Фаина Гримберг - Примула. Виктория
В парадной зале Зимнего дворца накрыт был свадебный стол на семьсот кувертов. Торжественный великолепный банкет. Блеск богатейших драгоценностей смешивается с блеском мундиров, золотых и серебряных тарелок и блюд и роскошного севрского фарфора. Трапезующих услаждают пением итальянские знаменитости — Патти, Альбани и Николини.
На балу присутствовало более трёх тысяч приглашённых.
В десять часов вечера бал завершился. Императорский поезд увёз молодожёнов в Царское Село, где они провели свою первую брачную ночь.
Император много беседовал с английскими принцами. В результате подобных разговоров отправлено было в Лондон принцем Уэлльским большое послание к матери. Берти писал, что император — прекрасный человек и — главное! — не имеет ни малейшего намерения завоёвывать Константинополь!..
Сразу видно из этого письма незнание принцем Уэлльским современной ему русской поэзии. Так, он и понятия не имеет о стихотворении Фёдора Ивановича Тютчева «Не гул молвы прошёл в народ...», написанном 1 марта 1850 года и опубликованном в 1854 году в журнале «Современник». Как раз в этом стихотворении есть такие строки:
И своды древние Софии
Вновь осенит Христов алтарь!
Пади пред ним, о царь России,
И встань как всеславянский царь!..
Вы уже, наверное, догадались, что София в данном конкретном случае отнюдь не столица Болгарии, но известная мечеть Айя София в Истанбуле, до 1453 года — греко-восточная церковь святой Софии...
* * *
Вскоре Петербург посетил австрийский император Франц Иосиф. Император дал в честь высокого гостя торжественный обед, во время которого произнёс тост:
— Я пью за здоровье моего друга Франца Иосифа, осчастливившего нас своим присутствием. В дружбе, связывающей нас обоих с императором Вильгельмом и с королевой Викторией, я вижу самую верную гарантию мира в Европе, столь желаемого всеми и столь всем нам необходимого!..
Франц Иосиф, разумеется, ответил:
— Всевышний благословит эти наши всеобщие усилия и дарует мир человечеству!..
Заговорили о мире. Стало быть, в скором времени следовало ожидать войны. Бисмарк предположил, что канцлер Горчаков просто-напросто устраивает тайное соглашение между Австрией и Россией, которое будет иметь своей целью захват и дальнейший раздел Османской империи.
Впрочем, вероятно, только наивный принц Уэлльский ещё может верить в нежелание России внедриться на Балканский полуостров. Уже давно российские правители об этом мечтают. Ещё Потёмкин предлагал Екатерине свой «греческий прожект» — план завоевания Балканского полуострова и захвата всё того же Константинополя. Екатерина даже второго внука назвала «византийским» именем — Константин и приставила к нему служителей-греков, предназначая его в балканские наместники. В Одессе при Александре I прикармливали авантюриста Ипсиланти, вооружили его и натравили на османов. Однако разбойничья банда «освободителя Греции» быстро была побеждена и рассеяна. Особое министерство — Азиатский департамент — опекает осевших в приморской Одессе эмигрантов-болгар. Некий Иван Вазоглу[105] напишет в 1889 году в Одессе же плоховатый, но выразительный роман под выразительным названием «Под игом». В то время Россия, уже руководимая новым императором, Александром III, ещё будет пытаться удержать новосозданное Болгарское княжество, затем надолго махнёт рукой на всех этих болгар, сербов и прочих греков, которые не перестают угрызать друг друга...
* * *
Александр II отправляется в Англию — проведать новобрачную дочь. Но, кажется, главная его цель — успокоить королеву; внушить ей, что Россия — опять же! — не намеревается завоевать, или включить в сферу своего влияния Балканский полуостров, а всего лишь помогает балканским славянам освободиться от пресловутого «ига»!
«Старая английская дура» торжественно встречает своего гостя-«азиата» на ступенях парадной лестницы Виндзорского дворца. Она дружески прогуливается с ним по аллеям Виндзорского парка. Император посещает Хрустальный дворец. В его честь произносится много похвальных речей. Александр II самолично принимает устроенный в его честь военный парад.
Во главе правительства уже стоит не виг Гладстон, а тори Дизраэли. Россия наступает на ханства и кочевые племена Средней Азии. Короче, весьма подходящие условия для установления очень мирных отношений между Россией и Англией!..
* * *
Королева пережила эпоху борьбы Гладстона и Дизраэли. Эта борьба надолго сделается своего рода символом английской двухпартийной системы парламентского устройства...
Гладстон...
Уильям Гладстон. Он и Дизраэли далее и в брак вступили в один и тот же год. И оба женились на женщинах милых и преданных своим мужьям-политикам. Но, кажется, на этом сходство заканчивается...
Уильям Юарт Гладстон. Родился в 1809 году, умер в 1898 году. Являлся премьер-министром Великобритании с 1868 по 1874 год; далее — с 1880-го по 1885 год; далее — в 1886 году; далее — с 1892-го по 1894 год...
Бенджамин Дизраэли. Родился в 1804 году, умер в 1881 году. Являлся министром финансов Великобритании в 1852 году; далее — с 1858-го по 1859 год; далее — с 1866-го по 1868 год; являлся премьер-министром в 1868 году; и далее — с 1874 по 1880 год...
Мистер Гладстон — Великий Либерал. Мистер Дизраэли — Отец Современного Консерватизма. Впрочем, мистер Дизраэли понимает «консерватизм» отнюдь не как отстаивание ретроградных принципов, а как некий гарант общественной стабильности, вовсе не препятствующий либеральным по сути установлениям. Так, в 1867 году Великий Либерал отчаянно сопротивляется принятию последнего великого Билля о реформе, внесённого Отцом Современного Консерватизма и ставшего законом в августе того же года. Страна вдруг обнаружила, что тот самый «простой народ» ещё на шаг приблизился к избирательным урнам, а сопротивляется этому приближению лидер... либеральной партии вигов! По каковому поводу Карл Маркс в одной из своих статей в «Нью-Йорк Геральд Трибюн» заметил:
«Таким образом, виги, по признанию их собственного историка, на деле представляют собой нечто весьма отличное от провозглашаемых ими «либеральных и просвещённых принципов». Эта партия, таким образом, оказывается точь-в-точь в положении того пьяницы, который, представ перед лорд-мэром, утверждал, что он в принципе сторонник трезвости, но по воскресеньям каждый раз совершенно случайно напивается пьяным».
Гладстон и Дизраэли — те самые Единорог и Лев кэрролловские. Тенниэл, иллюстрировавший «Алису», помещал в «Панче» карикатуры на Гладстона и Дизраэли...
«... — Лучше я шепну вам на ухо, — сказал Гонец и, поднеся руки трубкой ко рту, нагнулся к Королю. Алиса огорчилась — ей тоже хотелось знать, что происходит в городе. Но Гонец гаркнул Королю прямо в ухо:
— Они опять взялись за своё!
— Это, по-твоему, шёпот? — вскричал бедный Король, подскочив на месте и передёргивая плечами. — Не смей больше так кричать! А не то живо велю тебя поджарить на сливочном масле! У меня в голове всё гудит, словно там землетрясение!
— Маленькое такое землетрясеньице, — подумала про себя Алиса. Вслух же она спросила:
— Кто взялся за своё?
— Как — кто? Единорог и Лев, конечно, — отвечал Король.
— Смертный бой за корону? — спросила Алиса.
— Ну, конечно, — сказал Король. — Смешнее всего то, что они бьются за мою корону! Побежим, посмотрим?
И они побежали. На бегу Алиса твердила про себя слова старой песенки:
Вёл за корону смертный бой со Львом Единорог.
Гонял Единорога Лев вдоль городских дорог,
Кто подавал им чёрный хлеб, а кто давал пирог,
А после их под барабан прогнали за порог.
Кто... победит... получит... корону? — спросила Алиса, тяжело дыша.
Ну, нет! — сказал Король. — Что это тебе в голову пришло?
. . . . . . . .
У Алисы от бега перехватило дыхание — она не могла в ответ сказать ни слова. Молча они побежали дальше, пока не увидели, наконец, огромную толпу, окружившую Льва и Единорога, которые бились так, что пыль стояла столбом... Поначалу Алиса никак не могла разобрать, где Лев, а где Единорог, но, наконец, узнала Единорога по торчащему вперёд рогу.
...Болванс Чик только откусил ещё хлеба и запил его чаем.
— Что же ты молчишь? — воскликнул Король. — Как они тут дерутся?
Болванс Чик сделал над собой отчаянное усилие и разом проглотил большой кусок хлеба с маслом.
— Очень хорошо, — отвечал он, давясь. — Каждый из них вот уже около восьмидесяти семи раз был сбит с ног!
— Значит, скоро им подадут чёрный хлеб и пирог? — спросила, осмелев, Алиса.
