Евгений Федоров - Демидовы
Демидов приложился к холодной руке царя; слезы облегчили его горечь. Он долго, пристально глядел на дорогое сердцу лицо государя и, плача, пожаловался:
— Эх, поторопился ты, Петра Ляксеич, дел-то сколь осталось недоделанных…
Постукивая костылем, старчески шаркая ногами, он пошел к выходу.
Спускаясь со ступеней дворца, Никита вспомнил, что ему идет семидесятый год; впервые от ощутил свои не мощи.
Страна присягнула императрице Екатерине Алексеевне — жене Петра. Никита Демидов замкнулся в своем каменном доме, что ставлен близ Мойки-реки; приказчики подолгу ожидали его распоряжений. С Каменного Пояса торопил делами Акинфка, а дел не хотелось принимать. В середине марта впервые над Санкт-Питербурхом выглянуло на короткий час весеннее солнце, по голубело небо.
Демидов отслужил в домашней церквушке сорокоуст по усопшем царе, подстриг бороду, надел шитый галунами кафтан с манжетами из брюссельских кружев и велел подать карету.
Резвые серые кони в яблоках мчали старого Демидова на Васильевский остров. Впереди скакал форейтор.
Народ расступался и, глядя на двух рослых гайдуков, стоявших на запятках, пугливо косился…
Ехал Демидов к правителю Александру Даниловичу Меншикову.
Много воды утекло с той поры, когда Александр Данилович и тульский кузнец впервые в Москве свиделись.
Порядком-таки обрюзг Александр Данилович, однако не сдавался. Ходил бодро, прямо. Меншиков встретил Демидова приветливо. Думал увидеть Никита уныние на челе царского сподвижника, но Александр Данилович был весел, блестел драгоценными перстнями. На нем надет был шелковый малиновый кафтан, весь в кружевах, в руках — табакерка, осыпанная бриллиантами.
Демидов укоризненно поглядел на царедворца и понял: радуется тайно «Алексашка» смерти государя. Беда смертная висела на вороту Меншикова: заворовался вельможа и царь незадолго до смерти отстранил его с места президента Военной коллегии да учинил следствие. Не сносить бы Меншикову из-за своей алчности головы. Петр Алексеевич на заступу Екатерины сказал ей: «Не хлопочи за него. На сей раз не спущу. Помни, Меншиков в беззаконии зачат, во грехах его родила мать и в плутовстве скончает живот свой, и если не исправится, то быть ему без головы».
Но сейчас все это миновало. Место президента Военной коллегии было ему возвращено. Добивался Меншиков прикрытия следствия да упрашивал царицу подарить ему украинский город Батурин…
Вельможа водил Никиту по покоям, хвастался своей властью. Никита был угрюм и деловит…
— Ты, Демидыч, всегда кстати явишься, — сощурил глаза Данилыч, — ровно нюх у тебя волчий. Обрадую я тебя. Угадай!
— Неужто тяжба какая в сенате к добру закончилась? — допытывался Никита.
— Получше того, — тряхнул париком Меншиков. — Да будет тебе известно, Демидыч, государыня наша императрица мыслит тебе и твоим сынкам пожаловать диплом на дворянство. Запомни, Демидыч, до чего простерлась милость царицы. Ведомо тебе, что дворяне воинскую службу нести обязаны, но, зная любовь твою к рудокопному делу, велела государыня, чтобы тебя и детей твоих и потомков, против других дворян, ни в какие службы не выбирать и не употреблять…
Никита сидел, не шелохнувшись, не радовался дворянству. Сгорбился старик и недовольно пробубнил:
— Того боюсь я, Ляксандра Данилыч, не в свои сани сядем мы с сынками. Какие мы дворяне? Отродясь мужики сиволапые…
Стремясь сменить беседу, он спросил сокрушенно:
— Как здоровье нашей матушки Катерины Лексеевны? Извелась, поди, милостивица?
Меншиков легко, не задумываясь, ответил:
— Хлопочет обо всех. Время, Демидыч, трудное приспело.
— Да, да, приспело, — провел рукой по лысой голове Никита и задумался. На его лице не было радости от пожалования дворянством.
Провожая до приемной, князь разочарованно глядел в сухую спину Демидова и думал: «Эх, видать, стар стал! Ишь, и дворянству не обрадовался…»
Мимо окон кареты мелькали оснеженные дома; мостовая была мокра; подтаивало. Над адмиралтейскими прудами на деревьях горланили прилетевшие грачи.
Никита подумал: «Пора на Тулицу вертаться, — там, поди, весна шествует. На озерах прилетные гуси гогочут».
Опустив голову, уперся подбородком в костыль: «И когда только выберешься? Дел столько и в сенате и с иноземцами. Акинфка торопит со сбытом железа, от него амбары на пристани ломятся. Вот и езжай тут!»
В июне Никита Демидов свиделся с государыней. В Летнем саду прохаживалась она по песчаным дорожкам. В высоких липах шумел ветер; на Неве ходили гребешки; июнь стоял холодный, ветреный. Екатерина Алексеевна куталась в теплую душегрейку. Лицо ее светилось тихой грустью; было оно по-женски просто и сиротливо. Не почуял в ней Никита заносчивости. Ему до боли стало жалко царицу. Кругом интриги, родовитая знать спорит, идут подкопы.
На садовых лужайках пестрели газоны. Никита молча взял руку царицы — она была холодна, — поцеловал. У самого на глазах заблестели слезы. В горле пересохло, тихим голосом он сказал:
— Благодарствую, царица-матушка, за все…
Позади, в приличествующем отдалении, шла свита. Царица остановилась, угадала женским сердцем искренность Никиты, взглянула на него добрыми глазами:
— Проси, Демидыч, что тебе хочется…
Никита опустил лысую голову:
— Ничего, матушка-царица, не надо…
На обширной площадке пустынно валялись камни: навезли, мыслили строить фонтан, да не заготовили труб. Демидов заметил это. В тот же день по возвращении домой на Мойку он погнал в Тулу нарочного срочно отлить фонтанные трубы. Спустя немного и сам он выехал на тульские заводы.
Все лето торопил Никита с трубами: хотел государыне сделать приятное. Как всегда, он вставал рано, умывался студеной водой, садился в тележку и ехал на заводы. Старик был сух, легок; сердце его осталось глухим и суровым: на работе за нерадивость Никита бил кабальных костылем. В троицын день в лесных дачах по его указу запороли двух углежогов за то, что не управились к сроку с пожогом угля. Чтобы замести следы, их повесили в чаще на березах, наводя мысль на самоубийство.
Скупость росла, как ржа, с каждым днем. Всякую заваль подбирал Никита на дорогах и сносил в горницу. Ночью старик спал тревожно: все боялся воров. В полночь вставал, обходил заплот, дразнил псов: «Злее будут».
Особенно много душевного расстройства приносил ему государственный оружейный завод. Красильников умер в 1714 году, но стройка была завершена другим русским самородком. В эти годы для несения караульной службы в Тулу прибыл Оренбургский пехотный батальон, а с ним солдат Яков Батищев. Однажды служивому удалось попасть на недостроенный завод. Яков с юности был мастер на всякие выдумки, и сейчас, бродя по мастерским, он с большим вниманием рассматривал устройство разных механизмов. С этого дня солдат стал часто посещать завод и присматриваться к работе оружейников. Вскоре он сделался желанным гостем в Кузнецкой слободе, где долгие часы проводил в умной беседе с мастерами. Полгода спустя после своего прибытия в Тулу солдат Яков Батищев удивил всех оружейников; он придумал машину для отделки стволов и механический ковальный молот. Об его удаче дознался царь Петр Алексеевич и поручил ему построить такую машину, которая могла бы ускорить выделку оружия. Солдат оправдал доверие царя: он изобрел такие механизмы, которые в восемь раз убыстряли выделку оружия против старой, ручной работы. Петр Алексеевич не остался в долгу перед умельцем и-назначил его начальником завода. С той поры из года в год завод стал расти и обстраиваться. Мало-помалу деревянные постройки заменялись каменными, росло число работных людей. Никита Демидов сам попытался попасть к Батищеву и посмотреть на его машины. К тому времени, в 1718 году, строитель завода был пожалован званием сержанта от артиллерии и был в большой силе. Принял он Никиту радушно, показал свои машины, но от объяснений воздержался.
Лет пять тому назад Якова Батищева перевели в Санкт-Питербурх, где поручили постройку пороховых заводов. Строитель отбыл, а завод, совсем рядом с демидовским, работал на полный ход, и это пуще всего беспокоило старика.
— Вытеснит, погубит наше дело сей завод! — жаловался Никита.
Он знал, что на Урале много простора для демидовского рода, но старику хотелось и в Туле быть первым по выделке оружия. От тревожных мыслей он еще больше изводился, тело становилось суше, немощнее; кожа пожелтела, как пергамент. Только глаза в темных провалах глазниц горели волчьим блеском. Никита жадно держался за жизнь.
К августу отлили фонтанные трубы; обошлись они дорого и большие хлопоты причинили. Отправили их в Санкт-Питербурх водным путем. Глубокой осенью баржа с трубами вошла в Ладожское озеро и поплыла на запад. На второй день на старой Ладоге забурлила непогодь, сильным ураганом понесло баржу с трубами на камни и разбило. Фонтанные трубы потонули. Приказчик, сопровождавший баржу, утонул, а то разделался бы с ним Демидов по-своему.
