Борис Тумасов - Зори лютые
Магмет-Гирей оглянулся. Позади безмолвствовали мурзы, а с ними любимец хапа, брат Сайдат. Поодаль, на зеленой траве, ханские нукеры натягивали шелковый шатер.
На душе у хана потеплело. Он вспомнил о молодой русской красавице, новой жене, которую везет из этого похода. Она украсит его бахчисарайский гарем.
Крючковатым пальцем хан поманил мурзу Аппака. Бросил резко:
— В город. Пускай встречают. Они мои данники. Их князь и бояре это признали!
Мурза Аппак взлетел на коня, полы халата крыльями, понесся к городу.
Но мурзу в Рязань не впустили. Хабар со стены нагнулся, спросил:
— Чего надобно?
Аппак покраснел от натуги:
— Ваш князь — данник могучего хана Магмет-Гирея, и вы, рязанцы, его холопы. На то князь Василий и бояре его дали хану грамоту. Открывайте ворота, встречайте великого Магмет-Гирея!
— Я грамоты таковой не видывал и твоим словам, мурза, веры не даю! — возразил воевода. — Посему хана в город впускать отказываюсь. Так и передай Магмету!
Следом за мурзой подскакал к городским воротам ханский брат Сайдат-Гирей с толмачом. Толмач пергаментным свитком потряс, закричал:
— Возьми грамоту, читай!
Чуть приоткрылись ворота, вышел атаман Фомка, принял свиток, ответил:
— Прочитаем, тогда и ответ получите.
И снова со скрипом затворились кованые ворота.
Долгая, тревожная ночь. Степь гудела многоголосо. Ржали кони, звенело оружие, скрипели колеса.
Не спали рязанцы, ждали приступа.
К утру все стихло.
Наступил рассвет. От Оки тянулся туман. Но вот разорвало молочную пелену, и открылась разом степь. Не поверили рязанцы: нет ни орды, ни казаков приднепровских. Ушел Магмет-Гирей, отступил.
Глава 17
За колокольным звоном
Кровавые раздоры. В хоромах у Михайлы Глинского. Идут полки московские на Казань. Русский город Васильсурск. За колокольным звоном
День воскресный, и на Пушкарном дворе тихо. Укрывшись за барачной избой, Игнат, щелкая большими ножницами, стрижет Сергуню. Ножницы тупые, не режут, а рвут волосы пучками. Сергуня терпит.
Волосы падают на землю, ложатся на колени. Время от времени Сергуня щелчком сбрасывает их. Вдруг его рука замирает. В клоке волос заметил одну седую волосину. И не хотел верить. Неужели это он, Сергуня, седеет? Промолчал, лишь подумал: «Какой же мне год?» Долго загибал пальцы, беззвучно шевелил губами. Сосчитал.
«Никак без трех лет тридцать. Эвона, как время-то проскакало. Уж на Пушкарном дворе как на тринадцатое лето перевалило… А кажется, вот вчера пришли со Степаном в Москву».
Вздохнул Сергуня, хотел об ином помыслить, но не мог. В дворяне служилые Степан попал. На Аграфене сам великий князь женил его и Берсеневу вотчину во владение отдал.
Не скажешь, что когда-то Степан ковш с литьем таскал. Нынче ходит по Пушкарному двору боярином, на люд покрикивает. Сергуню с Игнатом не замечает, а уж разговоров и вовсе не заводит, словно и не знались никогда.
Крут Степан с мастеровыми, никому от него поблажки нет. Работать заставляет с утра и до полуночи. Совсем недавно литейку новую задули, теперь и совсем передыху не даст. Народ ропщет. Степан на Пушкарном дворе за мастеровыми догляд учинил крепкий.
Немец Иоахим — и тот его побаивается. Боярин Патрикеев все ему передоверил.
Закончив стричь, Игнат не спеша завернул ножницы в тряпицу, хлопнул Сергуню по плечу:
— Пригож! Экой! Право слово. А то, ровно овца, шерстью зарос.
Заглянул Сергуне в глаза.
— О чем задумался?
— Да ни о чем. Степана вспомнил.
Игнаша рукой махнул:
— Нашел о чем поминать. Аль соскучился, так завтра поглядишь. Спозаранку шуметь зачнет. Запамятовал, как на него покрикивали.
Сергуня перевел разговор:
— Слыхал, сказывают, государь на Казань рать собирает?
Игнат кивнул:
— Ордынцы Руси бед причинили предостаточно.
— Податься и нам в ратники, а, как мыслишь, Игнаша?
— Нам, мастеровым, с Пушкарного двора хода нет. Если разве в бега удариться.
Но в то лето на Казань не ходили. Проведали в Москве, что ордынские бирючи за Перекопом, по торгам вещали: Магмет-Гирей ханам малых орд и мурзам объявил по осени идти на Русь.
Видать, понравилась крымскому хану прошлогодняя добыча, сызнова потянуло. В Кафе и Астрахани ордынцы вели торг русским людом. Продавали невольников в Турцию и Персию…
Государь с пешими и конными полками стал на Оке, перекрыл хану дорогу на Русь. Но Магмет-Гирей не повел орду на Москву ни осенью, ни весной следующего года.
* * *На землях от Терека до Кубани кочуют ногаи. Так повелось с давних лет, когда Золотая Орда раздробилась на отдельные улусы и хану Ногаю достались эти степи.
Хан Мамай — потомок Ногая. Орда у Мамая многочисленная, и его тумены держат в страхе кавказские народы. Но хану мало Кавказа. Он мечтает о том времени, когда быстроногие ногайские скакуны протопчут широкий шлях на Русь. Для этого Ногайской орде надо упереться правым плечом в Волгу, где кочевья Астраханской орды хана Усеина. Мамай издавна зарится на астраханские степи.
Когда крымский хан Магмет-Гирей позвал Мамая вместе карать хана Усеина, он-де с московским князем сносится, дружбу заводит, ногайский хан согласился охотно и со своими туменами двинулся к излучине Дона, здесь его дожидался крымский хан.
Хан Крыма шел на Астрахань, как на праздник. Следом за ордой скрипели кибитки любимых ханских жен и сыновей.
Мамай посмеивался, Магмет не воин, он привык нежиться на коврах и забавляться с бабами. Не жены нужны хану, когда он ведет орду на недругов, а жестокость и храбрые воины. Ногайскому хану хотелось спросить у Магмета: разве его жены умеют рубиться на саблях и стрелять из лука? У Мамая жены не для того, чтобы их таскать в походы. Мамаевы жены услаждают своего повелителя в час отдыха и баюкают его детей.
А может, у Магмет-Гирея недостаточно евнухов, чтобы уследить за ханскими женами, и он таскает их за собой, не оставляет в бахчисарайском дворце? Ха! Мамай наслышан о богатствах Бахчисарая.
Но не о драгоценностях мраморного крымского дворца думает хан Мамай. С некоторых пор, даже дремля в седле, он грезит юной красавицей, младшей женой хана Магмета. Она русская. Мамай увидал ее однажды.
Крымская орда двигалась левым крылом, Ногайская — правым. Передовые караулы выведали: хан Усеин покинул свой астраханский юрт и откочевал в Башкирию.
Задержались крымцы и ногайцы на правом берегу Волги. На много верст раскинулось их становище. Разбили ханы шатры, устроили большой байрам. Неделю Магмет-Гирей потчевал Мамая, другую неделю наступил черед Мамая принимать крымского хана, ублажать.
Горят костры, пахнет наваристым бульоном, жарится на шампурах мясо, поют воинственные песни ордынцы.
Сидят Мамай с Магмет-Гиреем на белом войлоке, поджав ноги, едят мясо, пресытились.
Вокруг ханов кольцом расселись мурзы и беки.
Дымится сочное мясо на огне, булькает в казанах бешбармак.
Магмет-Гирей взял с кошмы серебряную восточной чеканки пиалу, отхлебнул кумыса, бросил резко:
— Усеин трус, шакал. Такой хан не может водить орду. Мы посадим астраханским ханом Сайдат-Гирея. Верно ли я говорю, хан Мамай?
Мамай закрыл глаза. Жирное, безбородое лицо покрылось красными пятнами. Он промолчал. Магмет снова:
— Мой брат Сайдат-Гирей поведет с нами на Москву Астраханскую орду.
И опять Мамай ничего не ответил. О чем думал хан Ногайской орды?
Но вот он открыл глаза, протянул лоснящуюся от пота и грязи руку за куском мяса.
— Кхе! — и оскалился. — Ешь, мудрый Магмет-Гирей, ешь. — Протянул ему мясо. — Не омрачай заботами байрам.
Магмет-Гирей сопит, недовольно шевелит бровями. Почему Мамай увиливает от разговора? Захочет того ногайский хан или нет, но Сайдат станет астраханским ханом.
А у Мамая в голове свое. Он думает, хан Крымской орды хитрит, но Мамай не допустит Сайдата в астраханские степи. Хватит того, что Магмет-Гирей усадил своего брата Сагиба в Казани.
Но вслух Мамай не произносит этого.
* * *Ночь. Небо усеяно звездами. Серебрится луна. От Волги потянуло сыростью.
Бесшумно крадутся к шатру Магмет-Гирея ногайские воины. Подбираются ближе и ближе. Хан Мамай напутствовал их: «Вы должны зарезать крымского хана. Он хочет заставить ногаев стать данниками Крыма. Ха!»
Ползут в высокой траве верные люди Мамая, крепко зажаты в руках длинные кривые ножи. А в ногайском стане сидят в седлах, обнажив сабли, воины, ждут сигнала.
Но вот в той стороне, где шатер Магмет-Гирея, заплакал филин, и Мамай приподнялся в стременах, оглянулся. Увидел суровые, напряженные лица темников.
— Кхе! Магмет-Гирея нет, он сдох. Его горло, как горло овцы, попало под ногайский нож. — И взвизгнул: — Урагш!
