Эдуард Борнхёэ - Мститель
— Что же там такое?
— Не твое дело. Убирайтесь отсюда!
— Наглый мужик! — закричал теперь и Зандштеде, вспыхнув. — Я могу сделать так, что и ты, и твой начальник пожалеете об этом.
— Нет, бургомистр, этот человек прав, — заметил Мённикхузен одобрительно. — Воин должен повиноваться приказу начальника. Оставим этого молодца в покое и пойдем своей дорогой.
— Отец! Отец! — донесся вдруг из шатра звонкий голос.
Мённикхузен задрожал всем телом… Все прислушались.
— Отец, спаси меня! — опять прозвучал голос Агнес и вдруг смолк, как будто его насильно заглушили.
— За мной! — загремел Мённикхузен, соскакивая с коня. Он ударом меча отбросил копье стража и ринулся к шатру. Некоторые из спутников последовали за ним. Стража бросилась им навстречу.
— Прочь с дороги, безумцы! — закричал старый рыцарь. — Хотите стать между отцом и дочерью? Прочь с дороги, не то быть беде!
До беды было недалеко, так как стража не отступала ни на шаг и люди со всех сторон спешили к ней на подмогу. Рисбитер и пикнуть не решался, в то время как Мённикхузен яростно размахивал мечом, а бургомистры тщетно старались водворить мир. Началась было горячая схватка, как вдруг занавес у входа в шатер отдернулся и появился Христоф Шенкенберг.
— Что тут за спор? — спросил он громко.
— Христоф Шенкенберг! — воскликнул с упреком Зандштеде. — Вот как здесь принимают бургомистров Таллина?
Христоф сделал вид, будто он только сейчас заметил высоких гостей.
— Вы здесь, господин бургомистр? — воскликнул он, широко раскрыв глаза. — Назад, люди, разве вы не видите, кто эти господа? Как могло случиться такое тяжкое недоразумение? Поверьте, господин бургомистр, я и мой брат в этом нисколько не виноваты. Я очень сожалею…
— Хорошо, хорошо. А теперь исполните немедленно желание этого господина.
— Этот господин…
— Рыцарь Каспар фон Мённикхузен.
— Каспар фон Мённикхузен! — повторил Христоф с притворным удивлением. — Прошу прощения, что сразу вас не узнал. А чего желает прославленный рыцарь?
— Отдайте мне мою дочь! — гневно воскликнул Мённикхузен.
— Вашу дочь? Мой брат недавно спас из рук русских молодую женщину. Она была тяжело ранена и около недели находилась между жизнью и смертью. Только несколько дней назад, благодаря заботливому уходу, она стала поправляться, но все еще не совсем здорова. Мы боимся, что болезнь помутила ее рассудок. Она все время кричит: «Отец, отец!» — и порывается бежать. А так как в подобном состоянии необходим покой, то Иво, уезжая в город, велел никого чужого к шатру не допускать. Мы — воины и должны исполнять приказы начальника. Если вы хотите видеть больную, то прошу подождать, пока Иво не вернется из города.
— Очень странно, что запрет Иво сильнее нашего приказания, — сказал едко Зандштеде. — Но пусть будет по-вашему, мы не хотим ссоры. Иво сам ответит нам за это. Но до вечера мы тут ждать не можем. Если нельзя войти в шатер, пусть барышня выйдет сама; она ведь может уже стоять на ногах?
— К сожалению, и это запрещено, — ответил Христоф, вежливо кланяясь.
— Агнес! — громко позвал Мённикхузен. Из шатра ему ответил звонкий крик и вслед за ним послышался как бы шум борьбы. Кровь застыла в жилах Мённикхузена. Но прежде чем он, охваченный новым порывом гнева, успел поднять руку, занавес шатра отлетел в сторону и Агнес, в разорванном платье, пробежав мимо Христофа, с радостным криком упала на грудь отца.
Старый рыцарь был растроган до глубины души. Он долго не находил слов, только бормотал: «Дорогое дитя, дорогое дитя!» — и, схватив обеими руками голову дочери, то целовал ей лицо и волосы, то немного отстранял ее от себя, смотрел на нее и опять целовал. Когда он несколько успокоился, юнкер Ханс решил, что настал его черед.
— Я все время говорил, что вырву тебя из пасти льва! — воскликнул он с воодушевлением и протянул руки, ожидая, что вновь обретенная невеста бросится в его объятия. Но Агнес отшатнулась от него и сказала с невыразимым презрением:
— Вы?
— Да, я, — подтвердил Рисбитер. — Ведь это мне захотелось поближе осмотреть шатер, и я сразу же обрушился на стражу. Удивительное чутье или, вернее, голос сердца подсказали мне эту счастливую мысль.
Агнес резко повернулась спиной к счастливцу, обладавшему столь удивительным чутьем, и сказала отцу:
— Уйдем отсюда, мне страшно оставаться здесь.
— Страшно, если я тут? — гордо ответил Мённикхузен. — Не бойся ничего, рыцарь Мённикхузен сумеет защитить свою дочь. Но почему у тебя рука на перевязи? Ты действительно была ранена, бедное дитя?
— Да, я была ранена, но сейчас я уже здорова. Ох, отец, мне много пришлось вынести… — Голос Агнес задрожал. — … с тех пор, как я видела тебя в последний раз. Но здесь не место говорить об этом.
— Бедное дитя, бедное дитя! Я искал тебя в ту страшную ночь по всем углам, но ты как в воду канула; только когда пропала последняя надежда найти тебя, я бежал с горящей мызы.
— А я, пробиваясь к твоей комнате, уложил на месте дюжину русских, но комната оказалась пуста, — смиренно прибавил Рисбитер.
— Можешь ли ты уже сидеть на лошади, Агнес? — спросил Мённикхузен.
— Конечно, могу, но я пешком охотно пошла бы за тобой, — радостно ответила Агнес — Поверь мне, отец, я стала выносливым пешеходом и прошла длинный путь.
— Фрейлейн фон Мённикхузен не подобает ходить пешком, — заметил старый рыцарь высокомерно.
— А тем более невесте Рисбитера, — торопливо прибавил юнкер Ханс. Он подвел невесте лошадь и с учтивым поклоном подставил руку, чтобы Агнесс могла сесть в седло. Агнес минуту колебалась, но ее сердечная доброта взяла верх над неприязнью к Рисбитеру. Предупредительность юнкера ее тронула. Она подала ему руку, которую тот почтительно поднес к своим губам.
— Еще минуту! — сказала Агнес. Она обратилась к Христофу, который безмолвно наблюдал происходящее. — Я в последний раз прошу вас сказать мне правду! Куда девался мой бедный спутник? Вам я больше верю, чем вашему брату.
— Мне нечего прибавить к словам брата, — холодно ответил Христоф.
— Заклинаю вас, скажите правду! Христоф молча пожал плечами.
— Значит, мне здесь больше нечего делать, — печально вздохнула Агнес и позволила юнкеру Хансу помочь ей сесть на коня. Ханс же взял лошадь одного из слуг. Всадники медленно выехали из лагеря. Никто не осмелился их задержать. Христоф с озабоченным видом смотрел им вслед.
— Почему ты допустил это? — прошипела старуха, подойдя к нему.
— А что было делать?
— Что теперь скажет Иво?
— Пусть говорит что угодно, — ответил Христоф, сердито махнув рукой. — Не мог же я силой противиться таллинским бургомистрам.
По дороге Агнес рассказала отцу о своем бегстве. Услышав имя Гавриила, Рисбитер вскричал, прерывая ее:
— Это тот самый, которому я в лесу задал взбучку?
— Тот самый, который вам в лесу задал взбучку, — холодно ответила Агнес.
Рисбитер хотел что-то возразить, но Мённикхузен приказал ему молчать, а Агнес попросил продолжать рассказ. Когда она кончила, рыцарь, нахмурясь, сказал:
— Я не понимаю, почему они тебя еще задерживали, если ты сама чувствовала себя здоровой; может быть, они имели намерение потребовать с меня большой выкуп?
— Я думаю, что у них было другое, более злое намерение, — прошептала Агнес, бледнея.
— Злодеи! — заскрежетал зубами Мённикхузен, грозя кулаком в сторону лагеря.
— Не проклинай их, отец, — сказала Агнес более мягко. — Я все же должна быть им благодарна — они очень хорошо заботились обо мне. Если бы я только знала; что они сделали с моим спутником!
— Хорош спутник, который в опасную минуту удирает! — с едкой насмешкой произнес Рисбитер.
— Я знаю и таких спутников, которые удирают еще до опасной минуты, — живо возразила Агнес — Но вот что меня мучит: я не могу поверить, что Гавриил действительно бежал. Боюсь, что они бросили его где-нибудь раненым, может быть, даже мертвым.
— Почему же ему было не бежать, если он знал, что его, как русского шпиона, ожидает в Таллине?
— Молчите, юнкер Рисбитер! — воскликнула Агнес, сверкая глазами. — Вы сами не знаете, что говорите. Гавриил не шпион.
— Ну, ну, — успокоительно произнес Мённикхузен. — Не беспокойся о своем спутнике; кто мог бы так уж сильно жаждать его смерти? Вот увидишь, в один прекрасный день он появится у нас и потребует свои заслуженные чаевые.
Эта мысль показалась Агнес настолько нелепой, чтем она даже не смогла рассердиться. «Если этот человек еще жив, — подумала она с улыбкой, — то он не удовольствуется чаевыми, а потребует большего…»
— Смотрите! — вдруг воскликнул бургомистр Зандштеде. — Это, кажется, Иво Шенкенберг?
