Еремей Парнов - Заговор против маршалов. Книга 1
Оставалось, холодея от бешенства, поджидать удобного случая.
Папен между тем преспокойно занялся текущей работой, затем поужинал в приятной компании в кафе «Централь», где собирался не чуждый музам венский бомонд, и поспел ко второму акту в Карл-театр на оперетку.
Каганек позвонил только на следующее утро. Посланник закончил завтрак, за неизменной чашкой мер вайе пролистал газеты и только потом вызвал Берлин. С Гитлером его связали без промедления.
— Счастлив доложить, мой фюрер, что пришлось завести новую книгу поздравлений по случаю вашего дня рождения. Прежнюю исписали снизу доверху. Позвольте выслать ее вам в качестве маленького презента, хотя и запоздалого?.. Курьер вылетает на моем самолете.
Гитлер рассыпался в благодарностях. Даже голос дрожал от волнения.
Новый день посланник начинал в явно приподнятом состоянии духа. Своими руками пристегнул к запястью курьера стальной чемоданчик. В жизни, как в игре: если повалит карта, то жми до упора, пока не исчерпается полоса. Это простое и мудрое правило вскоре подтвердил военный атташе фрегаттен-капитан фон Ревенцлов.
— Удалось подсечь жену русского дипломата,— он передал бумаги, лучась улыбкой.— Либо он будет сотрудничать, либо это уйдет в Москву.
— На чем, интересно, взяли?
— Даже стыдно говорить, экселенц,— резидент абвера презрительно скривил губы.— Попытка кражи в модном магазине... Мы давно наблюдали за ней: любит красивые вещи, дрянь. В особенности меховые шубки. Но вкуса, должен сказать, никакого.
— Поздравляю, коллега, и от всего сердца благодарю. Только не пережмите с ней, ладно? Максимум такта. Может завязаться интересная комбинация.
— Я начал с того, что ликвидировал инцидент, расплатившись наличными... И пообещал за хорошее поведение норковое манто.
27
К Первомайскому празднику на заводе имени Сталина в авральном порядке собрали первый «ЗИС-101». Директор завода Лихачев сам пригнал сияющую черным лаком красавицу в Кремль. Конструкторы учли, хоть и с некоторым отставанием — потом придется наверстывать, лучшие достижения мирового автомобилестроения: обтекаемые формы, девяносто лошадиных сил, восемь цилиндров. Запасное колесо — не на заду, а сбоку — плавно вписывается в изгиб крыла. Легковушка — класс: семиместная, для высших ответработников и комсостава.
Сталин вышел в белом френче и белой фуражке. Критически оглядел машину со всех сторон, встал на подножку и не то чтобы попрыгал, но сделал несколько приседаний, не отрывая подошв от резиновых рубчиков. Затем пнул сапогом туго надутую шину.
— Трясти не будет? Нужно сделать так, чтобы пассажир не ощущал неровностей дороги. У нас еще не всюду проложен асфальт.
Лихачев записал замечание в блокнот.
— Это что у вас? — встав перед радиатором, Сталин потрогал крылатую хромированную фигурку.
— Птица, товарищ Сталин.
— Не сразу можно догадаться, что это за птица. И для чего вам птица? Все загранице подражаете? На «линкольне» — собака, у вас — птица? Собаки, орлы — чуждые нам символы. Почему бы вам не сделать красный флажок с маленькой звездочкой? Пусть все видят, что это именно советский автомобиль. Как по- вашему, товарищ Лихачев?
— Совершенно верно, товарищ Сталин. Спасибо вам за эту замечательную идею. Флажок можно изготовить из красного небьющегося стекла и расположить таким образом,— директор накрыл широкой ладонью злополучную птаху,— чтоб не нарушать обтекаемость... Прошу,— уловив движение Сталина, он поспешно распахнул переднюю дверцу и сразу же заднюю.
Вождь без видимой охоты опустился на сиденье, поерзал, ковырнул пальцем грубоватую кожу. Для себя лично он бы не пожелал такого автомобиля: в «паккарде» значительно удобнее и мягче. В «линкольне» — тоже, невзирая на распростертую в беге собаку. Но в общем и целом новая модель отвечала задаче. Давно пора пересадить кадры на советскую машину, а то ездят на чем попало. Первым делом надо усилить кузов и поставить пуленепробиваемые стекла... Внутри тоже не все благополучно.
Отсутствие стекла, отделяющего пассажирский салон от шофера, Сталин заметил в первую же секунду. Существенная недоработка. Шоферу совершенно необязательно слушать, о чем будут говорить между собой пассажиры. Странно, что Лихачев сам не сообразил.
— Мы возлагаем большие надежды на новый автомобиль. Если вы думаете, что на нем будут ездить одни начальники, то вы ошибаетесь, товарищ Лихачев.
Народ будет ездить, не только начальники. Нам нужны новые такси, кареты скорой помощи. Надо и о больных людях подумать. Вот вы пепельницу тут сделали...
— На скорые пепельниц не поставим! — торопливо заверил директор.
— Правильно сделали,— Сталин продолжал свою мысль.— Не на пол же окурки кидать? Но разве у нас все обязательно курят? Вы курите, я курю, только это не значит, что все курят. Нужно сделать так, чтобы никто никому не мешал: ни пассажиры шоферу, ни шофер пассажирам. Не все курят, и не всем врачи разрешают курить... Вам разрешают?
— Я не спрашивал, товарищ Сталин.
— Врачи любят понапрасну пугать, поэтому их не всегда слушают. Но это не значит, что мы не должны заботиться о здоровье народа. Представьте себе, что больному вдруг стало плохо и он должен глотнуть свежего воздуха.
— Можно опустить стекло,— Лихачев потянулся к ручке.
— А если на улице ветер? Пурга?.. Шоферу начнет дуть в спину, и он может нечаянно простудиться. Тут надо поставить такую ручку,— Сталин оттопырил большой палец, желтый от никотина, и постучал о спинку передней скамьи.— И такое стекло.
— Непременно учтем.
— Как думаете назвать первенца?
— Очень просто: «ЗИС-101». Наш коллектив гордится именем родного завода. Красиво звучит!
Сталин выбил давно прогоревший табак в жестяную пепельницу.
— Газетчики донимают,— неловко улыбнулся Лихачев, уловив молчаливое согласие.— «Какой, мол, подарок приготовил к Первомаю?» Будем рапортовать.
— Сперва устраните недостатки, а газеты никуда не уйдут.
— Уж это обязательно, товарищ Сталин! Устраним.
— Крупное достижение следует отметить таким образом, чтобы было заметно. Почему бы вам не написать статью, товарищ Лихачев?
— Мне?! Какой из меня писатель,— махнув рукой, директор снял темно-синюю, но такого же, как у Сталина, покроя фуражку и рукавом отер вспотевший лоб.— И не поспеть к празднику.
— Боитесь, что Мехлис ругаться начнет? Места нет в праздничном номере... А мы не будем спешить. Зачем нервировать человека?
— Не наберется на статью материала. Не описывать же технические подробности?
— Напишите, как мы тут с вами спорили, осматривая первый автомобиль. Думаю, получится интересно.
Развернутые на все четыре стороны черные соцветия рупоров разнесли по Москве ликующее пение фанфар. Приняв рапорт командующего, нарком Ворошилов слез с танцующей, белой в яблоках, лошади, бросил поводья адъютанту и, придерживая бьющую по сапогу саблю, взбежал на трибуну Мавзолея.
Сталин по обыкновению стоял отдельно от прочих, на левом крыле. Между ним и остальными вождями, сбитыми в плотную кучку, оставался незаполненный промежуток. Сталин был первым, кого видели, вступая на Красную площадь, и единственным, кого жадно искали тысячи радостно взволнованных глаз. Узнавали с первого взгляда, хоть было немыслимо далеко. Но зато все, как на портретах и фотографиях, как на экране: усы, фуражка и неизменная трубка в руке. Приветствуя проходящих легким помахиванием, он неторопливо прохаживался, изредка узнавая кого-то на нижних трибунах.
Печатая шаг, проходили в строгом строю войска. Молодые красноармейцы украдкой косились на одиноко стоящую фигуру, по грудь обрезанную розовым мрамором. Высокий ли, низкий — не разберешь: не с кем сравнивать, а уж великий, так это точно.
Безмерная недосягаемость абсолюта и добрая, тебе одному предназначенная улыбка — они воспринимались в неразрывном сверхчеловеческом единении, олицетворяя высший смысл бытия. Он знает все, все видит, все понимает. Причастность к нему — делом, словом, взглядом — оправдывала существование на земле, сводила на нет неурядицы, обещала сияющий взлет. Увидеть — значит воистину причаститься, включить себя как личность в необозримый круг его неусыпных забот. И если ты, один из многих миллионов, можешь сегодня видеть его, то он конечно же видит тебя, и это уже не разорвать, не изгладить.
