Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 1
Массива пришел в восторг от созерцания зрелища, которое представлял собой огромный лагерь, и того, характерного для римлян порядка, в каком пребывала грозная сила, заключенная в нем. Но наибольшее впечатление произвело на него уважение, проявляемое легионерами по отношению к своему полководцу помимо безоговорочной воинской субординации, уважение равноправных граждан к наиболее талантливому согражданину, свободное от малейшей примеси подобострастия; поражало и искреннее восхищение им испанцев. Между прочим, нумидийцу бросилось в глаза, что иберы чувствуют себя здесь гораздо раскованнее, чем в карфагенском стане.
Напоследок Сципион подарил очарованному юноше золотое кольцо, тунику, такую же, в какой ходил сам, плащ с золотой застежкой, боевого коня и отпустил его к дяде, дав в сопровождение сотню всадников. При этом Публий не только не требовал выкупа, но и не выразил никаких просьб или пожеланий к Масиниссе.
11
В три дня управившись с делами, Сципион созвал легатов и просто друзей на совет по вопросу о дальнейших действиях. Легат пропреторского звания, официально второе лицо в провинции Марк Юний Силан высказал мнение, что следует продолжать войну здесь, в глубине страны, преследовать Газдрубала, пока он не собрался с силами, а затем сразиться с двумя оставшимися пунийскими войсками. Кто-то ему возразил, кто-то поддержал эту позицию, пошли споры. Публий молчал, внимая другим.
Когда советчики стали затихать, либо выговорившись, либо устав от прений, он вышел вперед и, неторопливо прохаживаясь по небольшому кругу свободного пространства, обрамленного сидящими офицерами, изложил свои взгляды на предмет обсуждения.
Согласно его плану, следовало возвращаться в Тарракон и провести остаток года на своей базе. Основанием для такого решения служили две причины. Во-первых, приостановление боевых действий сейчас, когда римляне — победители, сохранит благоприятную ситуацию в Испании, при которой их слава проникает все глубже внутрь страны и привлекает к ним новые народы, в результате чего силы пунийцев уменьшаются и без сражений, тогда как в открытой борьбе с двумя, а возможно, и тремя войсками карфагенян, они, по всей видимости, потеряют инициативу, будут вынуждены обороняться, а это не прибавит им авторитета в глазах иберов при удачном исходе и вовсе перевернет политическую обстановку в случае даже незначительного поражения. Гораздо разумнее, по его мнению, внезапно напасть на противника весною, вновь придумав для него какой-либо сюрприз, чем биться с ним теперь, когда он готов к этому и собрал воедино все силы, когда личная вражда вождей отступила на последний план перед общей опасностью. А во-вторых, риск утраты доминирующего положения в Испании грозит Италии, где римский народ ведет тяжелейшую войну с захватчиком, ибо исполнению давней мечты братьев Баркидов — привести испанские войска на помощь Ганнибалу — препятствуют только неудачи в Испании, заставляющие младших братьев больше заботиться о своих непосредственных делах и откладывать реализацию этого замысла. При существующих обстоятельствах пунийцы крепко увязли в Испании и не смеют помышлять о дальнем походе, что дает Риму, уже добившемуся перелома в войне с Ганнибалом, еще, как минимум, год времени на закрепление успеха.
Первый довод Сципиона высказывался ранее, о втором до сих пор не задумывались. Тем большее впечатление он произвел на окружающих. Все согласились с мнением Публия, и следующим утром армия выступила по направлению к Иберу. А через день к месту покинутого лагеря подошли с одной стороны войска Магона, с другой — Газдрубала, сына Гизгона, вскоре туда же подтянулись вновь собранные силы Газдрубала Барки.
Пунийские вожди были весьма раздосадованы тем, что противник успел ускользнуть от них. Упустив возможность окружить Сципиона, они могли теперь лишь строить планы на будущее. В обстановке секретности состоялось совещание трех полководцев, и после этого, опять разделившись, они двинулись в разные стороны, карая население за переход к римлянам и силой либо подкупом набирая новых рекрутов для пополнения своих войск.
Римляне без приключений вернулись в Тарракон. Настроение в легионах было хорошим, хотя многие считали, что в прошедшей кампании представлялась возможность добиться большего.
В зимнем лагере Сципион дал волю солдатам развлекаться, как им заблагорассудится, но с условием, чтобы во время проводящихся регулярно учений они демонстрировали все требуемые от них качества. Тех же, которые не справлялись с упражнениями, собирали в специальные подразделения и муштровали их, пока они не усваивали свои обязанности настолько, чтобы впредь в любой ситуации помнить, что они — воины Сципиона.
Второй год успешных действий укрепил авторитет Публия у местных народов. И в эту зиму, как и прежде, к нему нескончаемым потоком стекались посольства племен с изъявлениями дружелюбия. Однако многим иберам прискучило однообразие и, несмотря на строго соблюдаемую римлянами аккуратность в обращении с населением, присутствие чужестранцев на родной земле стало тяготить их. Испанцы быстро забыли, что римская гегемония сменила более суровую — карфагенскую и мечтали уже о полном освобождении от иноземцев. В первую очередь такие настроения вызревали в кругах местной знати, которая справедливо полагала, что с избавлением Испании и от римлян, и от пунийцев она останется единственной, а потому неограниченной владычицей своих народов и созданных ими богатств.
В любой политической пропаганде самое ходкое и прекрасное слово «свобода» и одновременно — самое бессмысленное, ибо в абсолютном значении, без оговорок, выражает пустоту, отсутствие связей, тогда как природа в принципе не допускает пустоты. Если же к вожделенному слову присовокупить все необходимые уточнения, этим будет напрочь уничтожен его первоначальный смысл, и в истинном виде лозунг о свободе будет означать лишь то, что взывающий к народу предлагает людям свергнуть господство его соперников, дабы поступить в рабство к нему самому. Поскольку же свобода для одних неизбежно оборачивается ущемлением ее для других, то стоило бы народу знать, что больше справедливости там, где соблюдение воли трудолюбивого большинства кладет предел неумеренным притязаниям алчного меньшинства, чем в обратной ситуации. Но так как почти всегда наиболее речистые принадлежат ко второй группе, то и плетутся испокон веков паутины словес с целью скрыть от миллионов глаз истину.
Таким же образом и иберийская родовая знать засевала почву массового сознания подобными лозунгами, чтобы вырастить сорняки недовольства и брожения, посеяв которые, в свою очередь можно будет получить колючий кустарник восстания и затем на обессиленном поле пожать урожай смиренного подчинения.
Сципион через свою агентуру старался заранее выявлять источники загрязнения общественного мнения и уничтожать их руками местных политических соперников либо компрометировать новоявленных лидеров перед народом и тем самым обезвреживать их, как бы давая людям противоядие к пропаганде. Публий стремился избегать использования легионеров против населения и в критических ситуациях шел на переговоры с вождями оппозиции, в которых соглашался на любые уступки в надежде выиграть время, чтобы потом найти благовидный способ расправиться с ними или подачками склонить на свою сторону. Иногда он даже выступал в народных собраниях племен, испытывая на варварах чары своего обаяния.
Сципион, будучи профессиональным политиком, как всякий римский аристократ, легко различал движущие силы частных и групповых интересов за явлениями политической жизни, ложь — за фейерверком патетических фраз, но сам был вынужден следовать тем же правилам игры. В свободные часы, беседуя наедине с Гаем Лелием, Публий жаловался на лживость, пронизывающую человеческие взаимоотношения и искажающую их. Они часто строили проекты создания наиболее справедливого государственного управления, но не могли придумать ничего более целесообразного, чем постоянно балансирующая на грани конфликта система взаимодополнения и взаимоограничения всех общественных сил, присущая их Родине. Познакомившись с неорганизованной, импульсивной политической активностью испанцев, они впервые отметили для себя пользу института народных трибунов, которые, невзирая на многочисленные искажения, все же с некоторым постоянством выражают интересы народа.
12
В целом зима прошла спокойно. Волнения местных племен — явление обычное, и пока они, хотя и приносили хлопоты, еще не представляли существенной угрозы римскому порядку. Дела в Испании складывались весьма благополучно, и сенат почти единогласно продлил полномочия Публия Сципиона и Юния Силана.
Публия порадовали вести о новых успехах в Италии, оказавшихся, правда, меньшими, чем он предполагал. Единственным существенным делом стало взятие Тарента — города, особо любимого Сципионом, зато это событие пошатнуло авторитет Пунийца в других греческих городах и практически ограничило зону его влияния одним Бруттием. Причем радость Публия ничуть не омрачалась тем фактом, что Тарентом овладел его недруг Фабий, поскольку в первую очередь это была победа римского народа. С Марцеллом, на его взгляд, произошло то, чего он давно опасался. Сципион высоко оценивал этого полководца и считал его способным противостоять Ганнибалу, но не превзойти его, потому всегда поеживался, видя, как настойчиво Марцелл ищет решающего боя. Узнав из писем, что Марцелл проиграл одно сражение Пунийцу, а на следующий день взял у него реванш, Публий не совсем поверил полученным сведениям и сделал вывод об общем поражении римлянина, так как этими битвами именно войско Марцелла оказалось выключенным из дальнейших действий.
