Альфред Дагген - Деус Вульт!
Это двусмысленное предложение окончательно взбесило Рожера. Устав от бесконечных уговоров, он яростно выкрикнул:
— В последний раз говорю: я не собираюсь ни нарушать присягу, ни отлынивать от нее под предлогом болезни! Кузен, если будешь продолжать в том же духе, я подумаю, что ты недостоин звания рыцаря. Должно быть, ты набрался этих мыслей у своей родни по материнской линии!
Лицо Роберта побагровело. Итальянские норманны очень болезненно относились к намекам на их происхождение с материнской стороны, потому что первые завоеватели частенько заводили себе настоящие гаремы арабских наложниц.
— Побереги шкуру, а не то я покажу тебе, кто из нас настоящий норманн, англичанин паршивый! — заорал он.
Рожер вскочил, сжимая кулаки, и угрожающе зарычал. Юноши стояли лицом к лицу, дрожа от злобы, и только тут Анна заметила, как они похожи. Она затрепетала от предчувствия беды. Оба были без оружия, но еще миг — и они схватятся за ножи, и уцелевшему придется предстать перед судом герцога.
— Мул вонючий! — крикнул Рожер, радуясь, что вспомнил бранное выражение, которое подцепил в Италии во время первой зимовки. Там этой кличкой называли детей-полукровок, родившихся от западных отцов и восточных матерей (как известно, мул — плод союза осла с кобылой).
Видно, он наступил на больную мозоль. Роберт отпрянул и оглянулся в поисках оружия. В углу хижины стоял крест, на который Рожер вешал свои доспехи. На маковку были надеты оберк и шлем, а на двух колышках, опираясь о них гардой [57], висел вынутый из ножен меч. Роберт шагнул к нему, но Анна оказалась проворнее; поднявшись на ноги в самом начале ссоры, она бросилась вперед, спиной заслонила меч и раскинула руки. Секунду Роберт смотрел ей в лицо, потом занес кулак… Тем временем Рожер вырвал из-за пояса нож. Все трое застыли на месте, следя друг за другом. Первым опомнился Роберт. Он опустил руку, прижал ее к груди и поклонился Анне.
— Я не могу ударить тебя, госпожа. Я не из этих англичан, которые бьют женщин. А теперь, сир, могу я покинуть ваш кров, не опасаясь, что вы вонзите нож мне в спину, едва я повернусь?
Рожер пришел в себя. Он не смел убить христианина в собственном доме: мало того, это значило не только нарушить правила гостеприимства — единственным свидетелем происшедшего будет только его собственная жена. Весь лагерь назовет это убийством. Он заткнул нож за пояс и сложил руки на груди.
— Можешь не беспокоиться, кузен. Иди и больше никогда не возвращайся, а если все же надумаешь, то сперва пришли священника, чтобы он помирил нас. Ты свободен.
Показывая, что настроен мирно, он повернулся спиной к двери, подождал, пока та не захлопнулась, а потом подошел к жене и опустился перед ней на одно колено.
— Да благословит тебя бог, госпожа, — сказал он. — Я знаю, ты спасла мне жизнь. Если бы мы стали драться за этот меч, один из нас неминуемо был бы убит, а другой предстал бы перед судом. Прости меня за то, что я вчера побил тебя, хотя ты того и заслужила, а у мужа есть право наказывать жену. Но я навсегда запомню твою нынешнюю отвагу. Надеюсь, что отныне мы станем жить дружно, как и подобает мужу и жене.
Он был еще очень молод, туповат и не понимал, как глупо просить у жены прощения за то, что сам продолжал считать справедливым. Но Анна обрадовалась возможности примирения, пусть даже и на время.
— Не беспокойся, милый муж, — ответила она самым любезным и чарующим тоном, на какой была способна. — Что до спасения твоей жизни, как ты изволил его назвать, то это пустяки. Я просто испугалась, как бы Роберт не испортил твои доспехи. Он, конечно, мерзавец, но не способен убить безоружного. Кроме того, он слишком хорошо воспитан, чтобы ударить женщину!
Напоминание о выволочке заставило Рожера поежиться, как и было задумано. Ему не оставалось ничего другого, как посвятить остаток вечера восхвалению смелости и преданности жены и проявлениям такой куртуазной любви, которую он только мог вообразить.
Утром он увидел, что весь лагерь собирает вещи и готовится к выступлению. Решение герцога Нижней Лотарингии участвовать в походе усилило прованскую партию вдвое, а новость о том, что граф Танкред Киликийский готов вести за собой в Иерусалим и часть итальянских норманнов, убедила последних сомневавшихся. Герцог Нормандский и граф Танкред публично объявили, что последуют за графом Тулузским тринадцатого января; герцог Готфрид и граф Фландрский собирались присоединиться к ним весной, как только соберутся все их сторонники из многочисленных гарнизонов в Эдессе и на севере и флот доставит съестные припасы. Только князь Антиохийский с немногими вассалами оставался удерживать вновь завоеванную страну; ему должны были помогать воины с кораблей итальянских торговых республик. Впрочем, этих людей нельзя было считать паломниками: они искали лишь торговой выгоды.
Все дружно и весело заканчивали сборы. После четырнадцати месяцев сидения на одном месте, двух голодовок и долгого, бесполезного, полного раздоров ожидания решения совета они шли отбивать священнейший город мира у врага, который был намного слабее только что разбитых турок. Пехотинцы пели, загружая добычей переметные сумы вьючных животных, а у коновязей суетилось множество рыцарей, занятых подгонкой седел и осматривавших ноги лошадей.
Одно небольшое обстоятельство доставило прованцам и нормандским норманнам серьезные неприятности. К несчастью, граф Тулузский отказался взять назад неосторожные слова, вырвавшиеся у него на совете, когда он пообещал покинуть Антиохию через неделю после Епифанова дня. И вот, когда все уговоры оказались тщетными, у большинства (в том числе и у Рожера) осталось всего лишь четыре дня на сборы и закупку еды и напитков. Фураж всегда был самой больной проблемой для большой армии: он моментально вздорожал, а потом и вовсе исчез. В результате лошади были истощены и не готовы к бою. Захваченная в Антиохии добыча была громоздкой и не представляла большой ценности, хотя пехотинцы не брезговали ничем. Теперь следовало побыстрее распродать скарб, поскольку золото и серебро занимало меньше места. Греческие и армянские купцы хорошо на этом нажились, скупая за бесценок тысячи тяжелых и бесполезных в походе мелочей, которыми всегда обрастает войско, долго стоящее на одном месте.
Низкорослый турецкий конь Рожера был в великолепной форме. По сравнению с другими лошадьми он выглядел сильным, упитанным — похоже, он мог легко выдержать любую атаку или погоню. Единственным слугой Рожера оставался арбалетчик Фома. Ему предстояло не только нести груз, но и вести в поводу мула, на котором предстояло ехать Анне. Конечно, цены на верховых и вьючных животных сейчас, когда весь лагерь снимался с места, подскочили до небес, а времени торговаться не оставалось. Это было особенно болезненно для англичан, которые привыкли все делать не торопясь и раскачивались на покупку лошади по три месяца. В конце концов Рожер умудрился приобрести для Анны покладистого осла, а для перевозки груза — маленькую косматую лошадь, из тех, что водятся в степях Центральной Азии. Неутомимая и неприхотливая в еде, лошадка была на редкость злобной — так и норовила лягнуть или укусить кого-нибудь. Еще Рожер купил про запас мех вина и свиной окорок. На том деньги кончились. Хотя согласно условиям договора его с Анной должен был кормить герцог, все же было очень грустно сознавать, что после двух с половиной лет военной службы он все еще был безземельным рыцарем без гроша за душой.
От Иерусалима их отделяло больше двухсот миль, а это означало долгий переход по гористой местности, хотя самые высокие вершины остались позади. Ожидалось, что вначале они осадят Акру, удобный порт для снабжения, но на это могло уйти много времени, а до весны было еще далеко. Пускаться в такой поход без денег нечего было и думать: местные христиане считали, что паломники купаются в роскоши, и запрашивали с них втридорога. Рожер начал прикидывать, что можно было обратить в деньги. Наконец он вспомнил о множестве купленных Анне шелковых платьев, но стоило ему заикнуться об их продаже, как он получил решительный отпор.
— Ты бы лучше не забывал, дорогой муж, — сердито сказала Анна, — что я дочь барона и вдова владетельного рыцаря. Во Франции, где я родилась, порядочные люди не торгуют одеждой, снятой с их дам. Бог знает, что я ничего не получила от этого брака: я часто голодала и холодала, а ты так и не завоевал для меня ни фута земли. Платья — моя собственность, и я лучше обойдусь без вина, чем отдам их! Не знаю, какие существуют на этот счет законы, но если ты попытаешься отнять мою одежду, я брошусь в ноги графу Тулузскому, подданной которого являюсь по праву рождения, и попрошу у него защиты!
— Моя дорогая, — со всей любезностью возразил Рожер, — я знаю, что плохо забочусь о тебе, хотя следовало бы помнить, что опасный поход, участниками которого мы оба являемся, слава богу, подходит к концу. Ты у нас опытная паломница, так задумайся над тем, что нам пришлось пережить во время осады Антиохии. Герцог кормит нас как может, но, когда войско стоит на месте, припасы быстро кончаются, а он не такой искусный делец, как этот трус граф Блуа. Пехотинцы и «туркополы» грабят соседние деревни, и иногда им везет или улыбается удача. Когда они возвращаются в лагерь, тебе может посчастливиться купить у них вина и мяса, но для этого нужны деньги. Стоит нам взять Акру, и я обещаю, что раздобуду тебе самые роскошные наряды, так что долго обходиться без красивых платьев тебе не придется. Конечно, я не стану отнимать их у тебя силой; это было бы недостойно. Но мне хотелось бы, чтобы ты согласилась, потому что я забочусь и о твоих интересах.
