Иштван Рат-Вег - Комедия книги
Апофеоз развития представляет собой помещенное ниже объявление, которое не буду комментировать, скажу только, что все несметное количество полученных ответов газета переслала в издательство.
«Ищу женщину. Не интересуют истерички, бабушки, профессионалки, крашеные, франтихи, футбольные болельщицы, заядлые бриджистки, обожательницы киноактеров. Женюсь только на богатой (50 000). Особенно „бдительным“ не буду. Итак, требуется: симпатичная, с хорошей фигурой, молодая (20–24). БЕЗ ПРЕДРАССУДКОВ, с изысканными манерами, представительная (самокритичная). Отвечать НЕШАБЛОННО в филиал издательства. Да, мне 30 лет, рост 165 см, имею высшее образование, волосы каштановые. Есть 5 запломбированных зубов и лодка. Не люблю писать писем, лапшу и бриться. Люблю искренность, эментальский сыр и природу. 9527».
Возлюбленная супруга — любезный сударь — дорогая жена — chere Szivem: шло время, века наступали друг другу на пятки, последнему так отдавили ноги, что он стал косолапым.
30. ШКОЛА АБРАХАМА-А-САНТА-КЛАРА
Сейчас уже почти неизвестен своеобразный жанр литературы, который французы именуют предикториана. Это курьезные проповеди: присловья, нападки, зачастую откровенные выдумки священников, наделенных самобытным характером и яркой индивидуальностью. В Венгрии до сих пор нет книги, в которой были бы собраны такие произведения. Их можно встретить лишь в редких, давно забытых книгах. Исключением является Абрахам-а-Санта-Клара: его смачные поношения выдержали множество изданий. К сожалению, речи Абрахама непереводимы: градом ниспровергающаяся игра слов и рифмованные присказки, кружащиеся в вихре венского диалекта остроты и назидания столь органично вплетены в его проповеди, что, лишившись их, остатки жаркого потеряют свой аромат. И все-таки, чтобы можно было сравнить с Абрахамом его венгерских последователей, попробуем воспроизвести один короткий отрывочек.[375] Речь в нем идет о красоте. Отец Абрахам, следуя собственному оригинальному образу мыслей, и здесь идет своим путем. Он не согласен с проповедниками-аскетами, которые ставят женскую красоту в ряд самых незначительных господних милостей. Красотой определенно не следует пренебрегать:
«Душа, устремленная к добродетели, охотнее обитает в прекрасном теле, нежели в каком-нибудь бесформенном калеке — подлинно посему Всемогущий одарил несравненной красотой иудейку Эсфирь, сироту, дабы красота снискала ей корону. Геройская душа и отважное женское сердце Юдифи также не за безобразной оболочкой скрывались, а таились за завесой благородной красоты.
Кто упрекнет патриарха Иакова, человека, избранного Богом, в том, что он погнушался гнойноглазой Лией и возжелал себе в жены прекрасную Рахиль? И прав был брат Моисея, когда ворчал и брюзжал, что тот навлек на себя позор, взяв в жены измаильтянку Сепфору. „Pfui Teuf-fel,[376] — говорил он, — и как это мой брат мог помешаться из-за какой-то чернокожей? Как он мог жениться на этой прокопченной бадье? Ведь ее же мамаша в чернилах купала! Кабы я был таким же отважным человеком, как мой брат, уж я-то отхватил бы себе что-нибудь получше, чем эта угольщица, которую сперва нужно отмывать в белильне“.
Телесная красота — что белая мука Елисея: она подслащивает прогорклое варево супружества. И наверняка Авраам середь множества испытаний находил немалое утешение в жене своей Сарре, которая даже на тридцатом году жизни слыла Женой прекраснейшей».
Венский священнослужитель был придворным проповедником, так что он разбрасывал цветы своего красноречия перед избранными слушателями. Можно себе представить, какие цветочки рассевали сельские священники, говорившие на просторечном языке. Я нашел проповедь на ту же тему его преподобия Иоганна Фридриха Шперера (он жил в первой половине XVIII в.) из местечка Рехенберг. Официально проповедь посвящалась Товии, но бравого протестанта обидела жена, поэтому он почел справедливым Товию несколько потеснить. Действительно, пасторша наткала за зиму так мало полотна, что его не хватило на рубашки нормальной длины, и его преподобию угрожала опасность ходить в рубашках до пупа. За небрежение тканьем он отомстил тем, что вплел нити своего гнева в саму проповедь:
«Люба мне такая женщина, которая стройна, деликатна и принаряжена, как добрый скакун. Сколь возрадуется сердце мужчины, когда дома его встретит сей достойный любви ангел, поцелует, приласкает белой ручкой, поставит перед ним разные закуски, хорошо зажаренное мясо, да сядет рядом и спрашивает: „Какой кусочек тебе отрезать, душа моя?“
Сии медоточивые, сладкие речи, конечно, взбодрят сердце каждого человека. Но совсем другое дело, когда дома вас поджидает ветхая, скрипучая колода, сточившийся рашпиль, грызливая кошка, злобная медведица, которая все время ворчит, хлопает дверьми — бум, бум, бум, у которой физиономия — как совиное гнездо, которая корчит рожи, будто варит мерзостный суп для адова племени. Нет, такая мне не люба, пусь ее дьявол приголубит».
Была ли пасторша на проповеди — неизвестно.
Самую большую популярность из простонародных венгерских проповедников снискал эркский приходской священник Андраш Блашкович (1749–1825), которого современники называли «венгерским Абрахамом-а-Санта-Клара».[377] Под псевдонимом скрывается Игнац Сабо, профессор Академии права г. Эгера). Как мне кажется, не вполне заслуженно, ибо его талант не столь блистателен, как у его венского коллеги. Он был более посредственным оратором, к тому же простым деревенским священником, так что не позволял себе распаляться до тех высокопробных сквернословии, которыми придворный проповедник тешил, бывало, изысканное венское общество.
Не все истории о Блашковиче достоверны. Наверняка вымышлена, например, история об украденной свинье. У одного бедного прихожанина украли свинью. Блашкович обещал отыскать ее. На следующей проповеди он рассуждал о грехе воровства, в конце концов дошел до кражи свиньи и сообщил изумленной пастве, что он узнал, кто этот достойный адского пламени злостный вор:
«Вот он сидит здесь, в церкви, среди вас, со смиренной физиономией, будто преступник вовсе даже и не он. Но я-то знаю его, и сейчас эта священная книга падет на его грешную голову…»
Тут проповедник поднял в руке здоровенное евангелие в металлическом окладе и сделал вид, будто собирается его бросить, — в это же мгновение какой-то крестьянин в армяке спешно спрятал голову под лавку.
Анекдот этот во множестве вариантов существовал еще задолго до Блашковича. Вариант с беспутной женщиной приписывают Абрахаму-а-Санта-Клара, но на самом деле сюжет еще древнее. Анри Этьенн[378] рассказывает похожее о некоем орлеанском священнике. А Талеман де Рео[379] излагает эту историю как популярную в его время, прославляющую ораторскую хватку парижского аббата, известного под именем «маленького Андре».[380] Маленький аббат, как повествуется в анекдоте, читал проповедь о безнравственных женщинах и вдруг прервал ход своих мыслей восклицанием:
«А вот одна из них сидит меж вами! Назвать ее? Любовь к ближнему воспрещает мне говорить, но ведь негоже и грех покрывать. Порешим так: я не скажу ее имени, но брошу в нее шапку…»
С этими словами он снял священнический головной убор. Однако взмах его руки возымел в модной парижской церкви совершенно иной результат, чем в простой деревенской церквушке, — все благородные дамы в страхе втянули головы в плечи.
«О, великий боже, — воскликнул аббат, — я думал, здесь только одна такая, а их, посмотрите-ка, больше сотни!»
Андраш Блашкович был нелицеприятным и не страшащимся власть имущих священником. Не то, что упомянутый Флегелем[381] проповедник, который настолько оградил себя осторожностью, что даже великим ветхозаветным мужам давал надлежащие их рангу титулы, как и подобает чтящему авторитеты верноподданному. Если он упоминал в проповеди Навуходоносора, то величал его не иначе, как «Его императорское Величество». Полное звание пророка Натана звучало так: «Высокочтимый придворный проповедник и суперинтендант Натан».
Когда речь заходила о властях предержащих (т. е. тех деспотах в миниатюре, что бесчинствовали в его маленьком мире), Блашкович обращался к ним иначе. Самой знаменитой стала проповедь, которую он произнес в день Святого Варфоломея перед большим скоплением благочестивой праздничной публики в Дендеше. Священник взошел на кафедру и вытащил из-за пояса огромный нож для забоя свиней. Он повертел в руках наточенный до блеска инструмент и положил его на край кафедры. Потом приступил к проповеди:
