Александр Филимонов - Приди и помоги. Мстислав Удалой
Так и отложилось в голове юного князя Георгия: белка и князь, князь и белка. Смеялся вначале, а потом стало даже любопытно — вдруг такие связи на самом деле существуют? Учись, княже, видеть их, говорил Борис. Вот пример: два события, на первый взгляд совсем разных. Одно — отец твой, Всеволод Юрьевич, с Новгородом поссорился. Второе — конюх Глузд, самый замызганный мужичонка, стал в новом кафтане разгуливать, дом строит о семи окошках и дочь свою, на левый глаз кривую, замуж выдал с хорошим приданым. Связь есть? Нету. Но если приглядеться — то вот она, ниточка, да не ниточка, а целая веревка. Великий князь пути закрыл, хлеба в Новгороде не стало. А конюх Глузд мозгами пораскинул да и добыл у кравчего великого князя такую грамотку, с которой ему в Новгород пройти позволено и товару можно с собой провозить сколько сможет. Вот он хлеба здесь купил — хлеб тогда был дешев — да в Новгороде его и продал, вдесятеро дороже. Тут и дочка его кривая сразу стала завидной невестой. Да, юный Георгий только поражался — как ловко тут все увязано. Вот тебе и князь, вот тебе и белка.
А когда сел Георгий на отцовском столе, то в гордыне своей возомнил: теперь-то ему все открыто и подвластно. И легко будет проникать в суть вещей и управлять ходом событий.
И вот к чему все пришло — доуправлялся. Еще вчера твердо знал: достигнет того, чего еще ни один властитель не достигал, — встанет над всей Русью. А сегодня уподобился белке, которую высмотрел откуда-то сверху — и уже не выпустит из поля зрения — холодный безжалостный взгляд орла.
Вскоре в пути произошло еще одно несчастье — пал под Георгием Всеволодовичем конь. Перешел вдруг на неуверенный ныряющий шаг, потом и вовсе остановился и, едва дождавшись, пока хозяин слезет с седла — повалился на бок, выбросил изо рта еще несколько клочьев пены, похрипел и издох. А добрый был конь! Случай этот привел Георгия в такое сумрачное состояние, что, пересев на другого коня, он больше и думать ни о чем не мог — не получалось, словно окостенел весь.
Второй конь начал выбиваться из сил, едва лишь Георгий приноровился к его ходу: левый повод ему надо было держать короче, чем правый, — он тогда бежал ровно. А издох на ходу, с князем не посчитавшись. Подломил передние ноги — и Георгию Всеволодовичу пришлось прыгать и немного пробежать на раскоряченных ногах, а то бы на брюхе проехался. И такая обида вдруг поднялась на этого коня, что подбежал к нему и пнул по морде сапогом несколько раз.
Когда надоело бить ногой мертвое животное и злоба в груди немного поутихла, огляделся и заметил, что попутчики бросили его, оставив, правда, третьего коня. Наверное — испугались, что разгневанный князь вот так же и на них, бежавших с поля ратниках, может сорвать свое раздражение. Очень даже возможное дело. Приедут во Владимир, тут-то великий князь перед всем народом укажет на них пальцем: вот, мол, виновники позора моего и вашего! Лучше скрыться подальше от греха.
Впрочем, Георгий Всеволодович сразу забыл о бросивших его посреди лесной дороги людях. Третий конь оказался без седла и тоже, как и беглецы, был напуган вспышкой княжеского гнева. Пришлось за ним побегать, поуговаривать дрожащим от скрытой ненависти голосом, прежде чем тот позволил себя поймать.
Расседлывать дохлого коня не было ни времени, ни сил. Снял Георгий Всеволодович с себя железный нагрудник, поножи, тяжелый пояс — забросил все в кусты. Шлема на голове уж давно не было — потерял где-то. Ничего — коню легче будет, этот конь последний, другого не найти. Снял кафтан фрязевского алого сукна, набросил на испуганного жеребца: седло не седло, что-то вроде потника получилось. Намучился, пока влез, — ни стремени, ни слуги, который животное подержит. Нашел дерево с низко торчащим суком, подвел упирающегося коня — хорошо, хоть узда на нем была, забрался на сук, ну а уж с него перебрался на конскую спину. Перед тем как поехать дальше, подумал, что надо бы заметить место, куда бросил доспех, а будет случай — вернуться и подобрать. И опять расстроился до невозможности — не будет такого случая! Не железо пропало, вся жизнь пропала!
И уж совсем вышел из себя Георгий Всеволодович, когда возле Боголюбова встретился ему на дороге обоз. Это по его приказу везли возчики пиво и мед! Позавчера во время пира он, пьяный, послал в Боголюбове за хмельными напитками — войско свое угощать перед сражением. И вот на тебе — и сражение проиграно, и войска того нет, а эти тащатся себе полегоньку, мирно беседуют о чем-то и уж конечно то, что везут, за время пути не раз попробовали. То-то выпучили глаза, когда налетел на них великий князь на неоседланном коне, без шапки, в исподней сорочке, без оружия и свиты! Он, наверное, страшен был — рассыпались возчики с дороги в разные стороны, так мелкая рыбешка спасается от подплывающей щуки. А он погнал коня дальше.
Боголюбово проскочил, не заезжая. Потом уж пожалев: надо было сделать крюк, заехать, одеться, коня сменить. Но поздно стало возвращаться — завиднелись впереди знакомые купола владимирские, отсвечивающие красным золотом заходящего солнца. И страшно потянуло домой.
Стража его не узнала — приняла за простого ратника, который привез долгожданную весть о победе. Махали руками приветственно, а потом, конечно, остолбенели, даже на колени попадать не догадались. А заметили Георгия Всеволодовича издалека, и какой-то дурак распорядился в надвратный колокол звонить — и по всему городу, конечно, стали отзываться, во всех храмах славить победу владимирского оружия. Такое получилось унижение: над всем городом веселый перезвон, а великий князь, раздетый и растрепанный, ездит на взмыленном коне вдоль стен и кричит: укрепляйте город! укрепляйте город! На стенах суматоха, беготня, вопли жалобные, плач. Никого же не осталось в городе, кроме стариков немощных, монахов, ребятишек да баб. И все на стенах сидят целый день, ждут своих родных назад с победой и добычей воинской.
Еще стыда хватил полной мерой, когда по городским улицам ехал к верхнему городу — во дворец. А дома жена, княгиня Агафья, едва увидев, заголосила, словно по мертвому. Он даже подумал, оторопело глядя на жену: а может, и вправду я уже умер? Потому что живому вынести весь этот ужас просто невозможно.
Но родные стены помогли, привели в чувство. Распорядился — у ворот стражу выставить усиленную, на ночь ворота не закрывать, всех уцелевших, что вернутся с поля сражения, — пускать. Городу понадобятся защитники! Бирючей пустить по улицам, объявлять приказ великого князя: пусть те, кто может держать оружие, вооружаются и идут на стены. И — молебен, в каждой церкви молебен о спасении города, о даровании победы над врагом.
Чтобы заснуть этой ночью, пришлось крепко выпить. А все равно полночи не спал — мучился. То себя было нестерпимо жаль, то принимался брата Ярослава тихо ненавидеть. Всю вину за то, что случилось, на него перекладывать. Это помогало слабо. Сам был во всем виноват.
Утром вскочил: собирать народ! Вече созывать, советоваться — как быть дальше. Еще можно помочь беде. Собрать военную силу. Ударить на врага.
Вече собралось — и тогда ему стало окончательно ясно, что никакой военной силы собрать не удастся. Из стариков и монахов не составишь полк.
Все же он еще пытался управлять ходом событий.
— Владимирцы! — кричал он. — Братья! Враги наши близко! Затворимся в городе, станем отбиваться!
Георгию Всеволодовичу уже доложили, что за ночь в город вернулось довольно много народу, уцелевшего в сражении. Почти все приходили раненные, и ни у кого с собой не было мало-мальски приличного оружия. И на вече никто из этих ратников не пришел.
— С кем будем отбиваться, князь? — отвечали ему из толпы, словно равному. — С кем затворимся? Наши все побиты — не знаешь ты этого? А кто прибежал — те больные да безоружные. Кому воевать? Ребятишкам малым?
Никогда еще с ним так не говорили. Какую-нибудь неделю назад не эти ли самые люди славили его? Все кончилось.
— Знаю, братья, все знаю! — Пришлось отвечать им, сдерживая гнев. — Не можете биться — ладно. Прошу только вас об одном! Не выдавайте меня! Я вам зла не делал! Не выдавайте ни князю Мстиславу, ни брату моему, князю Константину!
Толпа пошумела, погудела, потом раздалось несколько голосов с разных концов ее:
— Ладно! Не бойся, князь, — не выдадим!
— Заступимся за тебя! Константин нас послушает!
— Константина попросим!
Вот оно как. За ночь, оказывается, владимирцы успели себе нового великого князя избрать. Что ж — все правильно.
— Спасибо вам, братья! — Пришлось поклониться вечу, раз заступиться обещали. — А из города я сам выйду, как придет Константин, так ему навстречу пойду.
На этом и закончили. Разошлись: народ по домам своим — оплакивать убитых, ходить за ранеными, хоронить умерших, князь — в опустевший дворец свой, думать над горькой судьбой и ждать решения участи. И привыкать понемногу к новому положению — белки, прячущейся за веткой и трепещущей от страха.
