Эдуард Зорин - Огненное порубежье
Светлая полоска неба на западе отливала по закраинам зеленью бронзы, а на восточной стороне черный бархат уже прожгли первые звезды. В степи слышалось пофыркивание пасущихся коней.
Зоря сидел на теплом камне, подперев голову рукой. Ласковый ветерок омывал его лицо. Дружинник смотрел вдаль, и мысли его возвращались к тому дню, когда Юрьева дружина покидала Владимир. День был пасмурный, по пустым улицам города упругий ветер рябил собравшиеся после ночного дождя просторные лужи. Юрий ехал впереди, кутаясь в синее корзно, дружинники, опустив головы, следовали за ним. Кто-то из ребятишек, игравших на валу, запустил в них комом грязи, два боголюбовских пешца, хихикнув, проворно затворили за ними жалобно скрипнувшие ворота. Этот скрип и до сих пор стоял в ушах Зори — он как бы отрезал прошлое от настоящего и будущего.
На Поклонной горе Юрий придержал коня. Дружина остановилась, все лица враз повернулись: отсюда Владимир был виден особенно хорошо. Люди молча смотрели на город, иные украдкой смахивали слезы.
— Еще можно воротиться, — сказал Юрий, не глядя на дружинников. Ветер срывал с его плеч корзно; князь хмурился и, казалось, едва сдерживал рыдания. Дружинники молчали.
Кто осмелится предать князя? Не с ним ли они делили тяготы и радости походов, не с ним ли рубились плечо к плечу с врагами? Не их ли он щедро награждал богатой добычей?! Нет, они не уйдут от Юрия, разделят с ним его участь до конца.
Но кто-то тронул рядом поводья, и вперед выехал молодой дружинник Малюня, родом из-под Боголюбова. Бледное лицо его перекосило волнение; приблизившись к Юрию, он низко поклонился ему, потом, так же низко, поклонился дружине.
Никто не сказал ни слова, но в эту минуту Зоря позавидовал ему. Юрий снял с себя крест и повесил его на шею Малюне.
— Спасибо тебе за службу, Малюня, — сказал он.
— А тебе, князь, за добрые слова.
Дружинники долго смотрели на его одиноко удаляющуюся фигуру; потом хлынул дождь, князь Юрий развернул коня и пустил его рысью по раскисшей дороге…
Сидя на камне среди бескрайней степи, вспомнил Зоря и свою Малку, вспомнил Поречье, Клязьму, избу проворного Надея — и загрустил пуще прежнего. За растревоженной памятью да за невеселыми думами не заметил он, как подошел к нему Неша и опустился рядом на пожухлую траву.
Кашлянул Неша, глухо сказал:
— Все на север глядишь, Зоря.
— Все гляжу, — узнав его голос и не оборачиваясь, ответил дружинник.
— Долог путь к родному порогу…
— Нет нам назад пути.
— Чужая сторона — дремучий бор.
— Своя земля и в горсти мила.
Неша понизил голос:
— От князя я…
Зоря шевельнулся на камне.
— Хороши ли вести?
Неша перешел на шепот:
— Нынче вернулся Юрий от хана мрачнее тучи.
— Аль беда какая? — насторожился Зоря.
— Хуже и не выдумаешь. Сказывает князь: бежать надо.
— Сами к половцам шли, — усмехнулся Зоря.
— Шли, да не в гости.
— То верно. Кончаку пальца в рот не клади.
— За хлеб да ночлег платить надо.
— Головой…
— Нашей же, русской кровушкой.
— Нешто в набег собирается? — встрепенулся Зоря.
— И наша дружина в голове половецкого войска — на лихих конях. Сожжем Переяславль, пойдем на Киев…
— Молчи! — вскочил Зоря, угрожающе потянувшись к мечу. Неша не пошевелился.
— Сядь ты, — охладил он нетерпеливого дружинника. Зоря неохотно опустился на камень. — Слушай, что князь повелел передать. Завтра Кончак снимает кочевье и ведет его на Дон. Мешкать нам более нельзя — в сумятице-то самое время скрыться…
— Так князь и порешил?
— Не свои, его слова передаю.
Сердце Зори наполнилось торжеством. Хорошую весть принес ему Неша.
— А сокол наш князь!
Неша засмеялся в темноте.
— Только нынче и понял?
— Затосковал я, — признался Зоря. — Как из Владимира шли, думал: ненадолго. А после Рязани понял: назад нам дороги нет… Куда ж нынче поведет нас князь?
— Знамо, не к Всеволоду…
Неша не договаривал, и Зоря сразу почувствовал это. Значит, Малку ему так и не увидать?
— Хитришь, Неша, — сказал он упавшим голосом.
— Да что хитрить-то?
— Чует мое сердце: не на Русь возвращаемся мы с князем.
— А кто примет нас на Руси?
Смыло недавнюю радость, пуще прежнего загрустил Зоря: а коли не на Русь, то куда поведет их Юрий?
— Слышал я, будто задумал он податься в Царьград к базилевсу, — сказал Неша. — Но только верно ли это, не знаю.
Зоря молчал. Снова вспомнил он дождливое утро, снова, будто только что, проскрипели в его ушах створы ворот. Увидел он город с высокой Поклонной горы, зябко закутавшегося в корзно князя, смущенного Малюню, его удаляющуюся за пеленой дождя фигуру.
Неша положил на плечо Зоре тяжелую руку.
— Аль забыл наше доброе братство?..
В степи фыркали кони. Закраина неба на западе потемнела, над степью выполз двурогий месяц. Чужая земля. Чужое небо.
Зоря вскинул голову к звездам, закрыл глаза. И протянулись по его щекам две серебристые ниточки. Или это просто почудилось Неше?
4— Ай, нехорошо, князь. Ай, как нехорошо! — говорил Кончак, изображая огорчение.
Князь Юрий, потупясь, молчал.
— Зачем обманывать старого доброго хана? — продолжал допекать его Кончак. — Зачем бежать? Зачем ночью?.. Или я не друг тебе? Или я принял тебя неласково? Или мои половцы тебя чем обидели? Скажи, кто обидел, — казнить буду. Нехорошо, князь. Ай, как нехорошо!..
Воины плотной толпой стояли позади Юрия. Подыгрывая хану, половцы скалили зубы.
— Не хочешь быть моим дорогим гостем, ступай, князь, на все стороны. Не задержу. Коней дам. Мяса дам. Рабынь дам. Ступай, — издевался Кончак.
Донесли ему о побеге. Житобуд донес. Спрятался он в степи, подслушал разговор Неши с Зорей. Обрадовал хана. Получил за верную службу золотой перстень. Лизнул Кончаку руку.
Подстерегли половцы дружинников, навалились на привале, когда уж думали те, что ушли от погони, когда уж зажгли костры и легли отдохнуть.
Привели связанных в стойбище, выставили на посмешище старухам и ребятишкам.
— Ай-яй-яй, — смеялся Кончак.
— Ай-яй-яй, — смеялись старухи, корча страшные рожи. Ребятишки кувыркались и дергали воев за полы кафтанов.
У Зори синела шишка под глазом, у Неши лиловел поперек лица след от половецкой плети.
Все было на их веку, повидали они много крови, а такого позора еще не было.
— Твоя воля, хан, — сказал Юрий, подняв голову и глядя Кончаку в глаза. — Нынче мы не гости твои, а пленники. Вели казнить или миловать.
— Казнить? — удивился Кончак. — Какая мне от этого польза?
— Тогда отпусти с миром.
Задумался Кончак. Свел брови на переносье, закрыл тяжелыми веками глаза. Вволю потешился он над Юрием — давно так не смеялся хан. А пользы от молодого князя и впрямь никакой. Разве что отпустить? Дорога на Русь ему заказана. Не примут его сородичи. Не нужен князь Юрий Руси. И степи он не нужен. Зачем степи такой молодой и неудачливый князь?
Но Житобуд шептал ему на ухо:
— Стерегись Юрия. Это он только с виду такой. Помяни мое слово: вырастет из этого птенца могучий орел.
Отмахнулся от него Кончак:
— Все уши мне продул. Велю-ка и тебя прогнать вместе с князем. Нынче ты его предал, а завтра предашь меня.
И сделал, как сказал: прогнал Юрия с дружинниками, а вместе с ними Житобуда. Ползал Житобуд у хана в ногах, но прощения себе не вымолил.
Выгнали его из стойбища в степь. Метнулся Житобуд к половцам — наткнулся на каленые стрелы, метнулся к своим — блеснули в глаза ему обнаженные мечи. Сел он в пыль посреди степи, озираясь как зверь. И пронзила его половецкая стрела, а Неша отсек ему голову мечом. С тем и забыли все о Житобуде.
Заутра была уже Юрьева дружина на пути в Тмутаракань. Невесело ехали по степи дружинники, песен не пели; невесел был и сам князь. Не на родину возвращались они, ехали в новое изгнание, а что ждало их впереди?..
Много дней прошло, прежде чем добрались они до Сурожского моря. Еще немало времени понадобилось им, чтобы выйти к Тмутаракани. А за Тмутараканью синело Русское море, а за Русским морем был Царьград.
В богатом и шумном торговом городе никто не обратил на них внимания. Много изгнанников из Руси прошло через эти ворота. Немногие вернулись назад.
Полмесяца торговался Юрий с купцами: никто не хотел брать его дружину на свою лодию. Просили за услугу золото, а золото осталось в половецком стойбище; просили рабов, но Юрий и сам бежал из рабства.
Пообтрепалась, зароптала дружина, и Юрий в отчаянии доверился случайному кормчему, встреченному на купецком подворье. Подбил его кормчий похитить ночью лодию своего хозяина — торгового гостя грека Колокира. Не сразу согласился на такое Юрий, но когда стали исчезать в городе его вои, ударили с кормчим по рукам.
