Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб
Указав на гряду холмов, добавил:
— Там печенежское становище.
Выехали на курган и увидели вежи: шатры, кибитки, костры, над ними подвешены казаны. А неподалеку табуны и стада на выпасе, двух конных табунщиков.
Свора псов мчалась навстречу гридням. Криками и свистом высокий старик отогнал собак. Орава детей окружила дружинников.
— Эко плодовиты степняки, — сказал десятник.
Гридни спешились, поклонились старому мурзе. Тот что-то сказал, и самые большие мальчишки тотчас приняли у дружинников лошадей, а их провели к одному из шатров, усадили на разбросанный на траве войлок. Мурза уселся рядом, что-то сказал печенежкам, и те тут же выставили угощение: мясо жареное, лепешки, варенные в бараньем жиру, и бурдюк с холодным кумысом. К удивлению гридней, хозяин говорил по-русски.
— Я хочу жить в мире с урусами. Нам, печенегам, степь, вам, урусам, лес.
А когда гридни собрались уезжать, мурза обратился к десятнику:
— Скажи воеводе Александру, Боняк не покинет низовье Дона. Орда не собирается в набег. Хазары дали хану много золота…
Слова мурзы дозорные передали Поповичу, а вскоре это стало известно и великому князю, на что Владимир Святославович сказал:
— Словам печенега не слишком доверяю, но если это так, тогда не должно быть помехи в нашем походе на Новгород.
* * *К концу листопада месяца, когда прижухла трава и начала осыпаться листва, редкие запоздавшие торговые гости, возвращавшиеся из Скирингсаама, бросали якорь в Волхове. Затих шумный торг, и теперь только по весеннему теплу, когда сойдет лед с Волхова и потянутся купеческие караваны, оживет торговый Новгород.
Накинув на плечи корзно и надев отороченную соболем круглую шапку, Ярослав вышел из детинца, направился к мосту. Князь был возбужден, у них с Добрыней в коий раз произошел серьезный разговор. Воевода снова требовал созвать вече и уговорить новгородцев замириться с Киевом, выплатить дань, не начинать войны. В этом Добрыня был не одинок, его поддерживал епископ Теофил.
Ярослав был упрям, замириться с великим князем он не против, но уплатить дань — нет.
У берега князь остановился. От Волхова тянуло холодом, и Ярослав запахнул корзно, вернулся к разговору с Добрыней. Он любил воеводу и уважал его за честность. Как-то Добрыня сказал, что не поведет полки против великого князя, но ежели Бог приберет Владимира Святославовича, то он будет заодно с Ярославом и киевский стол должен принадлежать ему, Ярославу.
Много лет назад, когда Ярослав еще малолетним отроком жил с матерью Рогнедой в Предславине, приехал Владимир Святославович. С Ярославом отец почти не говорил, только и спросил, не болит ли нога. Ее Ярославу повредили еще при родах, и стой поры он прихрамывал. А ночью Ярослав пробудился от шума. Он доносился из опочивальни Рогнеды. Когда Ярослав вбежал к матери, отец сидел на постели и вертел в руке нож, а Рогнеду держали гридни. Владимир грозно спрашивал:
— Зачем ты, Рогнеда, пыталась зарезать меня?
И та ответила:
— Ты взял меня силой, ты убил моего отца и братьев, разорил мой город Полоцк. Так почему ты бросил меня?
Владимир крикнул:
— Я взял в жены греческую царевну и, как христианин, обязан иметь одну жену!
— Но я тоже царского рода!
Владимир велел слугам:
— Оденьте ее в лучшее платье, и пусть она ожидает моего решения.
Все поняли, Рогнеду ждет смерть. Догадался и Ярослав. Он кинулся с кулаками, но Добрыня удержал его, прошептав:
— Великий князь пощадит мать.
То ли Добрыня заступился, то ли проснулось у князя чувство вины перед Рогнедой, но Владимир помиловал ее. А когда настала пора сажать Ярослава в Ростове, то великий князь выделил ему в наставники Добрыню.
С отцом Ярослав виделся редко, а еще реже с меньшими братьями Борисом и Глебом, и потому письму Бориса удивился. Тот уговаривал повиниться перед отцом, выплатить дань и жить в мире.
К какому миру взывал Борис? Нет, он, Ярослав, никогда не смирится, если великим столом киевским овладеет Борис или Святополк. Там, в Киеве, место Ярослава.
Ветер поднимал волну в Ильмене, и она, свинцовая, холодная, плескала через мост. По бревенчатому настилу потянулся обоз с тесом. Ездовые опасались за колеса, сдерживали коней. Постояв еще немного, Ярослав пошел к детинцу.
* * *Октябрь-назимник, октябрь-грязевик шествовал по Киевской земле. Побурела степь, с тихим шорохом осыпался лист в лесах и перелесках. Дали стали прозрачными, голубыми, и по утрам долго держался молочный туман. Низкое солнце редко проглядывало сквозь рваные тучи. Скоро зачастят дожди, и земля превратится в месиво.
Задул ветер бурей, злой, колючий. Клиньями тянулись на юг журавли, курлыча, стонали, и оттого было уныло и грустно. Расставались с родными краями лебеди и гуси, сбивались в стаи перелетные птицы, жировали в дальнюю дорогу.
В княжьих хоромах и боярских теремах, в домах и избах затопили печи, и сизые дымы стлались по сырой земле. А в Дикой степи печенеги подгоняли табуны и стада ближе к улусам, пастухи ночами жгли костры, отпугивая волчьи стаи.
Слякотная осень — не время печенега, а потому на засеках жизнь делалась спокойней, ратники передыхали, охотились, стреляли на плесах уток, а на тропах в камышовых зарослях караулили дикого вепря.
Борис возвращался из Берестово один. Сытый конь нес его легко, мягко били копыта сырую землю, не мешая думать княжичу. Он не бывал в Берестове с лета и в нынешний приезд обратил внимание на обновленную клеть, перекрытую тесом, с пристроенными сенями, с печью и полатями, малым оконцем, затянутым бычьим пузырем и взятым в решетку. Борис догадался, для кого приготовлено это жилье, отец намерился держать в клети Святополка.
Чем помочь князю туровскому, как облегчить его участь? Отца просить, но он неумолим, владыку, так ответ митрополита Борису ведом. Остается одно, уповать на милость Господню. Борис решил, он непременно повидается со Святополком. Ему и думать не хотелось, что туровский князь измену таит, его оговорили, а великий князь тем наветам дал веру. Справедливости ждал Борис и о том Бога молил.
Показался Киев. Погода начала портиться. Налетел порывистый ветер. Упали первые крупные капли дождя. Княжич пустил коня в рысь. Уже в городские ворота въехал, как дождь зачастил, перешел в затяжной…
Отец вошел в горницу к Борису вечером, уселся в кресло, постучал ногтями по подлокотнику. Посмотрел на сына из-под седых нависших бровей.
Приход великого князя для Бориса был неожиданным. Он стоял, готовый выслушать отца.
— Ты возвратился из Берестова и не побывал у меня. Как Предслава? В прошлый раз я застал ее больной, у нее был сильный кашель.
— Она здорова, отец, и велела кланяться.
— Почему ты не спросил меня, зачем я велел обновить клеть?
— Догадываюсь.
— Дай Бог ошибиться мне. Однако пока не услышу истину, сидеть Святополку в клети.
— Дозволишь ли поговорить со Святополком?
— О чем? Однако, коли пожелаешь, не возражаю.
Дождь продолжал назойливо барабанить по крыше, потоки воды стекали бурно. Владимир Святославович покачал головой:
— Льет. За ним жди заморозка и снега. Устоится погода, пошлю за Святополком.
* * *На престольный праздник Покрова приехали в Киев вышгородцы и от заутрени сразу же направились в гости к Блуду. Воевода встретил бояр в сенях. Те отвесили хозяину поклон. Тут и Настена появилась, губы поджала, на поклон едва ответила.
— Почто грозна боярыня? — удивился Еловит.
— Не грозна, строга. — Воевода указал вышгородцам на трапезную. — Входите, гости.
Направились гости в трапезную, а боярыня вслед им прошипела:
— Черви-короеды, гнусь болотная. — Поморщилась. — Небось сызнова шептаться почнут.
А бояре за стол уселись, на пироги глазеют.
— Поди, с печи!
— Горячи. Эвон с капустой, а те с грибами. Вы, бояре, прежде гуся с яблоками отведайте. Иль, может, бочок поросенка, запеченного в тесте, либо сомятинки?
Ели бояре, чавкали, утирали беззубые рты холстинками, а когда насытились, Блуд сказал:
— Потерял покой великий князь.
Тальц жевать перестал, спросил:
— Отчего бы?
Еловит в разговор вмешался:
— Аль не от чего! Муха зла егда бывает?
— Сдает Владимир Святославович, по всему, конец пути чует.
— Вестимо. Да вот кому стол оставит? — снова спросил Тальц.
— Бориса мостит, чать, ведомо, — сказал Еловит.
Воевода набычился.
— Так ли? Как мы поступим. Примем Бориса — Борис сядет. Ан я Святополка руку держу. Молодой княжич дружину старейшую честить не станет.
— Оно так, — согласились вышгородцы. — Эвон и Владимир в последнее время не слишком нас потчевал. Прежде и советы с нами, и пиры знатные.
— Борис — жеребенок, откуда знать, как взбрыкнет. Святополку в Киеве место, — сказал Блуд.
