Николай Равич - Две столицы
Гусары, слушая его, начали переглядываться и качать головами. Народ молча стал расходиться. Новиков вернулся в дом. Во всех комнатах открывали шкафы и столы, вспарывали мягкую мебель, сваливали книги в кучу, складывали в пачки и опечатывали бумаги.
В дверях молча стояли дети, Иван и Варвара с удивлением и страхом глядели на гусар, рыскавших по дому.
Маленькая Вера держала сестру за подол и сквозь слёзы повторяла одни и те же слова:
— Папа… где же ты, папа?
Когда Новикова усадили в маленькую кибитку и его окружил конный конвой, Иван и Варвара бросились за лошадьми и упали на дороге. Их нашли без сознания и принесли домой крестьяне. С тех пор дети Новикова до конца жизни страдали нервным расстройством.
Накануне ареста Новикова в честь дня рождения императрицы московский главнокомандующий устроил «вечернее кушание» и бал.
Не принять приглашение было бы вызовом, и о неявившихся князь Прозоровский непременно сообщил бы в Петербург. Поэтому с раннего вечера генерал-губернаторский дом на Тверской стал наполняться гостями.
Главнокомандующий сидел в малой гостиной. Виднейшие вельможи, в парадных мундирах, при орденах и лентах, здоровались с ним, присаживались, обменивались несколькими фразами откланивались и уезжали.
Прозоровский был в прекрасном настроении — императрица будет довольна арестом Новикова. Он уже видел, как можно втянуть в это дело Репнина, Лопухина, Трубецких, Тургенева, Черкасского, Татищева и Хераскова, а главное, студентов, и здешних, и тех, что посланы «Дружеским обществом» за границу, Колокольникова и Невзорова.
И он мысленно перечислял возможные обвинения: печатание неразрешённых книг — раз, переписка с якобинцами — два, сношение с прусским двором — три, приуготовление молодёжи на разбойные антиправительственные дела — четыре. Вот если бы ещё притянуть сюда Воронцова и связать это дело с известной особой (он думал о наследнике), то ему, Прозоровскому, перевод ко двору был бы обеспечен. Князь зажмурился от удовольствия и, когда раскрыл глаза, увидел нескольких вельмож, входивших в гостиную. Это были фельдмаршал граф Кирилл Разумовский, высокий, полный, в осыпанном алмазами мундире, сплошь увешанном орденами и звёздами, Пётр Алексеевич Татищев — сын знаменитого сподвижника Петра, известный богач, небольшого роста толстый человек в роскошном кафтане и атласном камзоле с бриллиантовыми пуговицами, Александр Романович Воронцов — действительный тайный советник, действительный камергер, сенатор и член Совета при императорском дворе — худощавый седой мужчина с тонкой улыбкой, в парадном кафтане, лентой через плечо и портретом Екатерины в бриллиантах на шее, генерал-аншеф, генерал-адъютант и сенатор князь Николай Васильевич Репнин — внушительного вида генерал в парадном мундире и при всех орденах.
Главнокомандующий поздоровался с ними, пригласил сесть, помолчал, потом выпалил:
— Денёк-то сегодня Бог послал — лето, настоящее лето, видно, порадовать захотел её величество в день её рождения.
Воронцов усмехнулся двусмысленно:
— Да ведь в Петербурге, князь, погода одна, а здесь совсем другая…
Прозоровский, видимо, понял его намёк, раздражённо огляделся и, не выдержав, сказал:
— Да, здесь другая. Вот и придётся из-за этой другой погоды предпринять военную экспедицию в Бронницкий уезд…
— Разве беспорядки какие в уезде? — полюбопытствовал Репнин.
Прозоровский посмотрел на него с торжеством:
— Беспорядков пока нет, а вот злоумышленники, с коими и многие здешние особы находятся в связи, имеются.
Репнин побледнел как полотно. Татищев и Воронцов были заметно смущены.
Тогда Кирилл Разумовский, задвигавшись в кресле всей своей плотной фигурой, бросил в лицо главнокомандующему:
— Подумаешь, как расхвастался, можно подумать, что неприятельскую крепость собирается взять…
Фельдмаршал вышел, за ним последовали остальные.
Прозоровский покраснел, потом, задохнувшись, закричал вдогонку, не обращая внимания на проходивших гостей:
— Ну посмотрим, посмотрим, чья возьмёт, посмотрим!
Все типографии, склады и предприятия, принадлежавшие Новикову, а ранее «Типографической компании», были опечатаны, так же как и большинство книжных лавок в Москве. Были арестованы и привлечены к ответственности виднейшие книготорговцы — купцы Никита Кольчугин, Иван Переплётчиков, Матвей Глазунов, Тимофей Полежаев, Иван Козырев, Иван Луковников, Павел Вавилов, Пётр Заикин, Василий Глазунов и Семён Иванов. Даже университетский переплётчик Водопьянов и тот не миновал этой участи.
Князь Прозоровский и полковник Олсуфьев принялись за работу. День и ночь они просматривали забранные у Новикова бумаги и допрашивали его самого.
Но дело подвигалось туго. Правда, у Новикова было обнаружено несколько старых масонских книг, напечатанных без цензуры, но это были все те же книги, выпущенные в самом начале существования «Типографической компании», о которых уже трижды велось следствие. Новиков был масоном, но давно отошёл от работы в ордене. К тому же он и много лет назад, вступая в число масонов, был против их обрядности и отрицал всякую мистику, признавая полезными только задачи просвещения и помощи нуждающимся. Несколько старых орденских уставов, когда-то переписанных его рукой, трудно было поставить теперь ему в вину, тем более что до последнего времени масонство существовало совершенно легально.
Средства, которые Новиков получал для издания книг, передавались ему официально и добровольно Лопухиным, Походяшиным, Трубецким и другими. Упрекнуть Новикова в утайке денег было невозможно.
Отправка за границу А. М. Кутузова и студентов Колокольцева, Невзорова была сделана не за счёт «Типографической компании», а на деньги Татищева и Трубецких.
Новиков никогда не сносился с заграницей, за исключением закупки типографических машин и бумаги для издательства и медикаментов для больниц и аптеки.
Между тем императрица волновалась, ей казалось, что следствие ведётся слишком медленно, и она решила дать ему направление.
Получив первые сведения об аресте Новикова, она направила Прозоровскому новый рескрипт, в котором рекомендовала обнаружить новые книги, «кои по указу не только продавать, но и печатать запрещено после двоекратной его о том подписки». Далее Екатерина советовала узнать, на какие деньги «Новиков и его товарищи завели аптеку, больницу, училище и печатали книги», уверяя, что «дав такой всему благородный вид — Новиков и его товарищи обирали слабодушных людей для собственной своей корысти».
Прозоровский и Олсуфьев всеми способами пытались подобрать материалы, нужные им для обвинения по пунктам, указанным императрицей, но это им плохо удавалось. Главнокомандующий через подкупленного человека ухитрился даже снять копии с писем князя Репнина к барону Шрёдеру и достать много бумаг, написанных рукой Трубецкого и Лопухина, но во всех этих документах также ничего не было существенного.
Однако Екатерина и в любой критике со стороны общества видела угрозу для себя. Чувствуя беспомощность Прозоровского, она решила взять дело в свои руки и послала главнокомандующему новое повеление:
«Князь Александр Александрович! Реляции ваши мая от 5 и 6 чисел мы получили: что вы Новикова по повелению нашему не отдали под суд, весьма апробуем,[95] видя из ваших реляций, что Новиков человек коварный и хитро старается скрыть порочные свои деяния, и тем самым наводит вам затруднения, отлучая вас от других порученных от нас дел, и сего ради повелеваем Новикова отослать в Слосельбургскую крепость, а дабы оное скрыть от его сотоварищей, то прикажите вести его на Владимир, а оттуда на Ярославль, а из Ярославля на Тихвин, а из Тихвина в Шлюшин, и отдать тамошнему коменданту; вести же его так, чтобы его никто видеть не мог, и остерегаться, чтоб он себя не повредил. Сие Новикова отправление должно на подобных ему наложить молчание, а между тем бумаги его под собственным вашим смотрением прикажите надёжным вам людям разбирать, и что по примечанию найдёте нужным, или вновь что открываться будет, доставляйте к нам; с имевшеюся в Гендриковом доме Лопухина типографией прикажите то же сделать, что сделано с типографией Новикова. В прочем пребываем вам благосклонны».
Чёрная карета со спущенными занавесками мчалась по шоссейной дороге, окружённая эскадроном драгун. По всему пути были приняты меры чрезвычайной предосторожности. В Ярославле, где почему-то предполагали, что местные масоны попытаются освободить Новикова, остановились ночью на несколько часов. Драгуны не слезали с коней, из почтовой станции удалили всех.
Наконец Новикова доставили в Шлиссельбургскую крепость, в ту самую камеру, о которой он когда-то расспрашивал с таким любопытством. В ней был заключён несчастный Иоанн Антонович, убитый при попытке Мировича его освободить. Долгое время после этого она была пустой.
