Евгений Федоров - Демидовы
Однако сам князь вышел навстречу гостю. Меншиков изрядно потолстел, появился второй подбородок, у глаз легли морщинки. Одет был Александр Данилович в блестящий мундир, на котором сияли орденские кресты и звезды, в руках он держал трость с бриллиантовым набалдашником.
Князь остановился, с минуту молча разглядывал гостя, всплеснул руками:
— Никита! Каким ветром занесло?
— Да с Каменного Пояса, — потянулся целоваться Демидов.
— Ах, желанный гость! — Меншиков весело прищурился, хлопнул Никиту по спине. — А соболей много приволок? Я ведь ноне женатый. Жену обряжать надо!
«Ишь хапун какой, — подумал Демидов. — Богатств, поди, и без того не оберись, а все мало».
— Как же, приволок, Данилыч. Ух, какую я рухлядь-то добыл! Никогда такой не видели в Санкт-Питербурхе! — ответил Демидов.
— Вот удружишь!
Данилыч взял Никиту под руку.
— Ну, чать, не байки рассказывать прискакал издалека, а за делом? Знаю твою повадку!
Демидов поклонился слегка, хозяин не дал раскрыть рот:
— Дела потом, а ноне — ты гость. Идем к хозяйке!
Меншиков провел Демидова через вереницу горниц, и все-то они были крыты или штофом, или бархатом, одна была отделана вызолоченной кожей. Всюду сверкал хрусталь, везде бронза, невиданная мебель.
В горнице, в которую привел Меншиков гостя, было просторно и светло. Рассевшись в креслах, на солнце нежились разодетые дамы.
— Даша! — крикнул Александр Данилович жене. — Заводчика приволок. Вот он, бородач! Полюбуйся, богат и знатен купец!
Три дамы, одетые по-чужеземному, разом поднялись и сделали книксен.
Круглолицая румяная Дарья Михайловна, хозяйка, пленила Никиту смешливостью. Вся ее дутая чопорность сразу пропадала, когда она смеялась.
У Меншикова при взгляде на белокурую жену глаза светились ласково; по всему угадывалось, что светлейший любил свою подругу. Не было в Александре Даниловиче прежней статности, но был он все еще проворен.
Женщины окружили Демидова, и каждая тараторила свое и ждала только к себе внимания.
«Руду копать да чугун плавить куда легче, чем с вельможными бабами знаться!» — подумал Никита.
Ни на минуту дамы не отпускали от себя заводчика, заставляли играть с ними в фанты. Будь оно проклято, до чего все это неловко было и неприятно! Чего только они не заставляли Никиту выделывать! Помня о деле, Демидов молча покорялся причудам светских капризниц. На фантах его проштрафили и повели танцевать.
«Боже, твоя воля! — с огорчением подумал Никита. — Николи с женкой такой утехе не предавался, а тут — на, выходи и пляши!»
Крепился-крепился старик, под конец скинул бархатный камзол, тряхнул головой и топнул башмаком:
— Коли на то пошло, давай нашу родную, русскую!
Александр Данилович отвалился в кресле, за живот схватился:
— Ну, давно бы так! Проштрафился и пляши!
Дамы пустились вокруг Демидова в пляс. Данилыч задергал ногами, пошевеливал плечом: не стерпел сам — вскочил и пошел петушком по кругу…
Ой, то и пляс был, по всем хоромам гул шел! Меншиков покрикивал:
— Поддай жару!.. Эй, женка!..
Дамы плыли уточками, слегка сгибаясь корпусом то вправо, то влево, помахивая белыми платочками. Однако женщин, затянутых в корсеты, танец утомил.
У дверей в горницу неприметно, один по одному, собрались княжеские холопы. Старик дворецкий, обряженный под иноземный лад, бритый, но с баками, стукал крышечкой табакерки, понюхивал табачок, головой крутил:
— Лих еще наш Данилыч! Михайловна ж пава…
Никита рукавом утирал с лица пот. Выйдя, притопывая, на середину горницы, в кругу женщин он ударял в такт ладошками и приговаривал:
— Приуда-р-рю! Раз-зойдусь! Ухх!..
По дальним горницам загремели торопливые шаги, в дверь шумно вбежал исполин в высоченных сапогах, раздвинул холопов.
Никита оглянулся и обмер: «Батюшки, царь Петр Ляксеич! Ой! Вот, старый дурак, опозорился!..»
Государь загрохотал добродушным смехом, шагнул длинными шагами к креслам, — брякнули шпоры, — бросил на ходу треуголку.
— С чего взбесились? — садясь в кресло, спросил он.
Смущенные дамы присели перед царем в поклоне. Алексашка, утирая платком лицо, отдувался:
— Ой, мин герр…
Заметив благодушие на царском лице, Данилыч засмеялся. Дамы сконфузились. Демидов не знал, что делать.
— Ну, с чего в пляс пошли?
Меншиков махнул рукой на Демидова:
— Да вот сибирский гость наехал, проштрафился, а бабы обрадовались случаю. Гляди, мин герр, бородища какая, а плясун — не дай бог!..
Никита стоял смущенный. В другом месте он непременно глубоко разобиделся бы, но, видя, что государь смеется, хозяева смеются, расхохотался и сам.
Царь притих на минуту, искоса поглядывая на Демидова:
— Ну, Демидыч, докладывай, сколь пушек да ядер приволок?
Никита опустил голову, развел руками.
— Беда, государь! — огорченно сказал он.
Царь встал, лицо его помрачнело, прошла легкая судорога.
— Что за беда, Демидыч, приключилась? — спросил Петр.
— В разор заводы наши пущают, хлеб не дозволяют ставить, народишко мрет…
Государь пожал плечами, омрачился больше:
— Ничего не пойму. Кто зорит заводы и почему хлеб не дозволяют ставить? Люди работают в полную меру, кормить надо и того лучше. От сего одна выгода государству. Кто перечит моим указам?
Никита осмелел, посмотрел в глаза царю и ответил:
— Капитан Татищев сему делу зачинщик, царь-государь. Мы его и так, мы его и этак. А он — никак, понаставил дозоры и не пропускает обозы с хлебом, мрет народ…
— Вот как! — удивленно произнес государь, засунул за обшлаг мундира руку, достал трубку и стал набивать табаком. — Данилыч, наказую: завтра разберись в этом деле, да, может, того капитана Татищева отозвать в Санкт-Питербурх, — царь недовольно двинул плечом. — Ишь, что удумал, работных отучить от хлеба!..
За окном синел вечер, слуги бросились зажигать свечи.
Государь успокоился, подошел к жене Меншикова, взял ее за подбородок:
— Ну, Дарьюшка, повеселилась?
— Повеселилась, мин герр, — откликнулась Меншикова.
В покое засверкали желтые огоньки свечей, свет их дробился о хрустальные привески. Слуги опускали на окнах шелковые занавесы.
— Данилыч! — закричал государь. — Изголодался я, ездил в гавань. Зов» к столу!
Быстро забегали слуги, на минутку следом за ними вышел Демидов и что-то прошептал дворецкому. Когда он вернулся, царь, взяв под руку жену Меншикова, повел ее к столу. Все отправились следом. На скатерти необыкновенно нежно-серебристого цвета были расставлены блюда, вина и среди них любимая царем анисовка.
Царь шумно уселся за стол, за ним последовали остальные. Расставив широко локти, государь стал жадно есть. Никита внимательно следил за ним да поглядывал на скатерть. Ой, как хотелось ему показать новую диковинку из горной кудели! От анисовки государь оживился, повеселел, посмеивался над Меншиковым и Демидовым. Разыгрывая неловкость, Никита неожиданно опрокинул блюдо с жирной подливкой. Хотел исправить беду, да рукавом зацепил меншиковский бокал с густым вином, и все полилось на скатерть. Царь поморщился.
— Экий ты, братец, неловкий! — усмехнулся Петр Алексеевич. — Быть тебе битому хозяйкой!
Демидов ухмыльнулся в бороду.
— Не печалься, государь! — улыбаясь, сказал он. — Ничего сей скатерти не станет. Эта скатерть особая. Полюбуйся, Петр Ляксеич! — Заводчик глянул на слуг, те мигом убрали посуду, и Демидов сдернул со стола скатерть. — Разреши, государь, выстирать ее огнем!
— Да ты сдурел, Демидыч! — воскликнул царь.
Никита, не смущаясь, бросил скатерть в пылающий камин. Быстро выгорели жировые и винные пятна, и Демидов выхватил из огня скатерть, встряхнул ее и снова покрыл стол.
Петр Алексеевич открыл в изумлении рот.
— Да ты колдовством, что ли, занялся, старый! — удивленно закричал государь.
— Это не колдовство, Петр Ляксеич! — степенно ответил Демидов. — Найден нами в русской земле, на Каменном Поясе, минерал особый — горная кудель, или асбест, именуется. Ни в огне не горит, не портится и гож для тканья!
Никита захлопал в ладони, и слуга принес укладку, а из нее Демидов извлек белоснежные холсты, кошельки, кружева. Раскладывая их на столе, заводчик весело предлагал:
— Спытайте сами, кидайте в огонь, и все уцелеет!
Государь засмеялся, похлопал Никиту по плечу:
— Вот за это спасибо! Сей минерал на пользу нам будет!
Дамы бросились разбирать кружева, и все ахали, разглядывая волшебные подарки. А государь уже успокоился и задумался вдруг. Он поглядел на Демидова и Сказал ему:
— Ну, Демидыч, торопись с пушками да ядрами! Выручай!
Никита поклонился царю.
— Как всегда, готов, Петр Ляксеич! Только не пойму, к чему торопиться: войну покончили, шведов побили и замирились! — с напускным хладнокровием вымолвил заводчик.
