Наталья Павлищева - Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы
— Отдай своих лошадей, озолочу!
Уплаченных денег хватило бы на новую тройку, к тому же странные люди оставили ему свою неплохую, только уж очень усталую лошадь.
Быстро перепрягли и двинулись дальше. Не смеялся уже никто, чем ближе к Петербургу, тем волнительней. Пока удирали из Петергофа, главным было отсутствие погони, а теперь перед всеми встала громада предстоящего. Особенно перед Екатериной. Если для Шаргородской главное добраться до Петербурга, для Орлова — совершить этот переворот, то для Екатерины с переворота, если он удастся, все только начиналось… И она это прекрасно понимала. Но отступать некуда, даже вернувшись обратно и бросившись в ноги Петру, она не избежала бы печальной участи Иоанна Антоновича.
За несколько верст до Петербурга их уже встречал Григорий Орлов. Он буквально бросился к карете:
— Что так долго?!
— Как Измайловский полк? — вместо объяснений откликнулся Алексей.
— В порядке. Обещал несколько бочонков водки и новую рясу священнику.
Григорий заглянул в карету и встретился с восторженным взглядом Екатерины. Даже в такую минуту она не могла не отметить, сколь хорош гарцующий на красивом коне ее возлюбленный!
Алексей Орлов подстегнул лошадей:
— Вперед!
Уже перед самыми казармами Екатерина вдруг внимательно посмотрела на Мишеля и… решительно потянула из волос все шпильки. Роскошные волосы рассыпались по плечам. Шаргородская ахнула, а Мишель, напротив, достал из своего большого баула позолоченный венок и протянул императрице. Вдвоем с камеристкой они быстро закрепили венок на волосах Екатерины. Самое время, потому что карета остановилась у казарм.
Под барабанный бой императрица шагнула из кареты навстречу неизвестности. В черном траурном платье, с красивыми каштановыми волосами, чуть развевающимися на ветру, стройная и прямая, она величественно двигалась к стоявшим солдатам. Тишину, казалось, нарушали два звука: барабанный бой и стук ее собственного сердца.
— Я пришла к вам просить защиты. Мой супруг император Петр Федорович приказал заключить меня и моего сына, правнука Петра Великого, в крепость и погубить там.
Она нашла единственно правильные и возможные слова. Она не приказывала изменять клятве, не звала идти свергать императора, пусть и не венчанного пока, — красивая, мудрая, любящая все русское (а об этом знали все!) женщина просила защиты себе и своему ребенку. Разве можно отказать, даже если это супротив принесенной немчуре клятвы?
И тут голос Григория Орлова:
— Матушке Екатерине ура!
Полк взорвался в едином порыве:
— Ур-ра!.. Ура!!! Ура!!!
Екатерина чуть не расплакалась, на глазах выступили слезы, и она не стала их сдерживать, среди криков «Ура!» тут же послышались успокаивающие заверения:
— Не плачь, матушка, не дадим в обиду!
Вот это важней всего, у нее были защитники, вот эти русские солдаты, грубые, крепкие мужики не дадут ее в обиду. Пусть пока их немного, но, как говорится на Руси, лиха беда начало.
Теперь в Семеновский полк, там тоже обещана поддержка. Екатерина уже пересела в открытую повозку Барятинского.
Понимали ли они, что сделает Петр в случае неудачи переворота? Если и понимали, то русская душа такова: коль со всеми вместе, так и крепости голыми руками брать! Семь бед — один ответ. Семеновцы с восторгом присоединились к измайловцам. Теперь толпа была столь большой и шумной, что горожане никак не могли оставаться в домах, все улицы заполонил народ, теперь кричали «Ура матушке Екатерине!» не одни солдаты, весь народ. Толпа столь велика, что сквозь нее трудно пробиться, потому двигались медленно. Впереди был строптивый Преображенский полк. Там служил Воронцов, для которого измена Петру означала гибель, брат фаворитки императора никак не мог поддерживать Екатерину.
И тут стало ясно, что переворот совершенно не продуман, потому что измайловцы и семеновцы безоружны, а вот преображенцы даже построены в каре и готовы открыть стрельбу! Это Орловы полагались на водку и энтузиазм, а Семен Воронцов, пока толпа ликовала, успел подготовиться к отпору.
Казалось, все захлебнулось, еще мгновение — и в безоружных солдат полетят пули. Кое-кто даже попятился. Екатерина встала в экипаже в полный рост… И вдруг в наступившей тишине раздался голос майора Преображенского полка Меньшикова:
— Ура императрице Екатерине!
Миг — и толпа снова взорвалась восторженными криками, причем с обеих сторон. Строй преображенцев сломался, они кинулись навстречу собратьям по оружию… обниматься!
Воздух ревел единым возгласом:
— Матушка Екатерина!
Если и были несогласные, недовольные, то забились в углы и молчали, стараясь не привлекать к себе внимания. Воронцов надломил поднятую над головой шпагу в знак, что сдается. Его и Воейкова, также выступавшего против, арестовали, но потом выпустили и позволили уехать за границу.
А толпа двинулась теперь к собору Казанской Божьей Матери, где их уже встречали священники, предупрежденные о происходившем.
Вот когда сказалась приверженность Екатерины к службам, и в соборе в том числе, вот когда ей помогло и почитание святых, и соблюдение всех постов и молитв, и прекрасное поведение во время погребения Елизаветы Петровны. Священники собора, обиженные императором, охотно благословили ту, которая всегда была подчеркнуто послушна всем канонам православия. Архиепископ Новгородский, столько раз благословлявший ее прежде, благословил и теперь, причем как царицу-самодержицу Российскую.
Толпа снаружи собора, услышав об этом, ревела с утроенной силой.
Свершилось! Теперь она имела право называться самодержицей, она победила, за ней полки, расквартированные в Петербурге, за ней духовенство, за ней народ. Конечно, у Петра армия, но и там прекрасно знают, что император самодур и хочет все отдать немцам, а императрица, напротив, пусть и немка, а своя, русская!
Разумовский, пробившись к Екатерине, протянул ей листок:
— Манифест!
Она глянула и все же расплакалась:
— Когда успели-то?
— Вот ночью и печатали…
— Спасибо! — Только сжала руку, расцеловать бы за такую приверженность, но сейчас нельзя, на них смотрели тысячи и тысячи глаз. Эти тысячи любили и Кирилла Разумовского, ведь он простой, он из пастушков… А потому появление гетмана Украины рядом с новой государыней вызвало новую бурю восторга: ну, сказано же, что наша! Русская она! Ее просто украли и тайно вывезли в Голштинию, а государыня Елизавета Петровна, как только узнала, оттуда вызволила и в Петербург вернула!
Каких только толков и слухов не пошло по городу, но все они были за, а не против новой государыни. Матушка Екатерина! Она любила все русское, она соблюдала посты, она говорила по-русски, не то что ее супруг! Тут же вспомнили и первую серьезную болезнь Екатерины, когда простыла, зубря русские слова…
Ура матушке Екатерине Алексеевне!
Священники во главе с епископом Новгородским принимали присягу у солдат перед Зимним дворцом, а сама императрица прошла внутрь и тут же потребовала к себе сына. Неизвестно, обдумывала ли она все заранее или получилось как-то само собой, но Екатерина снова нашла верное решение. Она взяла на руки заспанного, в ночной рубашечке Павла и подошла с ним к открытому окну.
Появление красивой женщины с ребенком на руках, да еще и таким вот сонным, беззащитным, произвело столь сильное впечатление, что рев толпы заглушил даже пушечные залпы. Перепуганный малыш тер глаза и прижимался к матери. Внизу ревела и рыдала от восторга огромная толпа.
Все!
После присяги на улицах зачитывали манифест о восшествии на престол. Ее единовластном восшествии.
Екатерина знала, что делала: причинами, по которым она вынуждена взять власть в свои руки, императрица называла уже не угрозу себе и сыну, а обиду православной церкви, унижение и оскорбление русской армии и всех русских, победивших, но вынужденных преклонить колени перед побежденным злодеем. И снова народ ревел от восторга, казалось, что государыня избавила православную веру от погибели, а русских от порабощения и унижения. Ай да матушка Екатерина!
Алексей Орлов подошел к Екатерине, чуть наклонился к уху, все же ростом высок:
— Ваше величество, все выполнили.
Он поражался самообладанию этой женщины, она только что совершила государственный переворот, но держалась так, словно ничего необычного не произошло. Этой уверенностью заражались все вокруг. А приказала Екатерина срочно перекрыть все дороги в Ораниенбаум и не выставлять пока много спиртного, еще не все кончено.
Кроме того, в Кронштадт на флот с особыми полномочиями отправлен адмирал Талызин, тайные посланцы поехали и в полки, собранные для ведения войны с Данией. Нужно опередить Петра, который просто мог отдать приказ наступать, и тогда все семеновцы, преображенцы и измайловцы, вместе взятые, окажутся разбиты, а народ Петербурга перевешан, не говоря уже о самих заговорщиках.
