел в них любовь и преданность.
Когда они вышли в сад, Эрато, не отнимая своей руки, заглянула ему в глаза:
— Господин мой, хочешь — мы останемся здесь еще на день?
Оппий подумал, что дела могут подождать, и — согласился.
Вместо одного дня они прожили целую неделю. Накануне отъезда он сказал Эрато, лаская ее в беседке:
— Вижу, тебе понравилась эта вилла… И я дарю тебе этот дом с полем, садом, виноградником и пасекой, с рабами, невольницами и хозяйственными орудиями…
Эрато упала к его ногам и, целуя колени, шептала:
— Господин мой, ты снизошел до белой рабыни, возвысил ее и приблизил к своей особе… Чем я могу отблагодарить тебя за доброту и милость? Увы, нет ничего у меня, кроме этого тела и верной души!..
Она ударила себя в грудь и, всхлипнув, прибавила:
— Как была твоей невольницей, так и останусь до самой смерти!
Он поднял ее, усадил рядом с собою.
— В Риме я составлю дарственный акт и введу тебя во владение поместьем! А теперь пойдем к виллику, чтобы он собрал рабов: они должны знать новую госпожу…
Эрато шла за ним, как пьяная. Госпожа! Возможно ли такое счастье? Она подумала, что это имение приносит доход, она будет приезжать сюда со своим господином (он — гость, а она — хозяйка), и радость ее была так велика, что она сказала Оппию:
— Сердце мое преисполнено благодарности, но для того, чтобы счастье мое было полнее, обещай, господин, приехать ко мне в гости со своими друзьями!..
