Николай Данилов - Кордон
— Упрямый ты, Федя, мальчик, — укоризненно сказал Василий Степанович. — Понапрасну беспокоишь взрослых. Но уж коль сильно хочешь быть с нами, оставайся. Определим охотников на батарею. Будете носить артиллеристам воду.
— Спаси вас Бог! — торопливо поблагодарил Федька. Его глаза загорелись радостью. Будем носить воду, чтоб горячие орудия пробанивать.
— Ишь ты! — удивился полицмейстер. — Как настоящий артиллерист рассуждает.
— Поговори, Федя, с товарищами, — наставительно сказал Василий Степанович. — Может, кто раздумает оставаться в порту, сразу же отправим в Сероглазку.
— Не раздумают, — убежденно ответил Федька. — Они все, как я, помогать солдатам хотят: кто попить принесет, кто картузы подавать будет…
Губернатор смотрел на Федьку и думал: «Милый мальчик! Да тебе цены нет, маленький упрямец! Из тебя вырастет достойный сын своего отечества».
Детей-кантонистов, на основе крепостного права с самого рождения принадлежащих военному ведомству, не баловала жизнь. Одевали их в солдатские обноски, перешитые на малые размеры, кормили скудно. Однако кантонисты голодными не были. Они, как умели, приспосабливались к портовой жизни. Летом пацаны ватагами бродили по лесу, вдоволь наедались ягод и приносили их в порт, щедро делясь с солдатами и моряками, помня, как не однажды те сажали их с собой за стол и угощали вкусной горячей кашей. Мальчишки проворнее взрослых ловили руками рыбу и несли ее тем же служивым, вместе готовили с ароматными травами уху. Портовые оборвыши крутились около солдатской кухни, навязывая свою дружбу поварам и кокам, а те, накормив похлебкой или
кашей, небескорыстно использовали детский труд: мальчишки наполняли емкие котлы водой, приносили из леса валежник, рубили хворост, кололи дрова, разжигали печи и поддерживали в них огонь. Проводя в казарме больше времени, чем в интернате, они тянулись к солдатам и морякам, находя у них добрые слова и ласку. Мальчишки восторженно, до визга, любили военные учения, особенно артиллерийские стрельбы. Подростки, несмотря на запреты командиров, подкрадывались близко к батареям и, закрывая ладонями уши, с замиранием сердца ждали выстрела. Самым храбрым, достойным всяческого уважения, по общему признанию пацанов, считался тот, кто меньше других боялся грома пушек. Таким был Федька Матросов. Это он по дороге в Сероглазку тихонько собрал вокруг себя сверстников и сказал: «В порту будет настоящая война, а нас уводят оттудова, как девчонок. Такой конфуз! Я пойду назад. Кто со мной?» И двенадцать звонких голосов ответили: «Я!»
— Поговорите, Михаил Дмитриевич, получше с этими юными гражданами, — сказал Завойко Губареву. — Кто настойчиво, как Федя, будет проситься остаться в порту, определите на вторую батарею. Остальных поторопитесь отправить в тыл.
— Слушаюсь.
Проводив взглядом полицмейстера и мальчишку до дверей, губернатор склонился над бумагами. Нужно было учесть многое, о чем он не думал до появления эскадры. Вертя в руке карандаш в серебряной вставочке, Василий Степанович мучительно разгадывал виды и намерения противника при взятии порта. Не исключая для Петропавловска самого трагичного исхода сражения, губернатор начал готовить распоряжения командирам кораблей:
«Коль противник приблизится к фрегату и транспорту на ружейный выстрел с намерением покуситься на них, и поймете, что отбить врага уже не в силах, и ввиду безысходного положения, на этот случай приказываю — в минуты прорубить отверстия в подводных частях корабля, ниже ватерлинии, открыть кингстоны».
Василий Степанович вспомнил, что глубина гавани не позволит кораблям полностью погрузиться в воду, зачеркнул последние строчки и продолжил: «Орудия сбросить за борт, корабли предать огню — поджечь просмоленные кранцы, заранее подведенные к крюйт-камерам».
Губернатор оторвался от бумаги. «А как быть с берего-
выми батареями, если настанет критический момент? — подумал он. — Противник непременно постарается овладеть ими». Тут, как понимал Завойко, общего указания командирам батарей не дашь. На Сигнальном мысе и на перешейке перед ретирадой орудия можно столкнуть в воду. Однако на Кошечной косе и Красном Яре нужны другие меры, чтобы не оставить исправными орудия врагу. Прежде чем отойти прислуге от батарей, надо у пушек заклепать запальные отверстия и разбить лафеты. «А уж коль останемся без кораблей и основных батарей, — развивал мысли Василий Степанович, — порт придется покинуть… Но перед этим необходимо будет вывести из строя северные батареи, поджечь склады, взорвать пороховой погреб…»
Завойко помотал головой. Ему до конца не верилось, не хотелось верить, что враг может ворваться в Петропавловск. «Сколько тут вложено человеческого труда! — думал он. — И вдруг случится такая беда!» Однако надо было мыслить реально. По его подсчетам, противник втрое превышал силы защитников Петропавловска. Плетью обуха, как знал Василий Степанович, не перешибешь… Но в первую очередь нужно думать об обороне, активной защите порта.
А где же враг? Почему не появляется? Пароход сделал рекогносцировку. С него, конечно же, видели три батареи. Их скрыть ни от каких глаз невозможно. Противник, по мнению губернатора, не должен сразу приступить к штурму Петропавловска. Он сперва попытается вызвать огонь на себя, чтобы определить все огневые точки порта. Это старый, отработанный принцип армии и флота: «Не лезь в воду, не зная броду».
Над портом нависали сумерки. Становилось понятно, что с орудийным обстрелом противник в этот день опоздал — в темноте бесприцельно палить смысла нет. Однако не исключена другая опасность: корабли под покровом ночи могут подойти близко к берегу и на малых гребных судах высадить большой десант. Это сделать врагу не помешает даже штиль — у него есть пароход. Важно, очень важно, чтобы противник никого не застал врасплох.
Губернатор приказал выставить на берегу и у батарей усиленные караулы с собаками.
— Когда-то гуси Рим спасли, — напомнил он. — А нас лайки предупредят о подходе неприятеля…
Наступала тревожная ночь.
БАБУШКИН МЫС
Было около полуночи, когда морской унтер-офицер Максим Яблоков услышал еле уловимый шорох. Он прислушался. Шорох повторился. По слуху Яблоков определил, что саженях в тридцати ниже поста кто-то не очень осторожно пробирается через жимолостевые заросли. «Кто бы это мог быть?»— терялся в догадках унтер-офицер.
— Стой! Кто идет? — громко окликнул Максим. Не услышав ответа, скрежетнул курком кремневого ружья, грозно предупредил — Стой! Стрелять буду!
Тот, кто был в кустах, побежал прочь, шумно раздвигая и ломая ветки.
— Кого там нечистая сила по ночам носит? — подал сонный голос из шалаша напарник Яблокова матрос Ксенофонт Плетнев. — Не с корабля кто нас навестить хотел?
— Медведь, похоже, наведовался, — отозвался Максим. — Спи…
— Чего не стрелял-то? — спросил Ксенофонт. — Само мясо в артельный котел напрашивалось.
— Успеется, — неохотно ответил Яблоков. — Зачем ночью ружьем баловаться? До утра далеко не уйдет…
Максим хотел добавить, что в темноте он мог обмишулиться: а вдруг это был не медведь? Пальнул бы сдуру и уложил заблудную лошадь или корову хуторскую, потом много лет с унтер-офицерского жалования пришлось бы расплачиваться. Обо всем этом говорить уже было бесполезно — Ксенофонт спал, похрапывая с присвистом. Яблоков завидовал напарнику: Плетнев легко просыпался — от одного прикосновения руки, и также быстро засыпал — положил голову на подушку и захрапел.
«Хотя откуда тут быть ночью скотине? — рассудил Максим. — Какой дурак без присмотра оставит ночью лошадь или корову? Медведей вокруг развелось, как собак нерезаных. Да и зачем скотине бежать от человека? Медведь это был», — уверил себя унтер-офицер и, поставив ружье около пушки, начал сворачивать цигарку.
Догадку напарника, что их хотел навестить кто-то из иностранцев, Яблоков отбросил сразу. В море штиль: под парусами идти нельзя, а всплеск весел в такую тишину он услышал бы издалека. Вплавь? Вода ледяная.
Иностранцы Максима особо не волновали. Его пост заметил их на предельном расстоянии. Сигнал с мыса подали в Петропавловск без промедления: «Вижу ко-
рабль». Это тогда, когда в океане невозможно было заметить что-либо простым глазом. Затем — «Вижу иностранную эскадру», «Вижу шесть кораблей». Позже американский пароход проследовал в губу, потом спокойненько вернулся к своей эскадре. Ничего подозрительного в этом Яблоков не узрел. Иностранцы поинтересовались, как велика Авачинская губа и, конечно, убедились, что места в ней хватит для эскадры с большим запасом. Петропавловцы приветствовали пароход выстрелом (его Максим слышал отчетливо), затем, надо полагать, гостям кто-то нанес визит. Россия не воюет с Соединенными Штатами, так что тревожиться Яблокову причин нет. Появится ветерок, и все шесть кораблей, видимо, проследуют на стоянку к Петропавловскому порту или приютятся в Тарьинской бухте, в зависимости от того, как договорились с губернатором. А сейчас американская эскадра спокойно стоит на южном рейде, в небольшом отдалении от Бабушкина мыса, там, где ее застал штиль.
