Алексей Шишов - Четырех царей слуга
Ночью в городе веселились, играли на разных инструментах.
У турок были на то причины, ведь им привезли амуницию, провизию и жалованье, да и вылазка принесла немалый успех: потеряв немного людей, они побили сотни христиан...»
Азовские турки отступили под защиту крепостных батарей спешно, боясь быть отрезанными от городских садов. С собой они увели нескольких пленных и постарались унести с собой как можно больше шанцевых инструментов русских землекопов — лопат, кирок, заступов, ломов, чтобы тем нечем было рыть апроши и дальше к городу.
Пётр, прибывший на место боя, воочию убедился в погроме, который азовские сидельцы учинили в лефортовском лагере. Разгневанный большой бомбардир тут же устроил военный совет, чтобы разобраться в причинах понесённого урона и найти виновников случившегося:
— Сколько людей побили!.. Куда смотрели полковники?! Почему караулы противу городских стен спали?! Где пушкари на батареях были, что ни одной картечи по туркам не выпалили?! Посмотрите, сколько офицеров поплатилось головами!..
Стоявшие в лефортовском шатре полковые командиры, потупив головы, молчали. Знали, что за прямой ответ — дерзость — можно поплатиться и чином, и в один из сибирских городков-острогов немедля отправиться дослуживать свой век. Причём без особых шансов на высочайшее прощение.
Главный виновник случившейся беды, он же царский любимец генерал Франц Яковлевич Лефорт переживал поражение не меньше других. А скорее всего, больше. Он относился к числу тех военачальников, которые берегли подчинённых и заботились о них.
Пётр I, выговаривая всё накипевшее за осадную жизнь, откровенно щадил самолюбие фаворита. Это хорошо понималось всеми собравшимися, но легче на душе не становилось.
Лишь один человек отважился ответить расходившемуся в праведном гневе монарху. Это был его шотландский наставник, который взял себе в помощь горькую правду, Бога-заступника и седую голову. Гордон держался прямо, ни на кого не глядя. Поклонился государю, спросил:
— Дозволь ответствовать, ваше величество!
— Говори, Пётр Иванович. Как думаешь ты о сегодняшнем дне?
— Случившееся, мой государь, произошло из-за лени на войне. Турки её знают, а мы всё пребываем на Кожуховских полях. Полки, караулы, офицеры устава не знают. Опасности не видят, потому и платим за такую леность головами солдат да офицеров.
— Устава не знают? Ленятся па войне? Устав офицеры должны знать — за это они взяты на службу царскую. А лень надо батогами выбивать из нерадивых...
Патрик Гордон сказал только то, о чём уже не раз не без грусти думал сам Пётр Романов. Он и без советчиков видел, что в его Азовской армии лишь потешные с бутырцами и донскими казаками Фрола Минаева живут на войне войной. Остальные её ещё не прочувствовали, не говоря уже о полевой солдатской выучке. Стрельцы — так те только и думают, как поскорее вернуться домой.
Ярость царя угасла. Он сказал неотлучно находившемуся при нём Алексашке Меншикову, будущему светлейшему князю:
— Пошли за военными инженерами. Пойдём смотреть на апроши — как они к крепости подступили за день.
Генералам же разгневанный происшедшим бомбардир Пётр Алексеев наказал со всей строгостью:
— Усильте караулы перед лагерем и в поле. С тех начальников караулов, кто ещё хоть раз проспит турок на вылазке, велю спустить батогами три шкуры.
Государь вышел из шатра, так и не попрощавшись с генералами, которые перед ним в низком поклоне склонили головы, все как одна в огромных париках.
За то гордоновское слово на импровизированном военном совете генерал Франц Лефорт был в большой обиде на шотландца. Слова о «лени на войне» относились прежде к нему, генералу по случаю, а не по заслугам. Только этим можно объяснить то, как описал швейцарец события — нападение османов в тот день в письме своему брату в город Женеву:
«Бой продолжался долго. Татары стремились взять мой лагерь силой. После двухчасового сражения они были принуждены к отступлению со значительными потерями. Я с своей стороны потерял храбрых офицеров. Мой лагерь был наполнен стрелами. Несколько сот солдат было частик» побито, частию ранено».
В своём письме Франц Лефорт забывает упомянуть о помощи генерала Патрика Гордона. Не будь её, лефортовский лагерь подвергся бы ещё большему разгрому, не говоря уже о потерях в людях.
Впрочем, и шотландец не остался «в долгу» перед царским любимцем. Дневниковая запись, сделанная через два дня после нападения турок на лефортовский лагерь, гласила:
«На левом фланге траншеи армии генерала Лефорта продвигались вперёд, но медленно, из-за лени и нерешительности инженеров...»
Эти слова читались как «из-за лени и нерешительности самого генерала Франца Яковлевича Лефорта», поскольку военные инженеры на левом участке осадного кольца подчинялись ему лично.
В ночь на 10 июля турки, ободрённые прошлым успехом, вновь попытались напасть на лефортовский лагерь. До тысячи пеших османов вновь незамеченными прокрались через городские сады, вышли в поле и молчаливой толпой направились к русским позициям у реки. Расположение здесь траншей и батарей они знали хорошо. Караулы полков генерала Франца Лефорта, находившиеся в апрошах, вновь оказались не на высоте. Или, попросту говоря, они дремали и спали на постах.
Однако их заметил караул Гордона из тамбовских солдат, который озабоченный Пётр Иванович выдвигал с наступлением в сторону лагеря соседей. Караульные солдаты при лунном свете сумели увидеть движение огромной толпы турок со стороны крепостных ворот. Унтер-офицер, старший полевого дозора, отправил вестника к генералу, не поднимая пока тревоги.
Гордон, поставленный на ноги первыми словами, приказал с ходу:
— Барабанщикам бить тревогу! Бутырцев, караулы от других полков — в поле! Пушкам дать залп по Азову!..
С батарей в сторону чернеющего на фоне крепостного Азова был дан залп с осадных батарей. Генерал лично вывел в поле часть своих полков — Бутырский, несколько стрелецких, батальон тамбовских солдат. Остальным войскам он приказал занять траншеи и батарейные позиции на случай их ночной атаки.
Гордон, в наспех надетой кирасе, без шлема, торопливо вышагивал впереди своего тревожного отряда с обнажённой шпагой. Солдаты и стрельцы спешили, путаясь ногами в уже давно высохшей траве, порой проваливаясь в норки сусликов. Пётр Иванович чувствовал, что уставшим от однообразной осадной жизни людям, с восхода и захода солнца занимавшимся земляными работами в апрошах, хотелось подраться. Офицеры приглушённо покрикивали на своих подчинённых:
— Быстрее!.. Держи строй!.. Фузеи держи правильно, такие-сякие, чтоб своих не поранить багинетами...
Барабанный бой и оглушительный в ночи залп пушек в гордоновском лагере в одну минуту подняли весь русский стан на ноги. Только теперь лефортовские караулы узрели надвигавшуюся на них опасность. Из их апрошей прозвучали первые нестройные ружейные выстрелы. При вспышках было видно, как передние траншеи по тревоге наполнялись людьми.
Азовский Мустафа-бей, руководивший ночной вылазкой, решил не испытывать судьбу. Туркам пришлось отступить обратно в крепость. Что они и сделали беспрепятственно. Увидев, что неприятель торопливо уходит в сторону городских садов, генерал Гордон остановил свой отряд и приказал всем вернуться в лагерь.
Австриец Плейер, ставший невольным свидетелем тех ночных событий, запишет о них так:
«Ночью подкрались турки из города на несколько сажен к лагерю Лефорта, однако были замечены караулом генерала Гордона. Им навстречу вышел в поле сам генерал Гордон со своим караулом, и так как после этого в обоих лагерях поднялась тревога, то турки повернули обратно».
Прибывший на место событий Пётр I остался «зело» доволен ночными действиями своего наставника. Не забыв, однако, похвалить и своего фаворита, государь приказал:
— Турок надо отучить ходить в вылазки. Давно они сильной бомбардировки не получали от нас. Совсем осмелели...
Взятие донских каланчей
Осадные батареи весь день 11 июля вели огонь по городу и крепостным укреплениям. Под орудийные залпы землекопы вновь вгрызлись в землю, продвигая зигзагообразную линию апрошей вперёд, к Азову. В своём «Дневнике» Гордон запишет:
«В тот день много орудий в городе было разбито огнём и сделано непригодными, но апроши на левом фланге (позиций полков Франца Лефорта. — А. Ш.) нисколько не продвинулись».
Обоз, ходивший за провиантом к пристани на реке Койсуг, вновь подвергся нападению крымской конницы. Несколько тысяч всадников внезапно вынеслись из степных балок к речному берегу. Солдатский полк тамбовцев успел развернуться в линию и дать залп по налётчикам. Те враз развернулись и ушли обратно в степь. Но в ходе той атаки каждый из крымчаков успел послать на русских не одну стрелу. Среди солдат и обозников убитых не оказалось, но раненных стрелами набралось больше десятка. Испуганные шумом обозные лошади поломали не одну телегу.
