Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь
— Разумеется.
— Хорошо, значит, он не будет за вас беспокоиться.
— И все же, как их имена? — спросил Лесдигьер, когда они снова двинулись по коридору.
— Одна из них — Анна, жена герцога Леонора де Лонгвилль, погибшего в прошлом году при осаде Ла-Рошели, невестка Франсуазы де Лонгвилль. Другая — сама Франсуаза, сестра герцога, вторая жена покойного принца Людовика Конде золовка Анны. Между прочим, если вам не известно, король Карл IX пожаловал герцогу перед смертью звание принца крови, так что я веду вас к принцессам.
— Честь слишком большая, — повернулся Лесдигьер к Диане и низко склонил голову, положив руку на сердце, — но, мадам, хочу вас поставить в известность, что со второй дамой мы с Шомбергом знакомы. Она была с нами в Ла-Рошели три года назад, когда туда приезжал ваш супруг с предложением от Карла IX к Генриху Наваррскому.
— Я знаю об этом, — спокойно ответила Диана.
— Но как знать, — продолжал Лесдигьер, — не окажется ли эта встреча совершенно излишней как для Франсуазы де Лонгвилль, так и для ее невестки или хотя бы для любой из них?
— Успокойтесь, господа, — с улыбкой ответила Диана, — все ходы уже рассчитаны и отступление исключено. Эти дамы с нетерпением давно уже ждут вас, разве вам мало этой моей рекомендации?
— Вполне достаточно, мадам, и если к тому же учесть, что мы не были близки ни с ней, ни с ее невесткой, то…
— Теперь вам предоставляется такая возможность, — перебила его Диана, — и знайте, что это — всего лишь одна из мер, предпринимаемых как контрудар в противовес действиям Екатерины Медичи.
И она с улыбкой посмотрела на них. Оба переглянулись и беспомощно пожали плечами. Что можно возразить на это, не могли же они обидеть хозяйку дома отказом? Да и так ли уж он был нужен?
Они остановились напротив дверей, у которых стоял солдат с алебардой. По знаку Дианы он притянул древко, и они вошли в зал, богато обставленный скульптурами античных богов и римских полководцев, выполненными, вероятно, великим Челлини и его учениками, увешанный картинами и гобеленами, изображающими библейские сюжеты и эпизоды из жизни каждого из двенадцати императоров, начиная с Гая Юлия Цезаря[47] и кончая Домицианом[48], описанные в книге Светонием[49].
У одной из стен, на диване с резными подлокотниками и спинкой, обитом голубым венецианским бархатом, сидели две женщины в строгих платьях по испанской моде — с накрахмаленными брыжами вокруг шеи, сверкающими вкрапленными в них драгоценностями — и во все глаза глядели на вошедших. Над их головами висел в золоченой рамке портрет Генриха II, отца Дианы де Франс, сбоку в такой же рамке — портрет ее деда Франциска. На столе близ камина стояли два канделябра, по три витых зеленых свечи в каждом, между ними — ваза с цветами. Над камином — картина Тициана «Кающаяся Магдалина», рядом с ней в нише меж двумя колоннами полотно Джорджоне «Спящая Венера». На коленях у одной из дам, раскрытая книга Тассо «Освобожденный Иерусалим», другая слушает чтение, обмахиваясь веером.
Такова в общих чертах обстановка, в которую попали наши герои.
Улыбаясь, Диана подошла к дамам и, обращаясь к Франсуазе де Лонгвилль, проговорила:
— Мадам, я знаю — нет нужды представлять именно вам этих двух благородных дворян, которых вы, надо полагать, прекрасно помните по Ла-Рошели. Оба они капитаны и служили королеве Наваррской Жанне Д'Альбре; теперь они в свите ее сына, короля Генриха.
— Я хорошо помню то время, когда мне доводилось встречаться с этими молодыми людьми, — бархатным грудным голосом ответила герцогиня де Лонгвилль. — Я прекрасно знаю, кто был хорошим приятелем господина де Клермон-Тайара, — при этом она бросила выразительный взгляд на Лесдигьера, — и кто отрекся от своей веры в желании быть рядом с другом и служить верой и правдой тому делу, которому посвятил себя мой супруг, подло убитый при Монконтуре, теперь ее взгляд устремился на Шомберга.
Но — странное дело — тот смотрел вовсе не на нее, а на ее соседку. Но так как после слов Франсуазы воцарилось молчание, то Шомберг, почувствовав неладное, бросил быстрым взгляд на Диану де Франс, желая узнать по выражению ее лица, не поступают ли они как-нибудь не так, как следовало бы. И, едва он поймал на себе ее хмурый взгляд, как понял, что не ошибся. Он посмотрел на Лесдигьера и с ужасом увидел, что тот тоже не отводит глаз от Анны де Лонгвилль. У него даже сердце екнуло: вот так так! Выходит, им обоим понравилась одна и та же! Что ж, поистине красота сразу же привлекает к себе мужские взгляды, но не до такой же степени, чтобы ради этого совершенно оставить без внимания соседку Анны и, упаси бог, встать на пути у друга, который, кажется, уже не видел ничего вокруг, кроме предмета своего обожания.
И Шомберг с истинным самопожертвованием тут же перевел взгляд на герцогиню Франсуазу и обворожительно улыбнулся. И вовремя, потому что улыбка уже начала сползать с лица герцогини, начавшей подозревать, что ее внешность менее привлекательна, нежели ее невестки. Увидев, что Шомберг смотрит теперь только на нее, она чарующе улыбнулась и тут же взглядом попросила подойти поближе, что Шомберг немедленно и исполнил. Лесдигьер, для которого эта мизансцена осталась незамеченной, сообразив, что остался один и выглядит нелепо, тотчас оказался у ног жены герцога де Лонгвилля.
Диана довольно заулыбалась. Все решилось самым наилучшим образом, но она поняла, что помог ей в этом Шомберг, великодушно пожертвовавший собой ради друга, а потому не могла не восхититься его поступком и слегка пожала ему руку, когда он проходил мимо нее. Шомберг ответил ей взглядом, означающим, что он прекрасно все понял.
— Что касается меня, — проговорила тем временем прекрасная Анна де Лонгвилль, обнажив в восхитительной улыбке жемчужные зубы, — то я счастлива, познакомиться с господином Лесдигьером и его другом — мсье де Шомбергом, о которых много слышала. Не каждому выпадает счастье быть знакомым с тем, кого называют «первой шпагой королевства», и его другом, который, говорят, столь же искусен в обращении с оружием.
— Иначе и быть не может, мадам, — улыбнулся Шомберг, — ведь я брал уроки у самого Лесдигьера и, думается мне, у него нет причин упрекать меня в том, что я оказался неспособным учеником.
— Так вам, значит, уже успели наговорить про нас кучу всяких небылиц? — спросил Лесдигьер.
На что Анна, захлопывая ненужную теперь уже книгу, ответила:
— Появление всякого нового лица при дворе всегда вызывает жгучее любопытство, в особенности у женской половины, вам надо бы это знать, мсье. Тот, о котором совсем недавно говорил весь Париж, не может не вызвать живейшего интереса, особенно если учесть, что он протестант и был в Париже в ночь на святого Варфоломея. Все диву даются, как вам тогда удалось спастись от резни.
— Верно, с ним были его друзья, — заметила герцогиня Франсуаза, — которые и помогли избежать смертельной опасности. Не правда ли, мсье Шомберг? Ведь католики стреляли в гугенотов из пистолетов и аркебуз!
— Правильнее было бы сказать наоборот: это мсье Лесдигьер и наш друг Матиньон спасли от смерти в ту ночь вашего покорного слугу, мадам, — ответил Шомберг. — Не подоспей они на помощь, эти мерзавцы растерзали бы меня так же, как и остальных, и уже не довелось бы иметь счастье видеть вас, герцогиня, и держать вашу прелестную ручку.
И он, к огромной радости мадам Франсуазы, поцеловал ее пальчики.
— Ну вот, — произнесла Диана де Франс, — я же говорила вам, что эти Орест и Пилад[50] неразлучны как в битвах, так и в амурных похождениях и, не задумываясь, пожертвуют собой, если это потребуется для спасения жизни или чести друга. Вам еще представится случай убедиться, милые дамы, коли ваши отношения с кавалерами не ограничатся лишь сегодняшним вечером. Что же касается меня, то я оставляю вас и надеюсь, что вам не придется скучать в обществе таких отважных и галантных господ офицеров, а вам, друзья мои, среди двух таких очаровательных дам.
И герцогиня, мило улыбнувшись на прощанье, покинула зал.
Шомберг по просьбе Франсуазы тут же начал рассказывать, что предприняли Лесдигьер с Матиньоном для его спасения и как им удалось остаться живыми в ту ночь. А мы, дабы не оказаться слишком назойливыми зрителями, по примеру Дианы тоже покинем их, ибо беседа затянется так долго, что только колокол церкви монастыря кармелиток вернет к реальной действительности, удары которого возвестят, что уже одиннадцать часов вечера и ворота Лувра закрылись. Впрочем, никого из четверых это не смутило.
Глава 4
Гости из Польши
На другой день весь Париж взбудоражило неожиданное и радостное известие: прибывают польские послы вместе с их духовенством и многочисленной свитой из шляхтичей. Они уже подъезжают к воротам Сен-Мартен, их встречают Франциск Алансонский, братья Гизы, члены магистрата, старшины города Парижа и весь цвет французского королевского двора. При подъезде к воротам послов встретили десять рот аркебузиров и красных камзолах с рукавами а-ля-буф, которые тут же произвели нестройный залп из своего оружия. Обменявшись приветствиями как с той, так и с другой стороны, кортеж двинулся по дороге к посольству в сторону королевских парков близ ворот Сент-Антуан.
