Никита Ишков - Суперчисла: тройка, семёрка, туз
— Я не так много грешил, чтобы просыпаться в холодном поту или усердно каяться. Тем не менее я согласен с вами — становится грустно, когда вспоминаешь, какое это было уютное местечко. Когда-то я встречал здесь самого маркиза де Буафи. Он приходил сюда со своим кузеном.
— У маркиза было два кузена, вы имеете в виду Анри? — уточнил граф.
— Нет, старшего. Его отец или дед в начале прошлого столетия, кажется, возглавлял парижскую полицию.
— Это был его дед, Федо де Марвиль, секретарь Парижского парламента. Когда его назначили генерал-лейтенантом полиции — это случилось в 1740 году, — он занимал место рекстмейстера. Удивительно тонкий был законник, имел склонность к хорошей шутке. Был дружен с принцем Конти.[129] Еще тем, старым…
Я вопросительно изогнул бровь, тем самым показывая, что жду продолжения рассказа. Более всего на свете меня пугала собственная непростительная неосторожность, слишком откровенный вопрос, который мог спугнуть собеседника, который, по словам мадам де Жанлис, буквально менялся в лице, когда в нем признавали графа Сен-Жермена.
После некоторой паузы майор наконец продолжил. Видно, решился…
— Беда в том, что принц Конти — тот, что служил еще его величеству Людовику XY и впал в немилость в сорок восьмом году, — отличался не то, чтобы беспутным нравом, но никогда нельзя было сказать, чего можно ожидать от него. Он мог, например, пригласить вас на охоту в свой замок, а потом, когда вы промучаетесь два дня в карете по пути из Парижа в Нанси, окажется, что сам он отправился в Страсбург или еще куда.
Кто-то при дворе посоветовал принцу выписать камердинера из Саксонии. Не скажу, какой это был камердинер, но более рыжего человека не было в то время во всей Франции. Принц почему-то очень гордился этим слугой и к месту и не к месту пытался выставить его на всеобщее обозрение. Возил с собой на запятках, даже в обществе старался держать его поближе к себе.
Господин де Марвиль любил проводить вечера у графини Нуази. Принц Конти тоже имел привычку заглядывать к графине. Там принц и начальник полиции, не обращая внимания на этикет, осыпали друг друга бесподобными шутками. Стоило их послушать. Это была великолепная потеха, исполненная ума, вкуса, приличий.
Граф на мгновение задумался, улыбнулся и прищелкнул пальцами.
— Так вот, — продолжил он, — у графини был пятнадцатилетний сын. Юноша был скромен, предпочитал хорошую книгу, но возраст требовал своего. Графине была весьма готова предоставить сыну свойственные его летам удовольствия, однако парень был на редкость скромен, краснел в присутствии женщин. Графиня постоянно говорила, что ему нужен опытный и благоразумный друг. Господин де Марвиль как раз отличался весьма достойным поведением, чего не скажешь о принце Конти, который был известный хват по части женских прелестей.
Молодому человеку очень хотелось побывать на ежегодном костюмированном балу в Опере, и мадам Нуази, которая буквально дрожала над сыном, попросила де Марвиля взять его с собой. От помощи принца решительно отказалась, назвав его «неподходящим наставником для юношества».
Принц Конти только расхохотался и осведомился у Марвиля, как тот собирается нарядиться на карнавале. Накануне бала принц нанял дюжину публичных женщин, раздал им билеты и научил как можно дружнее и настойчивее приставать к Марвилю и сынку графини Нуази. Он описал им их костюмы.
Представьте изумление Федо де Марвиля, когда в разгар празднества одна из красоток игриво напомнила ему о недавно проведенной ночке и о том, что она не прочь повторить опыт. Тут же их окружили другие кокотки и с величайшим усердием и удовольствием принялись выполнять поручение принца. Они бесчеловечно стали преследовать де Марвиля, объявили на весь зал, что это начальник полиции и наговорили столько пошлостей, сколько он за всю жизнь не слышал. Де Марвиль тщетно пытался сбить их с толку, даже начал поддакивать, потом заявил, что сдается, что он только вырядился под генерал-лейтенанта полиции. Вообразите состояние юноши, которому пришлось присутствовать при этой сцене. Наконец, когда Марвиль догадался, чьих это рук дело, он вынужден был в компании с залитым краской юнцом покинуть зал.
Ответ последовал той же осенью, когда принц Конти страстно влюбился в некую госпожу М. Как он только не обхаживал ее, каких только подарков не делал, однако дама храбро обороняла свои позиции. Наконец принцу удалось добиться приглашения посетить ее в охотничьем домике, расположенном в восьми лье от Парижа. Экипаж принца был подан к десяти часам утра. Конти постарался сделать все возможное, чтобы о его поездке никто не узнал, оделся скромно и все-таки не удержался и взял с собой своего рыжего камердинера. Де Марвиль, заранее разузнав о свидании, еще с ночи отправил курьеров в деревни, которые лежали на пути к загородной даче, и приказал, чтобы те известили местные власти, какой важный гость вскоре проследует мимо них. Узнать его карету можно будет по рыжему немцу на запятках. «Из всех рыжих лакеев этот самый рыжий, — предупреждали курьеры, — так что не ошибетесь».
В первом же местечке Конти был остановлен муниципальными чиновниками в парадных мундирах. Крестьяне, завидев рыжеволосого камердинера, принялись кричать и размахивать зелеными ветками. Принц был вынужден выйти из кареты и выслушать самые глупейшие славословия в свой адрес. Разумеется, он отвечал им весьма кратко и постарался как можно скорее завершить торжественную встречу. Посчитав, что отделался от проявления верноподданнических чувств, он перевел дух, но в следующей деревне картина повторилась. Одним словом, принц добрался до шале не ранее вечера, когда оскорбленной дамы и след простыл.
Я не мог сдержать смех. В тот вечер мы расстались очень тепло и договорились как-нибудь пообедать вместе…
Уже на следующий день я получил известие от портье отеля, в котором остановился «майор Фрезер», что к нему из Англии прибыл некий молодой человек.
Интрига закручивалась все круче…»
Глава 4
Из устных воспоминаний барона Ф.:
Выяснить личность прибывшего к майору Фрезеру не составляло труда. Можно было обратиться в Англию. Там, среди частных сыщиков у меня тоже были хорошие знакомые. Однако, поразмыслив, я пришел к выводу, что, связываясь с товарищами на острове, я потеряю уйму времени. Я не знал, с какой целью Сен-Жермен посетил Париж. Если для встречи с молодым англичанином, то теперь, дождавшись его, он мог в любое мгновение покинуть город. Выставить наружку возле отеля, предупредить портье и горничных, чтобы те немедленно подали сигнал, как только чудо-человек соберется выехать, не имело смысла. Во-первых, стоит Сен-Жермену обнаружить наблюдение, он всегда найдет способ незаметно исчезнуть. Его ничто не остановит, в этом я был убежден. Если еще какие-нибудь дела держат его здесь, то мне об этом ничего не было известно, а я не люблю неизвестность. Подкупить слугу Карла? Это более, чем ошибка. Это глупость!.. Сен-Жермен не держит возле себя непроверенных людей, тому свидетельство гибель этого странного Ицхака-Шамсоллы-Жака. Менее всего мне хотелось спугнуть добычу и на этом завершить приключение.
Оставалось единственная возможность — ненавязчивое, в рамках закона давление на англичанина. Как его там? Джонатан Уиздом… Прекрасно… Судя по встрече, ранее Сен-Жермен и Уиздом знакомы не были. Молодой человек достаточно стесненно чувствует себя в компании Сен-Жермена, хотя как всякий англичанин вида не подает. Голову держит высоко, по большей части помалкивает, отвечает кратко.
На послезавтра у нас с графом назначен дружеский обед. Думается, до того момента он не покинет Париж. Это было бы неучтиво с его стороны, а наш майор всегда отличался доброжелательством и галантностью.
В задержании Уиздома мне помог старый и верный товарищ Курье, когда-то отсидевший на каторге за подделку завещания, а ныне один из полицейских инспекторов, под чьим надзором находилась одна шестая часть Парижа. Арест был произведен по всей форме, с предъявлением фальшивого ордера, с занесением в поддельную дежурную книгу. Уиздома провели в отдельную камеру в участке, откуда через полчаса, двое моих подручных на специально нанятом фиакре доставили его в контору Мерлу, частного сыщика, который помогал мне в исполнении задуманного.
Глянув на Джонатана Уиздома, я едва удержался смеха — более рыжего человека не то, что в Англии, но и во всей Европе трудно было сыскать. В этой шибающей в глаз примете чувствовалось что-то вроде издевки, некоего выверта судьбы. Мне словно предлагалось сыграть в чет-нечет. Что же являлось ставкой в этой таинственной игре?
Понаблюдав за молодым англичанином, я пришел к выводу, что передо мной человек честный, не трус, благородного сословия — по-видимому, из джентри[130] среднего достатка. Одним словом, типичный англосакс, уверенный в превосходстве своей расы над всяким лягушатником, тем более, грязным немцем. Если даже я ошибался, то в любом случае звон монет не был для него пустым звуком. Я мог рассчитывать на его неопытность, на некоторую неловкость, которую он испытывает по причине неуклюжего владения французским языком, от величия Парижа и колдовской силы человека, к которому он был прислан. Поверьте, редкий человек в таких обстоятельствах способен сохранить самообладание. Если к тому же предъявить ему обвинение в шпионаже, то у парня вообще голова пойдет кругом. Он вполне созреет и выложит все, что ему известно. Если же нет и мне встретился крепкий орешек, то в любом случае после этого разговора я буду знать больше, чем до него. Пусть он потом сразу признается Сен-Жермену о нашем разговоре, о незаконном задержании. Граф уже не в той силе, в какой когда-то был. Он сразу бросится в бега. В таком случае мне придется признать, что он вновь обыграл меня. Собственно ничего бесчестного в моих намерениях не было — обычное знакомство, попытка выяснить некоторые спорные места, касающиеся событий, в которых я принимал участие, беседы о былом никак нельзя назвать нечистоплотной игрой. У меня уже возраст не тот, чтобы затевать интригу с неопределенными целями и без всяких надежд на практический результат. Интерес, только интерес, не более того.
