Александр Горбовский - Закрытые страницы истории
284 год – император Нумериан тайно убит
285 год – император Карин убит одним из своих офицеров.
Сколь же велика, сколь неодолима должна была быть жажда власти, побуждавшая каждого из них стремиться к этой гибельной вершине и карабкаться на нее! И все только для того, чтобы через год, полгода или даже месяц оказаться убитым, отравленным или задушенным во время сна. Кто из них, памятуя участь своих предшественников, мог надеяться избежать этой общей судьбы? То недолгое время, которое каждому удавалось продержаться на вершине, не было ни временем торжества, ни временем радости. При всей внешней помпезности это была жизнь на краю пропасти. Под пурпурной тогой или горностаевой мантией билось сердце затравленного, загнанного зверя. Отчаяние и ужас травимого заключались в том, что он не мог знать, когда и откуда последует удар. Лицо убийцы открывалось ему только в самое последнее мгновение.
Восемь покушений было совершено на французского короля Генриха IV, прежде чем очередному убийце удалось на узкой улочке вскочить на подножку королевского экипажа и дважды погрузить стилет в грудь короля. Смерть освободила короля от страха, который многие годы неотступно преследовал его. Годы, когда в каждом человеке, приближавшемся к нему, он мог ожидать убийцу, а в каждом блюде, поданном на стол, найти яд.
В отличие от Генриха IV другой французский король, Луи Филипп, совершенно точно знал дату намеченного покушения на него. Им было получено несколько анонимных писем, которые называли этот день – 28 июля. А в отеле «Савой» под той же датой оказалось записано его имя с мрачной пометкой – «почил с миром». Луи Филипп был достаточно искушен в политике и наслышан о политических убийствах, чтобы понимать, насколько это серьезно.
Накануне рокового дня, откладывая решение некоторых государственных вопросов на 29-е, он заметил:
– Я займусь этим тогда. Если, конечно, не буду убит завтра.
Было ли это проявлением храбрости или веры в судьбу, но он не стал ни прятаться, ни скрываться от тех, кто собирался убить его. Возможно, впрочем, он понимал бесполезность этого.
В день, назначенный для его убийства, в половине одиннадцатого утра, окруженный своими маршалами и высшими сановниками, Луи Филипп с небывалой пышностью выехал из ворот своего дворца навстречу судьбе. Он следовал верхом, открыто, во главе торжественной кавалькады, которая каждую секунду могла превратиться в траурное шествие. Почти все сопровождавшие короля знали об ожидаемом покушении. Страшное напряжение нарастало, пока не разрядилось оглушительным грохотом.
Судьба или случай спасли короля. Он остался жив, возвышаясь среди поверженных и окровавленных тел. Подняв голову, король смотрел на окутанное дымом окно, откуда секунду назад глянула на него смерть. Она имела облик 25 винтовочных стволов, соединенных вместе и нацеленных прямо на него.
Если рассмотреть историю политических заговоров и попыток убийства государственных деятелей, можно заметить одно странное обстоятельство. Это какое-то глухое сопротивление, необъяснимое сцепление случайностей, словно оберегающих жизнь людей, облеченных высшей властью. Можно подумать, история не желала расставаться с ними раньше ей одной известного срока.
Это и уже упоминавшийся Луи Филипп – единственный оставшийся невредимым среди четырех десятков раненых и убитых, поверженных вокруг него.
Это и Наполеон Бонапарт. Для его убийства была изобретена адская машина – кошмар, преследовавший всех последующих правителей. Если бы она не взорвалась в руках своего создателя, парижского рабочего Шевалье, и первый консул Наполеон Бонапарт был бы убит, история никогда не знала бы императора, носившего это имя.
И еще один взрыв, который должен был унести жизнь будущего императора. 24 декабря 1800 года повозка, набитая порохом, гранатами и бомбами, поджидала карету первого консула на углу улицы Ришелье по пути его следования из дворца в Оперу. Время взрыва было рассчитано до секунды. И снова случай простер свою охраняющую руку. Нужно же было случиться, чтобы именно в тот день кучер Наполеона выпил за обедом несколько больше обычного, хлыст его чаще взлетал над спинами рысаков и карета проскочила перекресток чуть быстрее, чем всегда. Правда, взрыв, последовавший через мгновение, едва не перевернул ее. Шестьдесят прохожих было убито и ранено, окрестные дома и лавки сильно разрушены. Но сам Наполеон снова остался цел и невредим.
Так же невредим остался он, когда однажды во время военного смотра к нему приблизился студент, вооруженный кинжалом, с твердым намерением убить императора. Или еще раньше, когда в театре четверо убийц, вооруженных кинжалами, пробрались почти к самой ложе, где в то время находился он.
Сын императора, Наполеон II, тоже пережил попытки убить его, и столь же тщетные. Когда он въезжал во двор Оперы, в него были брошены одна за другой две бомбы. Сто шестьдесят человек оказались раненными или убитыми на месте. Сам же он отделался пробитой шляпой.
В обстановке беспрерывных покушений жил и российский император Александр II, и точно так же не раз смерть, казалось, обходила его.
Первый выстрел прозвучал в апреле 1866 года, в четвертом часу пополудни, когда, выйдя из Летнего сада, царь садился в коляску. Стрелял двадцатишестилетний Дмитрий Каракозов. И снова между стрелявшими и тем, в кого стреляли, встал случай. На этот раз он принял облик мещанина Комиссарова. В последнюю секунду тот толкнул стрелявшего под локоть, и пуля, предназначенная царю, пролетела мимо.
«Гулял с Марусей и Колей в Летнем саду… – записал Александр II в тот день в своем дневнике, – выстрелили из пистолета, мимо… Убийцу схватили… Общее участие. Я домой – в Казанский собор. Ура – вся гвардия в белом зале – имя Осип Комиссаров».
Второй выстрел раздался в Париже, в Булонском лесу, когда Александр проезжал через него вместе с французским императором. Хотя пуля снова прошла мимо, царь был так удручен происшедшим, что собирался прервать свой визит и немедленно вернуться в Россию. С большим трудом его удалось отговорить от столь поспешного бегства. Характерно, что на этот раз уже не было ни официальных восторгов, ни «ура» по поводу чудесного спасения. Восторги отступили на второй план. На первом плане во весь рост вставал страх.
В своем непрочном и мучительном существовании русский царь не был одинок. Выстрелы цареубийц беспрестанно раздавались в разных столицах Европы. Рабочий Гедель, а следом за ним доктор Нобилинг стреляли в германского императора. Газеты писали об испанском рабочем Оливе Монкаси, совершившем покушение на Альфонса XII, о поваре Пассанате, который бросился с ножом на итальянского короля. «Тяжелое время переживают государи всех стран, – писал современник, – с властью трудно расстаться, с неограниченной еще труднее».
Как-то апрельским утром, совершая обычную прогулку по площади у гвардейского штаба, Александр почему-то обратил внимание на господина высокого роста в чиновничьей фуражке. Он шел навстречу царю уверенно и спокойно, но царь почувствовал вдруг, что эти спокойствие и уверенность – ложны. Чутьем зверя, за которым охотятся, он ощутил опасность. Хотел позвать на помощь, но на какую-то долю секунды это показалось стыдно. Да и поздно было. Продолжая идти на него, человек каким-то механическим жестом вскинул руку. Раздался выстрел. И тогда император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая, и прочая, сделал то, что сделал бы на его месте всякий безоружный человек, – повернулся и побежал по панели, чувствуя, как сзади, казалось, прямо в спину, грохочут выстрелы. Запутавшись в шинели, он упал. Внезапно стало тихо. Когда император решился оглянуться назад, высокий человек в фуражке тоже лежал на панели, а вокруг него быстро собиралась толпа.
Не оглядываясь больше, царь быстрыми шагами пошел прочь. Подскочил пристав охраны, держа под козырек, что-то истово стал докладывать, мелко семеня на ходу. Какие-то военные, появившиеся неведомо откуда, тоже рапортовали о чем-то и ждали каких-то распоряжений. Все эти восклицания, суета, видимость какой-то деятельности там, где явно было бессилие самого царя и бессилие охраны, глухо раздражали его.
Через несколько дней в кабинет царя были доставлены показания того, кто хотел его убить. Им оказался Александр Соловьев, бывший студент, тридцати трех лет. Тогда сцена, пережитая царем, предстала перед ним еще раз. Теперь так, как она виделась глазами другого:
«Я не прошел еще ворот штаба, как, увидя государя в близком от меня расстоянии, схватил револьвер, впрочем, хотел было отказаться от исполнения моего намерения в тот день, но государь заметил движение моей руки, я понял это и, выхватив револьвер, выстрелил в его величество, находясь от него в 5—6 шагах; потом, преследуя его, я выстрелил в государя все заряды, почти не целясь. Народ погнался за мной, и, когда меня задержали, я раскусил орех с ядом, который положил себе в рот, идя на– 1 встречу государю».
