Евгения Марлитт - В доме коммерции советника (дореволюц. издание)
Между тѣмъ Флора напрасно боролась за свои вещи; всѣ аргументы и показанія прислуги оказались ничтожными, слѣдователь рѣшительно отказалъ дѣвицѣ Мангольдъ въ выдачѣ ей уложенныхъ сундуковъ, настаивая на томъ, что все находящееся въ домѣ должно быть опечатано, а послѣ каждый можетъ по закону вытребовать свои вещи.
Послѣ этого никто въ домѣ не противорѣчилъ дѣйствіямъ комисіи. Всѣ живые цвѣты, разставленные по окнамъ залъ и гостинныхъ были убраны въ оранжереи; поминутно слышался скрипъ дверей, шумъ запираемыхъ замковъ и закладываемыхъ ставень. Страшно было заглянуть въ темныя, безмолвныя комнаты! Въ коридорахъ слышался громкій ропотъ недовольной прислуги, собиравшейся въ тотъ-же день покинуть аристократическій домъ, и только одинъ садовникъ остался и помѣстился въ людской.
Въ то время, какъ внизу происходилъ весь этотъ шумъ и безпорядокъ, больная дѣвушка въ верхнемъ этажѣ готовилась переселиться въ лучшій міръ.
Въ комнату Генріэтты не входила судебная комисія, – все что окружало страдалицу, было ея собственностью. Ничто не могло тревожить душу умирающей, ничто не заставляло ее оглядываться на земное ничтожество. Глаза ея спокойно смотрѣли на розоватое небо и какъ будто наблюдали за летавшими ласточками, поминутно мелькавшими мимо открытаго окна спальни.
Еще вчера тонкія струйки дыма, тянувшіяся со стороны развалины, напоминали бѣдной дѣвушкѣ о несчастіи бѣднаго Морица, къ которому она всегда чувствовала привязанность, но теперь ничто не вызывало въ ней воспоминаній о минувшихъ ужасахъ.
Докторъ молча сидѣлъ возлѣ кровати Генріэтты; онъ не спускалъ глазъ съ блѣднаго лица страдалицы, на которое смерть съ страшною быстротою накладывала свою неизбѣжную печать: пульсъ больной бился съ такими долгими промежутками, точно боролся съ жизнью какъ волна борется съ бурей, стараясь отъ времени до времени еще разъ омыть берега покинутой земли.
– Флора! – прошептала Генріэтта и взглянула на Брука.
– Позвать ее? – спросилъ онъ, вставая.
Больная слегка покочала головою.
– Ты не будешь сердиться на меня, если я пожелаю остаться съ тобою и съ Кети до тѣхъ поръ, пока… – она не кончила и медленно взяла съ одѣяла нѣсколько листьевъ поблекшей зелени виноградника. – Я не хочу напрасно тревожить ее, и она будетъ мнѣ за это благодарна. Вѣдь Флора врагъ всѣхъ трогательныхъ сценъ, а ты передашь ей только мое прощаніе, Лео.
Докторъ молча наклонилъ голову; въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него стояла Кети! Сердце молодой дѣвушки билось едва слышными ударами, умирающая совершенно невольно коснулась до такихъ отношеній, которыя уже не существовали болѣе. Кети боязливо взглянула на лицо доктора, оно было серьезно и совершенно спокойно; страданія больной нельзя было тревожить неожиданнымъ извѣстіемъ, а для подготовительныхъ разговоровъ не было больше времени. Глаза Генріэтты медленно закатывались.
– Какое ясное, розовое небо! – шепнула она едва слышно, – освобожденная душа радуется, что скоро погрузится туда на вѣки. – Но можно-ли будетъ заглянуть оттуда на землю? – Потомъ, съ трудомъ повернувъ голову, больная въ первый разъ посмотрѣла на Брука съ выраженіемъ искренней любви и едва слышно сказала: – я бы желала только видѣть, будешь-ли ты счастливъ, Лео; тогда душа моя будетъ спокойна!
Да, видно было, какъ горячо, какъ страстно она его любила, но робость и чрезмѣрная скрытность не позволяла ей признаться въ томъ даже передъ самою смертію.
Въ эту минуту какое-то сіяніе озарило прекрасное лицо доктора.
– Все измѣнилось къ лучшему для меня, Генріэтта, – сказалъ онъ трогательнымъ голосомъ. – Я смѣю надѣяться, что не проведу жизнь въ одиночествѣ, и увѣренъ что достигну наконецъ давно желаемаго семейнаго счастія. Довольна-ли ты, дитя мое? – Онъ осторожпо протянулъ къ себѣ маленькую, блѣдную ручку и крѣпко прижалъ ее къ губамъ. – Благодарю тебя, отъ всего сердца благодарю тебя, – прибавилъ онъ нѣжнымъ, слабымъ голосомъ.
Легкій румянецъ разлился вдругъ по впалымъ щекамъ умирающей; выраженіе счастія виднѣлось въ ея исхудаломъ лицѣ, когда она подняла глаза на младшую сестру, молча стоявшую возлѣ кресла Брука; Кети видимо испугалась послѣднихъ словъ доктора и всѣми силами старалась скрыть свое горе.
– Посмотри на мою Кети, Брукъ! – сказала больная потухающимъ голосомъ. – Выслушай меня, ты долженъ знать, что часто мучило и огорчало меня. Ты всегда такъ холодно обращался съ нею, и не разъ даже былъ суровъ и жестокъ, за что-же это? Съ Кети никто не можетъ сравниться, никто. Почему же такая несправедливость, Лео? – Будь добръ къ ней, охраняй и защищай ее, это моя единственная просьба…
– До послѣдняго дыханія, до конца моей жизни! – отвѣтилъ онъ, едва сдерживая сильное волненіе, душившее его горло.
– Слава Богу, теперь все хорошо! Я увѣрена, если ты будешь заботиться о ней, то моя дорогая Кети всегда съумѣетъ оберечь тебя отъ всякой невзгоды…
– Какъ преданная сестра, какою я вѣчно буду для него, – добавила Кети подавленнымъ голосомъ. Легкая улыбка скользнула по губамъ Ганріэтты и глаза ея медленно закрылись. Она не видѣла какъ нервная дрожь потрясала члены младшей сестры, когда она отвернувшись оттолкнула отъ себя руку Брука, точно боялась этого дружескаго пожатія. Но скоро улыбка на лицѣ Генріэтты погасла и изъ груди умирающей вырвался тяжелый вздохъ.
– Поклонитесь бабушкѣ! – прошептала она, – а теперь я желаю спокойствія. Дорогой мой Лео, вѣдь не страшно?
– Черезъ десять минутъ ты будешь спать, Генріэтта, – сказалъ онъ успокоительнымъ голосомъ. Затѣмъ, опустивъ ея руку обратно на одѣяло онъ тихо всталъ, подошелъ къ изголовью отходящей и незамѣтно положилъ руку подъ подушку. Такимъ образомъ она лежала какъ ребенокъ на его груди – блаженная смерть! Минутъ черезъ десять она дѣйствительно заснула. Вьющіяся вѣтки виноградника заколыхались точно отъ легкаго дуновенія, а розовый свѣтъ на горизонтѣ запылалъ вдругъ яркимъ пурпуромъ. На открытое окно, какъ и каждый вечеръ, опустилась маленькая птичка и долго смотрѣла на восковое, бѣлое лицо страдалицы, точно это безсловесное созданіе почувствовало, что скоро и эта ставня должна закрыться, пока домомъ совѣтника не завладѣютъ новыя лица.
Въ это время въ комнату вошла президентша, сгорбленая и усталая, давно скрываемая дряхлость сильно подкашивала ея старческія ноги. Бѣлая тюлевая вуаль снова окутывала ея морщинистую шею и выдающійся подбородокъ; черный креповый чепчикъ былъ замѣненъ бѣлымъ, такъ какъ по ея мнѣнію по негодяѣ не стоило носить траура. Она тихо подошла къ постели внучки и легкая дрожь потрясла ея члены, когда она взглянула на мертвенно-блѣдное лицо умирающей.
– Какъ она счастлива, – сказала старушка подавленнымъ голосомъ. – Она избрала лучшій удѣлъ; ей не придется испытать униженія, она не будетъ знать, что такое горькая борьба съ нищетой, это великое счастіе!
Флора на минутку вошла въ комнату, но тотчасъ же ушла, не сказавъ ни слова. Два верныя созданія, стоявшія у постели умершей не существовали для нея. Быстро приблизившись къ кровати, она поцѣловала сестру въ лобъ и снова направилась къ выходной двери. Правда, ноги ея точно приросли къ порогу, но она не позволила себѣ даже оглянуться въ ту сторону, гдѣ стоялъ докторъ, и серьезнымъ, торжественнымъ голосомъ передавалъ ей прощаніе покойницы. Впрочемъ она чуть чуть кивнула головою, въ знакъ того, что принимаетъ послѣднія привѣтствія сестры и потомъ быстро спустилась съ лѣстницы, шумно волоча за собою длиннымъ шелковымъ шлейфомъ. Войдя въ переднюю, Флора надѣла принесенную горничной шляпку и польто и поспѣшила отправиться въ ближайшій отель, гдѣ успѣла уже нанять помѣщеніе для себя и президентши. Подъ кровлею преступника никто изъ семейства Монгольдъ [18] не долженъ былъ оставаться долѣе, не исключая даже и усопшей.
А когда, съ наступленіемъ вечера, тѣло Генріэтты было поставлено въ большой склепъ, тогда затворилось и послѣднее окно бель-этажа и докторъ вмѣстѣ съ Кети въ послѣдній разъ спустились съ лѣстницы аристократическаго дома. Уныло и громко раздавались ихъ шаги по пустынному дому! Призрачно мелькалъ свѣтъ лампы, которую передъ ними несъ садовникъ, по опустѣвшимъ стѣнамъ широкихъ корридоровъ, въ которыхъ еще такъ недавно слышалось столько жизни, столько веселья.
Теплый, вечерній воздухъ благодѣтельно подѣйствовалъ на разстроенные нервы Кети и освѣжилъ ея заплаканные, горячіе глаза. Надъ тихимъ, безмолвнымъ паркомъ растилалось темно синее небо, испещреное безсчисленнымъ количествомъ звѣздъ, при свѣтѣ которыхъ легко можно было различить отдѣльныя группы деревьевъ; а зеркальная поверхность пруда мерцала между ними, какъ матовое серебро черезъ воздушную, черную ткань.
Песокъ непріятно скрипѣлъ подъ ногами и издали слышался монотонный плескъ воды черезъ плотину, но ни одинъ листъ не шевелился – все было тихо кругомъ, какъ въ комнатѣ умершей, гдѣ въ послѣдніе часы говорили только шопотомъ. Поэтому Кети сильно вздрогнула и колѣни ея чуть не подогнулись, когда докторъ первый прервалъ молчаніе, внезапно остановившись по среди тѣнистой аллеи.
