Владимир Меженков - Проклятие Ирода Великого
За беспробудным весельем и пьянкой Антоний не забывал о делах. Разосланные им по всей Сирии откупщики возвращались с мешками, набитыми золотом. Антоний тут же, не считая, одаривал этим золотом своих и союзных солдат. Немалая сумма перепала и солдатам Ирода. К исходу третьих суток в пиршественной зале появился некто Гибреас, родом сириец, которого Антоний представил Ироду как радетеля интересов всей Азии.
– Выпей с нами, честный Гибреас, – предложил Антоний, наполняя его кубок вином.
– С удовольствием, – сказал Гибреас, принимая кубок. – Твой здоровье, всемогущий маг и чародей, щедрый на самые невероятные чудеса.
Антоний удивленно поднял правую бровь.
– Почему ты называешь меня магом и чародеем и о каких невероятных чудесах толкуешь? – спросил он.
– Потому, – ответил Гибреас, укладываясь на мраморное ложе, покрытое синим бархатным покрывалом с серебряными кистями, и кладя под локоть такую же бархатную подушку, расшитую причудливым восточным узором, – что если ты взыскал с нас две дани, то можешь даровать нам и два лета и две осени.
– О каких двух данях ты толкуешь, честный человек? – Изумлению Антония не было предела.
– О тех самых, которые доставили тебе твои сборщики дани, – ответил, улыбаясь, Гибреас и протянул Антонию свиток.
– Я не знаю ни о какой двойной дани, – сказал Антоний, отклоняя руку Гибреаса со свитком. – Тебе хорошо известно, что я никогда не считаю денег и, тем более, не веду записей моих расходов [189]. Все, что доставляют мне мои люди, я тут же раздаю солдатам. Разве это не так, Ирод?
– Зато я веду подробный подсчет дани, которую собирают для тебя твои сборщики, – сказал Гибреас. – Азия уже уплатила тебе сто двадцать мириад [190]талантов.
– Это много? – обратился Антоний к Ироду.
– Это непомерно много, – ответил вместо него Гибреас. – Если ты не получил этих денег, то поинтересуйся у своих сборщиков, куда они их дели. Если же получил и раздал своим друзьям и солдатам, находящимся сегодня в Самосате, то мы погибли.
На четвертый день Антоний засобирался к Клеопатре. Ехать в Египет он решил морем. Перед отъездом Антоний устроил небольшое застолье, на которое пригласил узкий круг самых близких друзей. В ходе застолья он поинтересовался у Ирода:
– Что слышно нового о нашем общем с тобой враге Антигоне?
– Антигон все еще скрывается в Иерусалиме.
– Кто из римлян находится теперь в Иудее? – спросил Антоний Соссия.
– Махир с двумя легионами и тысячью всадников, – ответил Соссий.
– Этого мало, – сказал Антоний. – Пошли туда столько же и лично проследи за тем, чтобы с нашим врагом было, наконец, покончено.
– Слушаюсь, – сказал Соссий, склонив голову. – Я немедленно направлю в Иудею еще два легиона и сам отправляюсь туда, как только освобожусь от самых неотложных дел в Сирии.
– Вот и ладно, – сказал Антоний, поднимаясь. – Жду вашего совместного доклада об освобождении Иудеи из-под власти самозванца.
5Доклад этот, однако, Антоний получит не скоро. Проклятие, довлевшее над Иродом, обернулось для него новой кровью. Возвращаясь из Самосаты на родину, он сделал короткую остановку в предместье Антиохии Дафне. Здесь ему опять приснился окровавленный человек, которого он поначалу принял за Малиха. Когда же человек этот приблизился к нему, то оказался не Малихом – ночным кошмаром последних лет, – а братом Иосифом. Иосиф держал свою отрезанную голову в руках, и голова эта с немым укором смотрела на Ирода. Ирод проснулся в холодном поту. Сев на постели и оттерев со лба липкую влагу, он долго смотрел в темноту, и из темноты этой уже не во сне, а въяве смотрела на него отрезанная голова Иосифа, в глазах которой читалась невыразимая тоска.
Иродом овладело беспокойство за судьбу оставленного в Иудее брата. Беспокойство это не прошло и тогда, когда на его зов в спальню влетел перепуганный начальник телохранителей Коринф и зажег все имевшиеся в наличии свечи. К утру беспокойство это усилилось, и Ирод уже не как ошеломившую его новость, а как продолжение превратившегося в явь сна прочитал доставленное ему из Иудеи донесение о гибели брата. Иосиф, приняв под свое командование шесть когорт, приданных Махиром в дополнение к имевшимся у него силам, отправился в Иерихон, чтобы взять оттуда последние запасы продовольствия и скота. По дороге в Иерихон на него напали притаившиеся в горах антигоновцы, следившие за каждым его шагом от самого Иерусалима. Командовал этими отрядами некто Папп – друг детства Антигона, заявивший о себе в последние годы как убежденный зилот. Словно бы в насмешку над притязаниями Антигона стать царем Иудеи, Папп приказал выгравировать на своем щите девиз всех зилотов: «Никакой власти, кроме власти Закона, и никакого царя, кроме Бога». До поры до времени Антигон мирился с дерзостью Паппа, утешая себя мыслью, что девиз зилотов, пока он борется с Иродом за высшую власть в стране, ему только на руку. Про себя же он решил, что как только Ирод будет убит, следующей жертвой станет Папп, которую он принесет самому себе в качестве искупительного дара за все перенесенные им мытарства [191].
Но до Ирода нужно было еще добраться, что оказалось делом непростым. Зато оставались в живых два других его брата, которые наверняка станут мстить ему не только за Ирода, но и за Фасаила, которого он довел до самоубийства. Вот Антигон и решил использовать Паппа с его крайней нетерпимостью ко всем инородцам для физического устранения ближайших родственников Ирода, а польщенный таким доверием Папп, в свою очередь, сколотил вокруг себя отряды отчаянных головорезов из числа сикариев.
Иосиф, не ожидавший нападения на него людей Паппа, не успел даже перестроиться в боевые порядки, – настолько нападение противника оказалось неожиданным. Численность антигоновцев была меньше численности воинов Иосифа, но если антигоновцы были сплошь сикариями, искусно владевшие кинжалами и мечами, то когорты Махира, состоявшие преимущественно из необученных сирийских наемников, еще только учились обращению с оружием. Пока отряды Иосифа были в состоянии сражаться, Иосиф держался, показывая сирийцам пример личным мужеством. Когда же бóльшая часть воинов Иосифа пала, началась самая дикая резня. Сикарии, выполняя приказ Антигона никого не оставлять в живых под страхом децимации [192], добивали даже тех, кто, смертельно раненые, подавали хотя бы малейшие признаки жизни. Взору прибывших с большим опозданием Махира и спешно вызванному из Идумеи Фероры предстало жуткое зрелище: все пространство между горами, с которых напали на воинов Иосифа сикарии Паппа, было сплошь усеяно трупами, с которых было снято и унесено все, что представляло хоть малую ценность. Раздетые трупы на жарком летнем солнце вспучились и источали смердящий запах, привлекавший внимание падальщиков. Сколько ни искал Махир среди павших труп Иосифа, но так и не нашел его, пока Ферора не признал наконец по большому родимому пятну на правом плече одного из догола раздетых, с бесчисленным множеством колотых и резаных ран трупов своего брата. Поручиться с уверенностью, что это труп именно Иосифа, а не кого другого, Ферора не мог, поскольку тело с родимым пятном на правом плече было обезглавлено, и потому его похоронили вместе с сотнями других павших воинов в одной общей братской могиле. Позже Махиру стало известно, что труп, опознанный Ферором как его брат, был действительно погибшим в бою Иосифом, а голову его отрезал и доставил в Иерусалим Антигону Папп. Ферора послал в Иерусалим парламентера с предложением Антигону выкупить у него голову Иосифа за двадцать пять талантов. Антигон запросил вдвое дороже. Ферора выкупил у него голову брата за пятьдесят талантов и захоронил ее в могиле отца.
Этой страшной для Ирода потерей проклятие, довлевшее над ним, не исчерпалось. По всей Иудее прокатились смуты. Восставшие выставляли разные, порой взаимоисключающие требования. Одни настаивали на полном отложении Иудеи от Рима и чуть ли не объявлении ему войны. Другие говорили, что Рим связан с Иудеей союзническими обязательствами, которые никогда не нарушал, и потому Рим вряд ли потерпит измены со стороны иудеев, тем более объявления ими независимого государства, по территории которого пролегают пути, связывающие две крупнейшие его провинции – Сирию и Египет. В конце концов было решено составить представительную депутацию из самых уважаемых и состоятельных иудеев численностью в одну тысячу человек и отправить ее в Рим с требованием к сенату объявить назначение царем Иудеи Ирода незаконным и признать право иудеев считать своим царем Антигона.
