Анатолий Корольченко - Атаман Платов
— Кутузов ни при чем, — отверг упрек Ермолов. — Вся эта затея исходила из Петербурга. Угодники готовили Александру лавры полководца, а заодно намеревались отодвинуть в тень Михаила Илларионовича. Да вот не получилось. Воевать — дело не простое, особенно против Наполеона. Нет-нет, Михаил Илларионович тут ни при чем.
— А ведь я-то грешным делом, вину взвалил на него.
Беседу прервал прискакавший от Кутейникова казак с донесением. Матвей Иванович развернул вчетверо сложенный лист. Генерал сообщал, что у деревни Начи два казачьих полка атаковали французскую колонну, четыре сотни захватили в плен и столько же положили на поле боя: не хотели сдаваться.
— Ты, — обратился Матвей Иванович к казаку, — скачи сейчас же назад и передай генералу, чтоб без задержки шел с полками сюда. Там есть кому сражаться, а у нас свое предстоит дело. Так и передай!
Казак ускакал, поднялся и Ермолов.
— Так вы в Борисове недолго будете?
— Как можно, Алексей Петрович! Все согласовано и обговорено. Теперь за дело!
А вскоре в комнату ворвался незнакомый офицер.
— Я — командир партизанского отряда Сеславин. Александр Никитович Сеславин. Прибыл заявить решительный протест.
— Сеславин? — переспросил Платов. — Слышал о вас. Так в чем дело, голубчик? Нужна моя помощь?
У Сеславина, как и в других партизанских отрядах — Давыдова, Фигнера, Кульнева, — сражалось немало донских сотен.
— Никак нет, ваше превосходительство! — Красивое лицо капитана пылало. — Я прибыл заявить решительный протест.
— Протест? Да вы садитесь, господин капитан, — указал Матвей Иванович на табурет и сам присел. Капитан оставался стоять. — Ну, сказывайте свой протест.
— Ваше превосходительство…
— Ваше сиятельство, — поправил капитана Шперберг. — Матвей Иванович — уже граф. Или не слышали?
— Откуда же мне слышать? — озадаченно произнес Сеславин. — Виноват, ваше сиятельство.
— А вы не винитесь, беды нет… Так выкладывайте этот самый протест.
— Дело в том, ваше сиятельство…
— Да бросьте вы это сиятельство!
— Дело в том, что в Борисов первым ворвался мой отряд, партизаны, а не Кайсаров, как все считают…
— Ну и молодец, мой сударь! Хвалю за отвагу! Отряд-то ваш ведь не велик…
— Совершенно верно! И в связи с этим честь захвата в городе пленных и имущества принадлежит не казачьим частям, как о том мне стало известно, а моему отряду.
— А как же вы, государь мой, через Березину переправлялись? — сощурил глаз Платов. — Ведь моста не было, а лед тонок…
— Именно так. От свай торчали обгорелые пеньки. Мы на них уложили доски, закрепили костылями да веревками, даже шарфами, и перешли.
— А Кайсаров?
— Кайсаров прошел позже.
— Ай, мошенники, аи, ловкачи! — воскликнул Матвей Иванович. — А мы-то, сударь, донесли Михаилу Ларионовичу со слов начальника авангарда.
— Я написал в главную квартиру протест. Объяснил, как все было в действительности, указал, что первым вошел в город отряд партизан…
— И стало быть, трофеи и пленные принадлежат вам. Не так ли?
— Точно так.
— Правильно сделал, капитан, что написал. Согласен признать вашу победу. А что касается пленных, то забирайте их всех. Сколько там взято?
— Пять тысяч, — ответил Шперберг.
— Вот всех и забирай! — махнул рукой Платов. — Пусть на счет вашего отряда их зачисляют. А у нас и так полно французишек. Мне их не жалко.
Обойдя Вильно, платовский корпус вышел на ведущую к Ковно дорогу. В авангарде шел отряд Орлова-Денисова, он неотступно преследовал французов, не позволяя им закрепиться на удобных рубежах. Отряд же Кайсарова Платов направил в обход, чтобы он, упредив неприятельскую колонну, ударил по ней с фланга, отсекая от главных сил артиллерию, обоз и арьергард Нея.
Местом нападения атаман назначил равнину у Понарской горы. Дорога здесь поднималась по крутому склону, и Матвей Иванович безошибочно определил вероятную задержку движения неприятельских колонн, а поэтому и ее уязвимость.
Предвидел возможность нападения и Мюрат, оставшийся за Наполеона командующим французскими войсками. Накануне он предупредил об этом Нея:
— Арьергард должен сдержать русских до той поры, пока все наши части и обоз не пройдут эту гору. Без моего приказа не отходить.
В арьергарде у Нея оставалось около двух тысяч человек да две восьмипушечные батареи. Сил явно мало.
— Получите еще столько же, — пообещал Мюрат. И свое слово сдержал.
К Понарской горе прискакал и Платов, ведя за собой атаманский полк. На этот раз он был верхом.
— А вы-то что, батяня, в кашу лезете? — упрекнул его сын Иван. — Граф, а на коне вместе с казаками.
— Дурак ты, хотя и есаул. Я титул сей не по наследству заслужил и не богатством. Делами ратными он мне достался. Казаку даже в графском титуле негоже отсиживаться в затишке. Понял? А ежели еще раз об этом скажешь, в обоз тебя направлю, чтоб думал. Марш к сотне!
Матвей Иванович столкнул со лба папаху и напряженно вглядывался в сторону склона, по которому, скользя и оступаясь, с трудом вбирались люди и экипажи. У подножья горы в ожидании очереди скучились повозки, артиллерия.
— Вы поглядите, — Кайсаров подал трубу.
Матвей Иванович подкрутил окуляр под свой глаз: все разом приблизилось.
Помахивая руками, прыгали, чтобы согреться, французские артиллеристы, какой-то начальник в башлыке спорил с высоким офицером, что-то доказывал, размахивая руками.
Платов перевел взгляд на дорогу. Там чернели фигуры отставших от колонны солдат.
— Может, начнем, ваше сиятельство? — спросил, подъезжая, Попов. Рядом с ним Ребриков и Харитонов. — А то застоялись.
— Ну-ка, — Платов подозвал Кайсарова. — Уточняю, что нужно делать. Ребрикову наступать к подножью горы, отсечь обоз и артиллерию. Попову — бить прямо в левый бок, а харитоновскому полку зайти справа и не дать уйти в лес, что за дорогой. И еще — поглядите, чтоб казаки не бросились прежде на обоз. Главное — это неприятельские пушки.
Французы встретили их огнем. Наступавший в центре полк Попова не выдержал, отворотил. Зато решающий удар нанес полк Харитонова. Казакам удалось вырваться на дорогу, а потом развернуться и ударить по бросившимся к лесу пехотинцам и обозникам. Этим воспользовались полки Ребрикова и Попова. Они ворвались в самую гущу столпившихся у подножья Понарской горы войск.
Через полчаса схватка завершилась полной победой. Одних пленных оказалось около тысячи человек. Было захвачено два воинских знамени, двадцать восемь орудий, большой обоз с деньгами и воинским имуществом, принадлежащий главной квартире французской армии.
Не теряя времени, Платов направил по дороге в противоположную сторону от Понарской горы атаманский полк. Тимофею Грекову приказал:
— В трех верстах отселе держит оборону арьергард Нея. Ударь-ка по нему с тыла.
Платов не ошибся. Именно там занимал оборону французский арьергард. Укрывшись, французы дружно стреляли по наступавшим. Подоспел Орлов-Денисов со своим лейб-гвардии казачьим полком, врубился было в неприятельское расположение, но по нему ударили картечью из пушек.
— Не сметь отходить! Палить, не жалея зарядов! — кричал с возвышенного места Ней, словно бы его команду могли слышать среди хаоса сражения.
Над головой маршала то и дело свистели пули, но он их не замечал.
— Мой маршал, сзади казаки! — вдруг воскликнул адъютант, меняясь в лице.
С тыла надвигался атаманский полк. По длинным пикам Ней безошибочно определил, что это действительно казаки…
ЗА ПРЕДЕЛАМИ РОССИИ
В последнем походе
Преследуя по пятам неприятеля, первыми к Ковно подоспели казаки. Встреченные орудийной стрельбой, остановились, выслали разведку, подтянули орудия донской батареи и ударили из них по городу.
Разведка вскоре вернулась, донесла: неприятель из Ковно уходит по двум дорогам, спешит.
— Не мешкать! — приказал Платов. — Француза никак из вида не упускать! Бить колонны с флангов!
Через час полки по льду перешли Неман, пустились в погоню. Разгадав казачий маневр и опасаясь оказаться в кольце, из города бросились последние остатки неприятельского войска.
Пять месяцев назад отсюда, из Ковно, французы начали свой поход на Москву. Наполеон заявлял: «Через пять лет я буду господином мира. Остается одна Россия, но я раздавлю ее». Теперь его армия, доселе считавшаяся непобедимой, разгромлена в пух: из 600 тысяч человек уцелело всего 9 тысяч.
Генерал Дюма, интендант французской армии, закончив в Волковыске свои дела, собирался уж выезжать, когда услышал голоса, Дверь распахнулась, и на пороге вырос незнакомец: высокий, обросший, в странном одеянии.
