Валентин Рыбин - Азиаты
— Ладно, не пугай, — сдался Урусов. — Иди к своим, отдохни да подкрепись малость о дороги, а а подумаю, что предпринять.
Вскоре в палатке Урусова собрались офицеры. Рассказал он им о событиях в Хиве, подчеркнув, что Хива через Абулхайра подчинена России, отдал распоряжение:
— Поручик Гладышев, возглавите отряд из двух сотен казаков. Возьмёте с собой вверенных вам геодезистов, топографов, инженера одного. Словом, создадите полную видимость, что едете в Хиву на съёмки и прочие мирные занятия… Прибыв на Сырдарью, возьмёте с собой в Хиву хана Абулхайра и вместе с ним, не возбуждая Надир-шаха к неприязни, скажете ему, что хивинское ханство через хана Меньшей орды подчиняется её императорскому величеству государыне Анне Иоановне. Будет Надир-шах умён головою, то выведет войска из Хорезма, а коль озлобится и затеет крупный афронт против России, то сама государыня наша и решит, что нам дальше делать…
В тот же день приписаны были к экспедиционном отряду под начальство поручика Гладышева геодезист Муравин, толмач Назаров и инженер Назимов. К отъезду их Урусов приготовил инструкции, как действовать посланцам в сложной обстановке. Поручик Гладышев, молодой, дерзкого вида офицер, храбрый по натуре и весьма не робкий с начальством, предложил Урусову:
— Господин генерал-лейтенант, а не находите ли вы удобным направить со мной письмецо Надир-шаху?
— Увольте меня от сего соблазна, а ну как императрица узнает! Скажет, князь Урусов превысил свои полномочия, вошёл в связи с шахом Великой персидской империи, тогда как разрешено ему сношение только с народами, соседствующими с Оренбургом… Приказываю вам, господин поручик, если понадобится, приспособить к делу калмыка Даржи Назарова. Джунгары ныне сидят в Ташкенте, может придётся с ними встретиться. Надобно найти общий язык с ними, а Даржи Назаров сумеет, если Надир-шах джунгар не увлёк за собой… При нынешней обстановке, когда персы свои рогатки под брюхо России поставили, мир киргиз-кайсаков с джунгарами был бы наижеланным…
Через день отряд Гладышева, сопровождаемый Нурали-султаном и его джигитами, двинулся в киргиз-кайсакскую степь. Осень уже вовсю властвовала на необозримых просторах. Высохшие за лето небольшие озерца, превратившиеся в соляные пятна, сверкали, словно зеркала. Синие миражи по горизонту рисовали перед конниками сказочные дворцы и башни. За день проходили до ста вёрст и больше, ночевали в палатках.
Нурали-султан вёл отряд проторённой дорогой, зная её чуть ли не наощупь. Когда уезжал к Урусову, договорился с отцом, что приведёт русских на Сыр. Странной показалась Нурали-султану тишина, когда отряд въехал в большое селение на Сырдарье, где обычно пребывала ставка киргиз-кайсакского хана. Встретили их старики-аксакалы, сообщили:
— Сынок, Нурали-султан, повелел твой отец и наш великий хан передать тебе, чтобы ехал ты в Кунград к аральцам, там он поджидать будет…
Несколько дней Гладышев с отрядом отдыхал в тугаях Сырдарьи, набирался сил в дорогу. Холодный дождь с мокрым снегом заставил его поторопиться. Присоединились к джигитам Нурали-султан а свежие удальцы, войско удвоилось и зарысило по степи в сторону Амударьи по древней караванной дороге. Ехали и озирались по сторонам, не появятся ли всадники Надир-шаха. По сообщениям чабанов, войско персидское находилось на обеих берегах Амударьи. Ехали осторожно, высылая вперёд разъезды. Переправились в каюках у Гурлена. Город, разорённый и сожжённый персами, был безлюдным. И не только жителей, но ни скота, ни собак не было вокруг. Одно лишь выяснили, что Надир-шах прошёл и направился на север. Отряд Гладышева двинулся вдоль берега реки к Кунграду… Гладышев с седла оглядывал амударьинские просторы, надеясь встретить хоть одну живую душу, но тщетно. Может, и были хивинцы или персы поодаль, за тугаями и камышам, но за густыми речными дженгелями ничего невозможна было увидеть. Только у Чаркрауской плотины встретились с каракалпаками. Те, узнав, что прибыл посланец из России, повезли его в гости к себе, а потом в Кунград, Хан Абулхайр встретил Гладышева на берегу Амударьи, на колени встал, воздал хвалу Аллаху за помощь, прибывшую из России. Обняв сына Нурали-султана, тихонько и вкрадчиво спросил у него
— Есть письмо от русской царицы к Надир-шаху?
— Нет письма, отец… Надо было ехать в Петербург, но разве есть время на это?
— Щенок, — обругал сына Абулхайр. — Без её фирмана не видать нам хивинского ханства…
Вздыхая и хмурясь, хан стал готовиться в дорогу.
Тем временем Мухаммед-Али-хан Ушак увёл своих джигитов из-под Хивы. Увёл не оттого, что испугался персидской силы, которая с каждым новым днём численно увеличивалась, подтягиваясь к Хиве с юга. Другая беда заставила туркменских джигитов сняться с места и податься в Куня-Ургенч: великим множеством небольших караванов подходили с востока — со стороны Амударьи, и с запада — по пересохшему руслу Узбоя иомуды, тёке, имрели, али-эли и другие племена, согнанные персами со своих стоянок. Шли они с Атрека и Горгана, от подножия Балханских гор, из Ахала, Теджена, Мерва, с Амударьинских берегов. Шли на Мангышлак, помня о том, что ещё пятьсот лет назад, когда с Туркестан вторглись монголы Чингис-хана, уйдя из Маверанахра, многие туркмены нашли свою вторую родину на Мангышлаке. Шли по пескам и такырам, преодолевая по одному мензилю в сутки. От Туркмено-Хорасанских гор до северных окраин Хорезма — семнадцати дней пути, а по реке и того больше. Прикочёвывали беженцы, измождённые голодом: под тельпеками — черепа, обтянутые кожей, и сами — кожа да кости, ветром из стороны в сторону качает. Прикочёвывали, потеряв в пути многих близких. Тысячи могильных холмиков остались на бесконечных просторах Гарагумской пустыни, в «Семи песках Хорезма», как называли эту пустыню персы. Оставшиеся в живых ставили кибитки около крупных аулов, но, видя, что и здесь начинается голод, вновь отправлялись в путь — шли дальше, на Кунград, на Усть-Юрт с единственной надеждой раздобыть хлеб у киргиз-кайсаков и у русских купцов на Мангышлаке,
Не менее тысячи кибиток поставили беженцы на окраинах Куня-Ургенча. Это были родственники иомудов и тёке, которые находились в ополчении Мухаммед-Али-хана Ушака. Перебиваясь кое-как, надеялись они на скорый уход персов, ибо по всему северу Хорезма распространились слухи, будто бы жители Приаралья избрали ханом Хивы правителя Меньшего жуза — Абулхайра… Всё это и заставило Ушака увести войско из-под Хивы и приехать в Куня-Ургенч.
Ушак сразу же отправился на своё подворье — большой глинобитный дом в два этажа: в нижнем содержались зимой овцы, а на другом — в двух комнатах жили две жены с детьми, и сан он, занимавший правую половину, тоже из двух комнат; построили дом ему сарты из Самарканда. Торговали они в Куня-Ургенче разными тканями и другими товарами, а заодно подряжались строить дома для богатых людей. Мухаммед-Али-хан Ушак хоть и не любил дома из глины, но решил, что без такого дома он мало похож на крупного хана. Ильбарс-хан жил во дворце и принимал гостей на полу из жжёного кирпича, застеленном коврами. А разве Ушак хуже Ильбарса? Построив дом на сартянский лад, Ушак всё же тяготел к лёгкой и тёплой кибитке, потому оставил во дворе четыре юрты. Теперь дети и жёны не вылазили из них, и верхние комнаты в большом доме пустовали. Как только Ушак слез с коня и бросил поводья слуге, другой слуга сообщил хозяину:
— Хан-ага, есть слух — Абулхайр едет в Хиву, чтобы занять хамское место. С ним, говорят, русские паши с солдатами-казаками.
— Русские, говоришь? — насторожился Мухаммед-Али-хан Ушак. — Если с ними русские, то не произошла бы опять то, что сделал с русскими хивинский хан Ширгази. Персидский шах по жестокости ещё хуже покойного Ширгази. Надо будет предостеречь русских, чтобы не лезли на ковёр к Надир-шаху! они слишком доверчивы — и от этого погибают.
Ушак приласкал детишек, столпившихся у его ног, поговорил с жёнами. Та и другая накрыли дастархан. Ушак уважал обеих и хорошо знал нрав каждой. Любая из них могла обидеться, если бы предпочёл сесть за обед у одной из них. Старшая, Амантач, всё же имела больше прав, и он сказал, обращаясь к ней:
— Не сегодня-завтра приедут ко мне большие гостя. Уберите две мои комнаты наверху, застелите коврами, посуду снесите туда. Как сделаете всё, принесёте обед мне наверх.
Ушак поднялся по широкой деревянной лестнице на второй этаж и остановился на широком айване. Он стоял, облокотившись на резные перила, смотрел на городские кварталы, лежащие ниже. Лишь одна городская Джума-мечеть, стоявшая через дорогу, была выше дома Ушака. Около неё появился мулла с учениками — сопи. Все они выждали, пока Мухаммед-Али-хан Ушак посмотрит в их сторону, и благоговейно поклонились. Ушан кивнул и ушёл в большую комнату, куда слуги уже несли ковры, посуду и прочую утварь, необходимую для хозяина и гостей.
