Вальтер Скотт - Обручённая
Получив такой отпор, Рено Видаль встал.
— Я позабыл, — сказал он, — расстояние между странствующим музыкантом из Арморики и знатным норманнским бароном. Я думал, что общая глубина скорби и общий порыв радости уничтожают, хотя бы на мгновение, искусственные преграды, разделяющие людей. Что ж! Пусть все так и будет! Живите в границах вашего ранга, милорд, как жили до сих пор в ваших башнях, окруженных рвами: и пусть не потревожит вас сочувствие ничтожных людей вроде меня. Мне остается выполнить свой долг.
— Теперь путь наш лежит к замку Печальный Дозор, — сказал барон, обращаясь к Филиппу Гуарайну. — Видит Бог, замок заслуживает свое название. Там мы собственными глазами проверим истинность всех горестных вестей. Сойди с коня, менестрель, и дай его мне. Хотел бы я, Гуарайн, чтобы нашелся конь и для тебя. Что до Видаля, то его присутствие там не столь необходимо. Я встречу врагов своих и свои несчастья как подобает мужчине. В этом ты можешь не сомневаться, менестрель. И не хмурься так. Я не забываю старых соратников.
— Один из них, милорд, уж, наверное, вас не забудет, — ответил менестрель обычным своим двусмысленным тоном.
Но едва лишь коннетабль приготовился дать шпоры коню, как на тропе, до тех пор скрытые из виду низкорослыми деревьями, совсем близко от них появились двое всадников на одной лошади. Это были мужчина и женщина. Мужчина, сидевший впереди, являл собою такое воплощение голода, какое путники едва ли видели на всей разоренной земле, по которой они только что прошли. Черты его лица, острые от природы, почти исчезали в нечесаной седой бороде и волосах, виднелся лишь кончик длинного носа, похожего на лезвие ножа, да мигающие серые глаза. Нога его, обутая в широкий старый сапог, напоминала ручку метлы; руки не толще хлыстов; и все части его тела, видневшиеся из-под лохмотьев охотничьей одежды, казалось, принадлежали мумии, а не живому человеку.
Женщина, сидевшая позади этого призрака, также выглядела истощенной. Однако такую толстушку, какой она была от природы, даже голод не смог превратить в столь печальное зрелище, каким был сидевший впереди скелет. Щеки кумушки Джиллиан (ибо это была все та же старая знакомая читателя) утратили румянец и приятную гладкость, какими сытая жизнь и искусные притирания помогали заменить нежное цветение юности; глаза ее ввалились и частью утратили свой плутовской блеск; но она еще оставалась прежней; остатки былого наряда и туго натянутые, хотя изрядно вылинявшие красные чулки указывали даже на некоторую кокетливость.
Едва завидев паломников, она принялась подгонять Рауля концом своего хлыста.
— Ну берись же за новое ремесло, раз ни на какое другое не годишься! Проси милостыню у этих добрых людей!
— Просить милостыню у нищих? — пробормотал Рауль. — Да это все равно что охотиться с соколом на воробьев.
— Мы на них хотя бы поучимся, — сказала Джиллиан и затянула жалобным голосом: — Спаси вас Господь, святые странники! Вы сподобились посетить Святую Землю, а главное, возвратиться назад. Прошу вас, подайте сколько-нибудь моему бедному старому мужу. Вы только взгляните, до чего он жалок! Подайте и мне, несчастной, — ведь мне досталась тяжкая доля быть его женой.
— Помолчи, женщина, и послушай, что я скажу, — произнес коннетабль, взяв лошадь за узду. — Мне сейчас нужна эта лошадь и…
— Клянусь охотничьим рогом святого Губерта! — крикнул старый егерь. — Без боя тебе ее не получить. До чего же мы дожили, если уж и паломники сделались конокрадами.
— Помолчи и ты! — сурово сказал коннетабль. — Я говорю, что мне сейчас нужен конь. Вот два византийских золотых, если одолжишь мне его на один день. А это и вся цена за него, если даже я его не вернул бы.
— Но это не конь, господин, а старый приятель, — сказал Рауль, — и если вдруг…
— Никаких «если» и никаких «вдруг», — заявила дама и так толкнула своего мужа, что тот едва не вылетел из седла. — Слезай-ка живо с коня! И благодари Бога и этого достойного человека за помощь в беде. К чему нам конь, если нечего есть ни нам, ни коню? Хоть мы, конечно, не стали бы есть вместе с ним траву и зерно, как король Как-его-Там, о котором преподобный отец читал нам на сон грядущий.
— Довольно болтать, жена, — сказал Рауль, предлагая ей помочь сойти с коня; она, однако, предпочла помощь Гуарайна, не утратившего с возрастом стати бравого воина.
— Благодарствую, — сказала она, когда оруженосец (сперва поцеловав) опустил ее на землю. — Вы, значит, из Святой Земли, сэр? Нет ли у вас вестей о том, кто был когда-то коннетаблем Честерским?
Де Лэси, который в это время снимал с коня седельную подушку, обернулся и спросил:
— А что вам до него?
— А то, добрый паломник, что я много чего порассказала бы ему… Ведь все его земли и все должности отойдут, говорят, к его негодяю родственнику.
— Да? К племяннику Дамиану? — гневно выкрикнул коннетабль.
— Ох, и напугали же вы меня!.. — воскликнула Джиллиан и добавила, обращаясь к Филиппу Гуарайну: — Уж очень гневлив ваш приятель.
— Это оттого, что он слишком долго жил под жарким солнцем, — ответил оруженосец. — Но отвечайте ему всю правду, и внакладе вы не останетесь.
Джиллиан тотчас поняла его:
— Вы спрашиваете про Дамиана де Лэси? Увы! Бедный молодой рыцарь! Ему не достанутся ни земли, ни должности. Скорее виселица, бедняге! А ведь за ним нет никакой вины, истинно вам говорю! Дамиану? Нет, вовсе не Дамиану, а Рэндалю Лэси. Ему теперь и быть главою рода, ему и все земли старого Хьюго, все поместья и бенефиции.
— Как? — сказал коннетабль. — Не узнав даже, жив ли старик или умер? Это, думается мне, и не по закону, и не по справедливости.
— Конечно! Но Рэндалю Лэси не то еще удалось. Ведь он поклялся королю, что коннетабля нет в живых. А попадись ему коннетабль, уж он бы постарался, чтобы так оно и было.
— Неужели? — сказал коннетабль. — Ты, наверное, клевещешь на благородного рыцаря. Сознайся, кумушка, ты говоришь так потому, что ты его невзлюбила.
— А за что мне его любить? — спросила Джиллиан. — Уж не за то ли, что он пользовался моей простотой и не раз пробирался в замок, вырядившись торговцем? Я и выболтала ему про все семейные тайны. Про то, например, как эти птенчики, Дамиан и Эвелина, чахнут от любви друг к другу, да не смеют в этом признаться, до того они боятся коннетабля, будь он хоть в тысяче миль от них. Да вам, никак, худо, почтенный? Осмелюсь предложить глоток из моей бутылки. Самое лучшее средство от сердцебиений и от приступов печени.
— Нет, нет, — произнес де Лэси. — Это просто дает себя знать старая рана. Ну, а потом, кумушка, Дамиан и Эвелина уж верно сошлись поближе?
— Куда им, бедным простачкам! — ответила кумушка. — Им бы нужен был мудрый советчик, чтобы их свел. А ведь знаете, почтенный, если старый Хьюго и вправду покойник, а так оно скорее всего и есть, то наследовать ему должны невеста и племянник, а вовсе не Рэндаль. Он всего лишь дальняя родня, да к тому же мерзавец и лжесвидетель. Прежде сулил мне золотые горы, а потом, что бы вы думали, почтенный паломник? Когда замок взяли и я ему стала более не нужна, он начал меня звать старой ведьмой и грозить церковным старостой и покаянной скамьей. Да, да, почтенный! Старая ведьма — это еще были самые ласковые слова, когда он увидел, что меня некому защитить, кроме старика Рауля, а тот и себя-то защитить не умеет. Но если суровый старый Хьюго все-таки привезет из Палестины свою дубленую шкуру и если он остался хоть вполовину тем, чем был, когда имел глупость уехать… Пресвятая Дева! Уж я бы ему все доложила про его родственничка!
Когда она закончила, наступило молчание.
— Так ты говоришь, — сказал наконец коннетабль, — что Дамиан де Лэси и Эвелина любят друг друга, но неповинны в грехе, в измене и в неблагодарности ко мне… то есть к своему родственнику, который в Палестине?
— Да, сэр, так оно и есть, — сказала Джиллиан. — Они любят друг друга, но как ангелочки, или ягнята, или как глупцы, если хотите. Они никогда и не заговорили бы друг с другом, если бы не выходка все того же Рэндаля Лэси.
— Какая выходка Рэндаля? — спросил коннетабль. — И зачем ему была их встреча?
— Нет, встреча вышла не потому, что он того хотел. Но он задумал сам похитить леди Эвелину. Ведь он разбойник, этот Рэндаль. Вот он и явился, прикинувшись продавцом соколов, и всех нас выманил из замка. И моего старого дурня Рауля, и леди Эвелину. Будто бы затем, чтобы позабавиться охотой с соколами на цапель. А сам держал наготове шайку валлийских коршунов, чтобы напали на нас. Если бы Дамиан не прискакал на выручку, я уж не знаю, что с нами было бы. А раненого Дамиана отнесли в замок потому, что больше было некуда. Ради спасения его жизни, а иначе, я в том уверена, леди Эвелина не разрешила бы ему даже перейти подъемный мост, как бы он ни просил.
