Андрей Посняков - Московский упырь
– Садись, господине, за стол, – непреклонно произнесла ворожея. – Буду тебя потчевать – заодно и расскажешь.
Иван снял шапку, сбросил на руки Игнату беличий полушубок, сел:
– Ин ладно.
Внимательно выслушав гостя, Олена налила чарку водки, принесла пирогов и снова поклонилась:
– Выпей да закуси, господине. А горю твоему поможем, не сомневайся – сегодня ж пойдем, на супружницу твою занемогшую взглянем.
– Нет, – Иван вдруг потемнел лицом. – Сегодня, пожалуй, не выйдет. Знаешь что, Олена? Приходи завтра, прямо с утра. Знаешь, где я живу?
Ворожея улыбнулась:
– Знаю.
– Только уговор, – понизив голос, погрозил пальцем гость. – Жирком человеческим жену мою лечить не надо. Лучше другими снадобьями.
– Что ты, господине! – повернувшись, Олена быстро перекрестилась на висевшую в углу икону. – Вот те крест, я такими делами не занимаюсь…
– Ты – нет… – прищурился юноша. – А кто занимается?
– Про то не ведаю.
– Ой ли? – Иван обернулся на хлопотавшего у печи Игнатку и жестко приказал: – Парня выпроводи, разговор есть.
Ворожея, видать, хотела что-то возразить, но, взглянув на гостя, предпочла этого не делать. Подозвала сына:
– На торжище сходи-ко, Игнате. Соли купи – кончилась.
– Так завтра же собирались!
– Сейчас иди.
Не споря, Игнат нахлобучил на голову шапку и, поплотней запахнув армяк, ушел, на прощанье поклонившись Ивану.
– Так вот, о человечьем жире… – дождавшись, когда на крыльце затихли шаги, негромко продолжил гость. – А также – о печени, сердце и прочем… Кто из ворожей то пользует? Кто?!
Олена неожиданно заплакала, плотно стиснув губы.
– Не хочешь называть? – встав из-за стола, Иван подошел к ней вплотную и взял двумя пальцами за подбородок. – Боишься последствий?
– Господине…
– Боишься… Ладно, не называй. Скажи только, кто приносил жир и все прочее? Только не говори, что не ведаешь. Наверняка ходили средь вас, ворожей, слухи…
– То только слухи, господин.
– А ты мне их передай – интересно послушать.
Олена вдохнула и скупо пересказала все то, что слышала от других ворожей и колдуний.
– В черной однорядке, говоришь? На подоле прожженной.
– Да, вот тут, – женщина показала. – Слева…
– В таких пол-Москвы ходит.
– Ну, уж что слыхала – сказала.
– А не говорили колдуньи, как он выглядел? Из знатных людей или, может быть, из простых?
– Не знаю… Хотя… Слыхала краем уха, что, по повадкам, вроде бы из простых… но ведет себя как боярин. Важно.
– Важно, говоришь? Ну-ну…
Задав ворожее еще пару вопросов, Иван удовлетворенно кивнул и, простившись, отправился восвояси обратно на Земский двор. Правда, по пути заглянул снова к Флегонтию:
– Говорят, есть у тебя один паренек, человече… что чужие замки, как свои открывает.
– Что ты, что ты, милостивец! Окстись! Нешто я таких татей приваживаю? – Хозяин постоялого двора испуганно замахал руками.
– Насчет татей – это мы потом с тобой поговорим, Флегонтий, – нехорошо прищурившись, пообещал Иван. – Вдумчиво так поговорим… и не здесь… коли ты уж мне никак удружить не хочешь. Прощай пока…
– Постой, постой, милостивец! – Флегонтий ухватил гостя за рукав и, состроив умилительную гримасу, прошептал: – Тебе парнишка-то насовсем надобен? Для дыбы?
– Был бы для дыбы – я б к тебе не пришел, сам бы сыскал, не сомневайся. На время он мне нужен, по личному, можно сказать, делу.
Хозяин постоялого двора посветлел ликом:
– Так бы сразу и сказал, господине! Так бы сразу и сказал… Пожди-ка чуток…
Он повернулся, подзывая из глубины людской залы служку:
– Кондратий!
– Что, Флегонтий Иваныч?
– К Пахе Звездарю сбегай. Скажи… – Флегонтий обернулся к Ивану. – Чего сказать-то?
– Чтоб сразу после обедни был на Чертольской… ну, скажем, у кабака… Со всем своим инструментом.
– Слыхал, Кондратий?
– В точности все передам, Флегонтий Иваныч!
Вернувшись в приказ, Иван без удивления понаблюдал за царившей там суетой: приказные мыли полы, оттирали стены, бегали туда-сюда с увесистыми кипами бумаг, какие-то раскидывали по отделениям-четям, какие-то – вручали лично дьякам. А некоторые даже сжигали. Ну, все ясно – ждали Овдеева. Как раз сегодня должен был приехать, к вечеру. Вдруг да в приказ решит по пути завернуть, не дожидаясь завтрашнего утра?
Заглянув в сыскную каморку, Иван кивнул своим:
– Собирайтесь. Дело есть.
– А что за дело?
– По пути расскажу. Ты, Прохор, надеюсь, еще кулаками махать не разучился?
– Ха!
– А ты, Митя, из пистоля по-прежнему бьешь?
– Спрашиваешь! Почти каженный день с князем Михайлой стреляем.
– Ну, идемте оба…
– Постойте! – Из своего угла высунулся из-за кипы бумаг подьячий Галдяй Сукин, поморгал обиженно. – А я? Я-то как же? Чего меня не берете?
– Тебя? – Иван вдруг улыбнулся и махнул рукой. – Черт с тобой, сам напросился. С порохом-зельем обращаться умеешь?
– Умею! – накидывая на плечи армяк, радостно закивал Галдяй, а потом, уже тише, чтобы никто не услышал, добавил: – А не умею, так и научиться недолго. Не такое уж хитрое дело.
Уже стемнело, когда к хоромам подъехали всадники. Один спешился, обернулся, крикнул повелительно:
– Езжайте. Утром явитесь к докладу.
– Спокойной ночи, господине… – почтительно попрощались всадники. Двое из них – здоровенные бугаи – остались.
В темноте, быстро удаляясь, застучали копыта. Вдруг пошел снег, повалил мягкими хлопьями; заскрипели ворота…
– Черт знает что! – громко выругался спешившийся всадник. – Евстафий, ты что, один здесь? А где остальные?
– Охряй занемог, а где Федька с Хилаем – не ведаю, – послышался дребезжащий старческий голос.
Вспыхнул факел. Таившийся за углом Иван вышел из темноты:
– Здрав будь, Артемий Овдеевич!
Овдеев вздрогнул, обернулся:
– Иван! Ты как здесь?
– Да вот, зашел переговорить. В избу пустишь?
– Заходи, – Овдеев прищурился. – Чтой-то я тебя в приказе сегодня не видел. А ведь заезжал.
– Знаю.
– Ты поднимайся… Я тут распоряжусь. Евстафий, проводи гостя в горницу!
– Так, господине… замок.
– Ах да… Держи ключи!
Высокое крыльцо, сени, низкая притолока… Замок. Большой, увесистый… Слуга в черной бархатной однорядке с прожженным подолом зазвенел связкой ключей, отпер. Войдя в горницу, зажег свечи и в ожидании хозяина почтительно встал у двери.
Ну вот, кажется, и все… Кончится скоро все… скоро… вот уже сейчас.
Усмехнувшись, Иван подошел к печи… Странная была печь – топилась не из горницы, а из соседней людской. Горячая! Юноша приложил руки к изразцам с рисунком в виде красных тюльпанов. Потом подошел к стене… вот здесь вроде бы выцвело… и гвоздик.
– Увидел чего? – насмешливо поинтересовался с порога Овдеев.
Иван неспешно обернулся:
– А картинку-то с мельницами куда дели, Артемий Овдеевич? Ту, что купец Никодим Рыло подарил.
– Не подарил, а в обмен дал, – усаживаясь в кресло, усмехнулся Овдеев. – Вижу – ты даром времени не терял. – Он зло прищурился.
– Да уж, – светски улыбнулся гость. – Сказать по правде, пришлось нелегко… слишком уж умело вы заметали следы… господин Ошкуй!
– Тихо, не дергайся! – Овдеев мигнул, и двое бугаев – приставы, те самые, в дежурство которых повесился Телеша Сучков, – бросившись от дверей к Ивану, заломили юноше руки.
– Вот так-то лучше, – нехорошо усмехнувшись, кивнул хозяин. – Посадите его на лавку… Теперь обыщите.
Опытные руки приказных ловко зашарили под кафтаном и за голенищами сапог, вытащив на свет Божий два длинных ножа и кистень.
– Больше ничего нет, – улыбнулся Иван. – Вот, ей-богу!
– Оставьте нас, – хмуро бросил Овдеев и пристально посмотрел на гостя. – Чего пришел?
– Поговорить.
– Хм… Признаться, я тоже хотел сегодня тебя навестить, больно уж ты прыткий молодой человек! Слишком прыткий… Я ведь приехал еще вчера… Не заходил ни домой, ни в приказ… Ну? – Овдеев сверкнул глазами. – Говори, коль пришел! Только не думай, что тебе хоть что-то поможет.
– Давайте так, господин Ошкуй, – улыбнулся Иван. – Я начну рассказывать, а что мне будет непонятно, спрошу. Хорошо?
Овдеев кивнул:
– Только прошу побыстрее.
– Итак, – начал Иван. – Как я вышел на ваш след…
– Да, интересно…
– Как ни странно – через гребень. Тот самый, что вы подобрали, убив несчастного Федотку… Парнишка-то чем вам помешал? Неужто посчитали за соперника?
Овдеев цинично кивнул:
– Щенок вполне мог занять то место, на которое нацелился я.
– Поэтому вы убили еще и сына боярина Ивана Крымчатого, племянника воеводы Федора Хвалынца, Ртищева, наконец!
