Филипп Ванденберг - Гладиатор
— Ты хочешь развестись с мужем?
Антония промолчала.
— Не лучше ли было бы открыто сказать твоему мужу о наших отношениях? — спросил Вителлий. — Все-таки он претор.
Антония отрицательно покачала головой. В конце концов, у них достаточно возможностей для того, чтобы сохранять эту связь в тайне.
— Или твоя профессия не оставляет тебе времени встречаться со мной чаще, чем раз в месяц?
— Не говори о делах, — попросил Вителлий. — Клянусь Меркурием, для разговора есть и более приятные темы! Ты попала в самую точку, сказав, что я не создан для той роли, которую мне приходится играть. Ты права. Мне приходится заниматься тем, к чему у меня не лежит душа и нет призвания.
— Я многое знаю о твоих делах, — сказала Антония пораженному ее словами Вителлию. — Домиций, мой муж, часто говорит о денежных сделках, нередко упоминая при этом и твое имя. Домиций, между прочим, принадлежит к числу твоих почитателей. Он восхищается тем, как ты превратился из гладиатора в банкира, хотя вообще-то его интересуют только цифры. Последнее время он много говорит о конкурсе на финансирование постройки торгового флота.
Антония начала одеваться.
— И каковы же мои шансы?
Вителлий немедленно стряхнул с себя воспоминания о волнующей любовной игре с этой женщиной. Теперь он вновь был прежде всего банкиром.
— Я уже не помню, в чем именно состоят твои предложения, — сказала Антония. — Какие ты поставил условия?
— Я предложил сто миллионов сестерциев под девять процентов с начинающимся через пять лет ежегодным погашением пяти процентов основного долга.
— Верно, теперь я вспомнила. Твои основные конкуренты — группа банкиров, предложившая примерно те же самые условия. Теперь все зависит от того, кому удастся подкупить высших чиновников и советников императора…
— Если Домиций узнает о нашей связи, все пропало. Об этой сделке мне можно будет забыть!
— Он ничего не узнает. Кроме того, он ведь получает от тебя приличные деньги. Сколько, собственно говоря, ты ему платишь?
— Каждый высший чиновник — двадцать квесторов, шестнадцать преторов и оба консула — получает от меня по тысяче сестерциев в месяц. С недавних пор я плачу по пятьсот сестерциев даже четырем эдилам — не потому, что это такие уж важные особы, но в их обязанности входит присмотр за дорогами, термами и борделями, а это порой может оказаться полезным. К тому же многим из них случается со временем занять и более высокую должность. Но мы ведь не хотели говорить о делах…
— Верно, поговорим лучше о нас, — сказала Антония. — Когда я вновь увижу тебя?
— Если хочешь, в ближайшие календы, в это же время и на этом же месте! — с жаром ответил Вителлий.
Едва успев подойти к своей вилле, Вителлий услышал жалобные крики какой-то девушки.
— Что происходит? — спросил он у раба, приветствовавшего его у входа.
— Госпожа велела выпороть девушку-иудейку, — ответил раб, показав рукой в сторону перистиля.
Разгневавшись, Вителлий поспешил во внутренний двор, где Тертулла с явным удовольствием наблюдала за сценой жестокого наказания. Раб хлестал розгами по обнаженным ягодицам девушки, со связанными руками лежащей на скамье. Другие рабы, стоявшие вокруг, вынуждены были быть свидетелями наказания.
— Прекратить! — еще издали крикнул Вителлий.
Рабы испуганно уставились на неожиданно появившегося господина, затем взгляды их обратились к Тертулле. Похоже было, что назревает супружеская ссора.
— Развяжите ее и убирайтесь прочь! — крикнул Вителлий. — А ты, Тертулла, останься!
Словно унесенные порывом ветра, рабы разбежались по своим каморкам.
— За что ты приказала ее выпороть? — спросил Вителлий.
— Переодевая, она чуть не задушила меня, — раздраженно ответила Тертулла. — Она с такой силой потянула платье через голову, что пояс едва не затянулся у меня на шее.
— А не было ли это просто долгожданным удобным предлогом для того, чтобы наказать эту девушку?
— Я вправе наказать любую рабыню, если она того заслуживает. Такое право никто у меня не отнимет.
— Пока я господин в этом доме, — громко проговорил Вителлий, — рабы будут наказываться, только если они и впрямь того заслуживают. Эта рабыня — я в этом убежден — ни в чем не была виновна. Ты велела ее выпороть, потому что думала задеть этим меня. Ты с самого начала невзлюбила ее за то, что мне понравились ее внешность и поведение. И сейчас ты решила померяться со мной силами.
— Смешно! — прошипела Тертулла. — Ты считаешь себя сильным, но в действительности — жалкий слабак. Ты умело орудуешь кулаками и воображаешь, будто это чего-то стоит. Да, ты умеешь сражаться, но больше ни на что не способен. Как делец ты заведомый неудачник. Возле храмов Венеры и Ромы воздвигается величайший цирк мира. И кто же финансирует его строительство? Три малозначащих ростовщика, которые до сих пор за счастье почитали, если кто-то брал у них мелкую ссуду. Хотела бы я знать, за что ты выбрасываешь такие деньги на взятки, если это ничего не дает. О, был бы жив мой отец!..
Прозвучавшие, словно пощечина, слова Тертуллы глубоко задели Вителлия. Жена была права — последнее время дела шли все хуже и хуже. В отличие от Ферораса, Вителлий не был ловким дельцом, умеющим уламывать клиентов, при этом ни на минуту не спуская глаз с конкурентов. Его суда, приносившие Ферорасу большой доход, стояли незагруженные в гавани Остии, требуя немалых расходов на свое содержание: пятьсот сестерциев в день на каждое судно, причем некоторые нуждались в срочном ремонте. Но к чему тратиться на флот, который все равно нечем загрузить?..
— Сейчас трудные времена, — попытался оправдаться Вителлий.
— Как раз в трудные времена мой отец и совершал свои самые крупные сделки! — взволнованно выкрикнула Тертулла. — Но если у дельца одни только мускулы и нет головы…
— Я не врывался силой в этот дом!
— Нет, ты просто прошмыгнул в него!
— Твоя мать на смертном одре попросила меня…
— Умирающие часто бредят, это известно даже ребенку!
— Я сделал это из любви к твоей матери.
— Из любви? Ты не любил мою мать, ты только спал с нею. Это не одно и то же.
— Как бы то ни было, я любил ее больше, чем тебя. А тебя любить невозможно, твое сердце вытесано из камня.
— Так почему ты не разводишься со мной? — крикнула Тертулла. — Я спокойно могу прожить и без тебя. Ты цепляешься за мои деньги, вот что тебе скажу!
— Я не нуждаюсь в твоих деньгах. Когда я брал тебя в жены, то, конечно, не был крезом, но и бедняком тоже не был. Моя профессия гладиатора достаточно доходная, и более того — она приносит мне удовлетворение. Каждая победа вызывала у меня чувство гордости. Зато ни одна из совершенных сделок никакого удовлетворения мне не принесла. Как раз наоборот. Мне противно давать взятки обленившимся чиновникам, покупая их доброе расположение, противно проверять кредитоспособность людей, обращающихся ко мне за займом.
— Тогда возвращайся на арену. Пусть тебя там заколят, зарубят или разорвут в клочья дикие звери! Пусть женщины превозносят тебя как героя, но держись подальше от всего, что связано с деньгами.
В пылу спора оба они не заметили, что в комнату вошел писец Корнелий Понтик, ставший невольным свидетелем ссоры.
— Прошу прощения, господин, — прервал он наконец обмен жестокими фразами, — но у меня важная новость.
Вителлий обернулся к нему.
— Речь идет о строительстве торгового флота. Я только что вернулся с Форума. Контракт уже заключен.
— Ну и?.. — взволнованно спросил Вителлий.
— Мы проиграли.
Тертулла разразилась злорадным смехом. Он был настолько отвратителен, что Вителлий с трудом удержался, чтобы не дать жене пощечину.
— Снова ты оказался неудачником!
Вителлий сделал вид, что не услышал слов Тертуллы.
— Откуда это известно? — обратился он к писцу.
— Претор Домиций объявил об этом на Форуме, — ответил Корнелий Понтик. — Сказал, что лично принимал участие в принятии этого решения. Контракт достался тем же трем банкирам, которые финансируют строительство цирка.
Вителлий набросил на плечи накидку. Он был в ярости.
— Пошли! — бросил он писцу. И на вопрос «Куда?» ответил: — К претору Домицию!
Домиций жил в одном из аристократических кварталов города.
— Доложи своему господину, что с ним хочет поговорить Вителлий! — сказал Вителлий рабу-привратнику. Тот, поклонившись, исчез и, вернувшись, проводил гостей в атриум.
На лице Домиция, одетого, как и положено по должности, в пурпурную тогу, была чуть смущенная, но дружелюбная улыбка.
— Приветствую тебя, Вителлий!
Сразу же перейдя к делу и рассказав о полученном им известии, Вителлий ожидал каких-то успокаивающих объяснений, негодующих заверений в том, что все выглядит совершенно иначе, но ничего подобного не случилось.
