Константин Бадигин - Кольцо великого магистра (с иллюстрациями)
— Не трогать! — приказал Бодзента.
Рыцарь Бартош из Венцборга поклонился архиепископу.
Высокий мужчина подошел к возку и басом сказал:
— Наступил конец света, люди гибнут, молитесь вместе с нами о спасении, ибо попы погрязли в мерзких грехах… Люцифер! Здесь сам Люцифер! — закричал он, увидев архиепископа. Он нагнулся и, захватив горсть коричневой грязи, швырнул ему в лицо.
Бодзента достал платок и, отирая с лица грязь, думал, как ему поступить.
— Инквизиция! — вдруг закричали в толпе. — Спасайтесь, братья!
Бодзента выглянул из возка и увидел всадников, приближавшихся на всем скаку.
Это был вооруженный отряд познанского инквизитора, состоящий из двух десятков солдат. Сам инквизитор, доминиканский монах, скакал впереди, окруженный ксендзами. Один из всадников держал в руках знамя: на красном полотнище с одной стороны изображена дева Мария с младенцем, а с другой — обнаженный меч в лавровом венке.
Рука папы, того, кто судит всех и не судим никем, простиралась над всей католической Европой. Церковь желала осчастливить человечество вопреки его склонностям, а если люди сопротивлялись, их уничтожали.
И славянскую Польшу папа наградил кровавыми судилищами. Однако в Польше власть доминиканцев была не столь сильна. Шляхетство дружно восставало против попыток инквизиторов посягнуть на их вольность. За каждого шляхтича заступался весь гербовый род.
Зато с горожанами и крестьянством расправа была короткой. Так же как и в других католических странах, подозреваемых запросто сажали в тюрьмы, пытали и сжигали на кострах.
Познанский инквизитор, завидя скопище бичевников, махнул рукой солдатам и пришпорил лошадь. Воины вынули мечи и, привстав на стременах, заорали страшными голосами.
Бичевники в испуге заметались. Некоторые бросились в лес и успели спрятаться. Оставшихся солдаты взяли в кольцо. Инквизитор долго сыпал проклятия на головы бичевников. Под конец он объявил, что виновные предстанут перед судом и будут строго наказаны. Инквизитор говорил по-латыни, вовсе не заботясь о том, понимает его кто-нибудь или нет.
Владыка не хотел встречаться с доминиканцем. Старик был ему противен, как и все иноземцы. Он закрыл шторами оконце и приказал ездовому трогать. Архиепископский поезд снова двинулся по дороге в Краков. «Скоро полвека живет в Польше старик, — думал Бодзента об инквизиторе, — а двух слов не может сказать по-польски».
Серый жеребец доминиканца тяжело повернулся и поскакал в другую сторону дороги. За инквизитором поскакали ксендзы.
Связав пойманных бичевников одной веревкой, солдаты повели их по дороге, нарочно для забавы загоняя в самые грязные места.
Глава тридцатая. ОБОРОТНАЯ СТОРОНА ОРДЕНСКОЙ МЕДАЛИ
В большом подвале было темно. Немного света пробивалось сквозь узкие щели в каменной кладке, сделанные для доступа воздуха. По стенам, покрытым липкой плесенью, ползали мокрицы. Стоял тяжелый запах сырого кирпича. Холодно, несмотря на теплую солнечную погоду. Стиснутые со всех сторон камнем, на соломенной подстилке лежали и сидели люди. Много женщин с детьми, больные и раненые. Но это не тюрьма, здесь пленники, и орден надеется получить за них хороший выкуп.
Несколько жемайтских бояр держались обособленно. Они вели себя так, будто сидели на совете, а не в подвале у немцев. Бояре спорили, чью сторону надо держать — Ягайлову или Витовта.
— Я слышал, князь Витовт нынче в почете у рыцарей. Великий магистр обещал нам лошадей, оружие и одежду… — говорил кунигас в разорванной меховой куртке, со свежим рубцом на лбу.
— Не проси помощи у немцев — так учили наши отцы и деды, — прервал желтый, как воск, старик.
— Лучше держаться за Ягайлу — за ним Литва и много русских.
— Жрецы говорят: кто обманет врага, тот не предатель.
— Князь Ягайла предатель! — сжимая кулаки, крикнул боярин с рассеченным лбом. — Наши земли между Пруссами, Лифляндией и рекой Дубиссой Ягайла навечно отдал немцам. Он отнял у нас море!
— Князь отдал то, что ему не принадлежало! С таким же правом он мог отдать рыцарям Мазовию или Краков! — кипятился высокий, широкоплечий боярин. У него в ночной схватке выбили передние зубы, и сейчас он смешно шепелявил.
Рядом с боярами сидели на соломе, поджав ноги, литовцы пониже родом и победнее. Разговоры у них тоже вертелись вокруг рыцарей.
— Я спал, когда рыцари ворвались в наше селение. Они убили моих сыновей и жену. Угнали наших коров и лошадей. Горе мне, кто выкупит меня из плена! — говорил мужчина с начавшей седеть бородой. — Лучше погибнуть от меча, чем гнить здесь, на соломе!
— Не отчаивайся, Риндвог, — утешал его сосед, — тебя может купить хороший человек. Ты найдешь себе жену и народишь новых сыновей.
— Нет, нет, я любил свою жену! — раскачиваясь из стороны в сторону, горестно отвечал Риндвог. — Сыновья были взрослые и охотились вместе со мной… Сейчас я старик, кто успокоит мою старость?!
— Если купит хороший человек, тебе не будет у него худо, — настаивал сосед.
Обхватив колени руками, в углу сидела молодая женщина. К ней прижались два мальчугана. Вытаращив заплаканные глаза, они слушали огромного литовского поселянина.
— …А я прихватил цепь, да и пошел молотить по головам. Сначала солдаты убить меня хотели, а потом, видно, корысти ради, оставили живым. Бока намяли, два дня очухаться не мог.
— Страшно! — сказал младший мальчуган.
Рыжий мужик с густыми, как овчина, усами и бородой, сидевший с другой стороны, улыбнулся и приласкал шершавой рукой обоих мальчиков.
— Рыцарей бояться нечего, их надо убивать, — сказал он басом. Голос у него был густой; казалось, что он выходит из-под каменных плит.
— Вот я вырасту большим, — сверкнув глазками, сказал мальчуган постарше, — откопаю большой меч, его отец в огороде зарыл, и зарублю ихнего самого главного рыцаря!
— А ты что сделаешь, когда вырастешь? — спросил рыжебородый у младшего брата.
— Я боюсь, — сказал мальчик, утирая слезы и крепче прижимаясь к матери.
— Родные вы мои, — прошептала женщина, — что будет с нами?
Ближе к дверям расположились литовские купцы. Командир орденского отряда, захватив на Немане барку купца Нестимора с грузом воска, взял их заложниками.
Купцы загадывали который уже раз, когда можно ждать освобождения. Выходило, что если не сегодня, так завтра.
Судьба польских купцов, сидевших рядом, была сложнее. Они разъезжали по Мазовии с мелким товаром и радовались удачной торговле. В одном городке, пограничном с Литвой, купцы заночевали в корчме. Ночью напал литовский князь Ягайла, разорил и сжег городок, а жителей угнал. Попали в плен и польские купцы. Судьба забросила их в предместье Трокского замка. Им удалось связаться с монахом-францисканцем, навещавшим пленных католиков, и купцы стали надеяться, что князь Мазовецкий скоро их обменяет на пленных литовцев или заплатит выкуп. Неожиданно на трокское предместье напали крестоносцы. Они все сожгли и разграбили, а жителей, попавших в руки, угнали в плен. В числе пленных опять оказались польские купцы. Теперь они не надеялись, что их обменяют. Литовцы будут выручать только своих, язычников. Поляки подумывали наняться к богатому немцу-ремесленнику и отработать выкуп, продавая его товары.
— Дьяблы, дьяблы! — говорил высокий, худой купец из Гнезна, расчесывая узкую провалившуюся грудь. — Пойди разберись, кто за что воюет! Вчера литовцы сражались с мазовшанами и дружили с орденом, а сегодня немцы жгут литовцев.
— Есть многое на небе и на земле, — задумчиво сказал его товарищ. — Может быть, пресвятая дева выручит нас!
В уголке, уронив голову на руки, сидела Людмила, босая, с растрепанными волосами. Она и в лохмотьях была красива. Лицо девушка вымазала грязью, чтобы не приглянуться какому-нибудь рыцарю. Не очень-то они церемонились с женщинами.
Рядом с Людмилой сидел на соломе Ромонс, крещеный прусс, второй подмастерье ее отца. После бегства Бутрима из города его кинули сюда орденские стражники.
Две недели томится Людмила в подвале Кенигсбергского замка, не зная, что с ней будет. Вместе с ней пригнали сто двадцать семь пленников, а только пятерых выкупили родственники.
Кормили монахи отвратительно: хлеб и вода. Один раз в день горячее хлебово. Раненые мешали спать, они стонали и просили воды.
Людмила часто вспоминала последнюю встречу с Андрейшей. Ярким солнечным утром они стояли на крыльце поповского дома. Глаза у Андрейши были печальные… Когда они увидятся и увидятся ли?! Как она могла ослушаться любимого! Это великий жрец напустил свои чары, и она потеряла разум.
Вместе с Людмилой в подвале сидели литовцы из лесного поселка старейшины Лаво. Девушка расспрашивала их про отца и про мать. Бутрима видели с мечом в руках, рубившего рыцарей. Что было с ним потом, никто не знал.
