Константин Бадигин - Кораблекрушение у острова Надежды
Началось следствие. Княжеских людей пороли плетьми, приводили к огню, пытали разными пытками. Снова полилась кровь в застенках и на плахе.
Святители Дионисий и Варлаам были свергнуты со своих мест и заточены в дальних новгородских монастырях. В митрополиты всея Руси был поставлен архиепископ Ростовский Иов, человек вполне преданный Годунову.
Умер постриженный в монахи князь Иван Федорович Мстиславский.
После расправы над князьями Шуйскими и митрополитом Дионисием власть Бориса еще более окрепла. Не было теперь людей, которые бы отважились вольно с ним разговаривать. Угодных он оставил в Москве, а неугодных рассылал по городам и селам великого русского государства.
Наступило время отправить посольство в Польшу, объявить панам соболезнование в смерти короля Стефана Батория и предложить царя Федора в польские короли.
Борис Годунов сидел в кабинете у жарко пылавшего камина и, поворачиваясь к огню то одним, то другим боком, сочинял наказ послу Елизарию Ржевскому.
— Ну-ка, Василий Яковлевич, прочитай, по-хорошему ли выходит, — сказал правитель и закрыл глаза.
Василий Щелкалов откашлялся, прочистил голос.
— «Ежели спросят, — бархатно начал он, — за что государь на Шуйских опалу наложил и за что казнили земских посадских людей, отвечать: государь князя Ивана Петровича за его службу пожаловал своим великим жалованием, дал в кормление Псков и с пригородами, с тамгою и кабалами, чего ни одному боярину не давал государь. Братья его, князь Андрей и другие братья, стали перед государем измену делать, неправду и всякое лихо умышлять с торговыми мужиками, и князь Иван Петрович им потакал и к ним пристал и неправды многие показал перед государем…»
— Хорошо, хорошо, — промолвил правитель, не открывая глаз.
Он беспокоился, как посмотрят за рубежом на московские казни и ссылки, и хотел, чтобы они были истолкованы по его разумению.
— «То не диво в государстве добрых жаловать, а лихих казнить, — продолжал бархатный голос. — Государь наш милостив: как сел после отца на своих государствах, ко всем людям свое милосердие и жалование великое показал, а мужики, надеясь на государскую милость, заворовали было, не в свое дело вступились, к бездельникам пристали. Государь велел об этом сыскать, и пять или шесть человек государь велел казнить. А Шуйского князя Андрея сослал в деревню за то, что к бездельникам приставал, а опалы на него не положил…»
Думный дьяк посмотрел на правителя. Он сидел, покачивая головой, будто подтверждая каждое слово.
— «…Если спросят, зачем же в Кремле-городе в осаде сидели и стражу крепкую поставили, отвечать: этого не было, это сказал какой-нибудь бездельник…»
Закончив наказ послу Елизарию Ржевскому, содержавшему еще многие полезные советы, Борис Годунов вспомнил, что не обедал. Он представил себе жареного молочного поросенка с гречневой кашей, обещанного женой, и крякнул от удовольствия. Но радовался он напрасно. В кабинет вошел дьяк Андрей Щелкалов и с ним монах в черных одеждах, похожий на большого ворона.
— Гонец иверийского царя Александра и других грузинских земель к царю Федору Ивановичу, — сказал дьяк.
Монах бросился на колени перед правителем.
— Спаси нас, великий и милосердный государь! Пробил наш последний час, — по-русски сказал монах и стал просить руку для поцелуя.
— Встань, я не царь, — сказал правитель, — говори толком.
Дьяк Андрей Щелкалов помог старому монаху подняться. Однако сесть гонцу Борис Годунов не сказал.
— Наш царь Александр молит православного царя Федора Ивановича взять под свою высокую руку все грузинские земли и спасти жизни и души людей от гибели и поругания.
— Откуда напасть?
— Турки повоевали, половину земли захватили, а на другую зарятся. Свои порядки ввели. Теперь у нас владеть землей может токмо воин, а воином может стать токмо мосульманин. Ежели так пойдет, мы все турками скоро станем. Царь наш Александр просит русских основать крепость на Тереке и прислать войско на помощь… Царь Александр, — продолжил монах, — проведал от пленных, что турецкий султан хочет соединиться с дагестанским князем Шавкалом, выйти к берегу моря и оттуда воевать Астрахань.
При этих словах правитель пошевельнулся и взглянул на думного дьяка.
Монах долго рассказывал про дела в своей стране. Борис Годунов и дьяк Андрей Щелкалов внимательно слушали. Иногда останавливали его и задавали вопросы.
Когда гонец сказал все, что хотел, правитель отпустил его и повелел содержать и кормить за царский счет.
— Что скажешь, Андрей Яковлевич?
— Обсудить надо, — ответил думный дьяк. — Дело большое, от него славу великую наш государь получит. Инако подумать, меж турок и персов встрянем — султану будет досадительно. И воевать далеко, несподручно… Однако грузины веры православной, а братьям по вере надо помочь.
Долго сидел Борис Годунов в своем кабинете. Позвали дьяка Василия Щелкалова, другого дьяка, Вылузгина, и казначея Степана Васильевича Годунова. Позвали еще князя и воеводу Андрея Ивановича Хворостинина. Спорили, рядили, и вышло так, что помочь надо, хоть и самим тяжко и денег мало. Назвали день, когда царь и великий государь Федор Иванович примет гонцов грузинского царя. И еще решили послать вельможу князя Симеона Звенигородского с жалованной царской грамотой к царю Александру, присутствовать на обряде крестного целования на подданство. Решили послать огнестрельный снаряд и мастеров пушечного литья и святых отцов к святителям грузинской церкви. А главное, согласились снова занять крепость на Тереке. Попытка турок проникнуть из Черного в Каспийское море тревожила русское правительство.
Глава тридцатая
ЗА НУЖНЫЕ СВЕДЕНИЯ НЕВОЗМОЖНО ЗАПЛАТИТЬ СЛИШКОМ ДОРОГО
Слуга раскрыл двери, и Джером Горсей вошел в кабинет правителя. Его шелковые чулки были безукоризненно чисты. Короткая куртка ладно сидела на плечах. На упитанном, холеном лице расплылась довольная улыбка. Словом, выглядел он преуспевающим и удачливым человеком… Однако тот, кто судил о делах Горсея по его виду, мог бы ошибиться. Дела Джерома Горсея в Англии повернулись скверно. Лондонские ольдермены продолжали усиленно добиваться отстранения купца от всех дел общества. Они узнали, что и Джером Горсей замешан в грязных делах Антони Марша, хотели оставить его в Лондоне и судить за мошенничество.
Ольдермены добились королевского указа о посылке в Москву чиновника Эгидея Флетчера для выяснения всех дел английского купеческого общества. Некоторым важным лицам в московском правительстве были даны в долг крупные суммы денег. Общество английских купцов в Москве приняло меры, чтобы опорочить в глазах Бориса Годунова неугодного им человека.
Горсей бросился за помощью к своему покровителю Френсису Уолсингему. Один из главных министров королевы Елизаветы, Уолсингем ведал делами полиции и разведки. Он превосходно знал приемы тайной войны и умел выбирать людей, неразборчивых в средствах.
— Англия в скором времени предпримет важные шаги в отношении русского государства, и нам надо знать все, что делается в Москве, — выслушав его, сказал Уолсингем. — Немедленно уезжайте в Москву, не сказавшись ольдерменам, а я попробую уладить ваши дела в Лондоне. Впредь будьте осторожны и не связывайтесь с людьми, подобными Антони Маршу.
После победы над испанским флотом Англия готовилась к захвату чужих земель, населенных многочисленными туземцами. Для обогащения открывались большие возможности. Правительство еще не знало, куда направить свои силы. Богатая русская земля привлекала внимание расправляющего свои крылья хищника.
И вот Джером Горсей снова в Москве, в кабинете своего покровителя Бориса Годунова. Однако на этот раз он не встретил радушного приема. Английские купцы передали собственноручное письмо Джерома Горсея к английскому приказчику в Холмогорах, где он сообщал о своем намерении снарядить корабли для захвата всех иностранных купеческих судов, приходящих в Белое море. Это неслыханное вмешательство возмутило Бориса Годунова.
Когда дело касалось пошлины или других поблажек, просимых англичанами, Борис Годунов был настроен благожелательно. Он имел в виду некоторую выгоду от торговли и для русского государства и пользу для себя лично. Но сейчас дело поворачивалось по-иному. За наглостью Джерома Горсея, хотевшего силой вмешаться в русские дела, стояло очень многое. Если англичане пытались узнать через разведчиков о русском государстве, то и в Москве не дремали.
Джером Горсей, сняв пышную шляпу, поклонился правителю:
— Я рад снова видеть вас в полном здравии.
— Будь здрав и ты, — без всякого выражения ответил Борис Годунов.
— Восьмого февраля Марии Стюарт отрубили голову. Наконец-то кончились ее коварные происки против нашей королевы Елизаветы, — сказал Горсей, ища глазами какое-нибудь седалище. Но, кроме двух кресел, занятых правителем и Андреем Щелкаловым, в кабинете ничего подходящего не было.
