Валентин Иванов - Повести древних лет
Идет одиннадцатое лето с того времени, когда Доброгина ватага новгородских повольников вышла на Вагу из Черного леса. Железная земля-руда была найдена умельцами на болотах немного выше памятных острожков с пушниной, подаренной ватаге первым старшиной Доброгой.
Эти болота, такие дорогие для осевших по Ваге, Двине и на морском берегу новгородцев, обширны и мелководны. По ним, на кочкарнике и мхах, вперемежку с березняком и осинником, корежится кривой ельник.
Руду копают из-под корней. Она по виду черная с кровяно-красным, будто к жирному лиственному перегною примешалась мука от крепко обоженных и толченых горшечных черепков. Горсть руды тяжела, куда больше тянет, чем такая же горсть речного песка.
Уже восьмое лето расшивы поморянских и других кузнецов приходят на железные болота. Место известное, обжитое.
Стоят избушки, чтобы было где спать в рабочие недели, и берестяные вежи биарминов. Биармины тоже собирают руду. Здесь хранится рудная снасть — широкие, долбленные из комлей ступы, тяжелые песты. Для осушения болот прокопаны канавы.
Все лишнее — листву, щепу, корешки и перегной — выжигают из руды на кострах. Золу тщательно толкут в ступах и веют деревянными лопатами.
В остатке, в крепком черном порошке, скрывается железо. Порошок собирают в лубяные короба и грузят в расшивы.
Этой весной досадливые затяжные дожди мешали поморянам прокаливать и веять руду. Кузнецы сверх обычного задержались на болотах. Ныне семейным домовитым людям хотелось поскорее попасть домой, и они гребли вниз по течению без остановок, без заездов к знакомым и родичам.
Пробежали мимо места, названного Доброгиной заимкой, против которой было выжжено первое памятное поле, огнище, по старому сухостою. Местные жители подплывали к расшивам на лодках побеседовать с поморянами.
При огнище остался починок, а городка, о котором в светлой первой радости владения вольной рекой горячо помечтал Доброга, этого городка не получилось.
Близ мыса, где новгородцы впервые встретились с биарминами и счастливо подружились с отцом жены Сувора Бэвы, у слияния Ваги с Двиной, устроился второй починок, побольше первого.
Вскоре поморянские расшивы прошли мимо третьего памятного места, где повольники сражались и мирились с биарминами.
Здесь, на двинском берегу, отдали души восемь повольников, с которыми уснул и Радок, брат ненаглядной для Одинца Заренки.
Одинец торопил расшивы, ему было тошно, он стосковался вдали от своего двора. Поморянского старшину все почитают, все любят. И на поморье, и на Двине нет у него врагов и недоброжелателей. Ему как будто в жизни удалось все. Однако же он невесел. Почему? Об этом трудно рассказать, он сам об этом не сказал бы.
Как бы человека ни мучила жажда, как бы ни томил голод, — утолил их и забыл. Но чем Одинцу утишить беспокойное чувство сердца? Есть такая пища но не каждому дано к ней прикоснуться.
Расшивы спустились до колмогор — местности, откуда нижнее течение Двины разливалось разделенными островами протоками.
Здесь расположилось самое большое поселение, Колмогорянский пригородок. Новгородцы привыкли звать пригородами или пригородками все свои города, кроме главного, Новгорода. Место это по-биарминовски звалось Калма-ваары — Могилы-бугры, за древние могилы, лежавшие в слабо холмистой местности. Осваивая названия новых для них мест, новгородцы по легкости и по своему произношению переиначили биарминовское название.
В колмогорах нашлись отличные места для пашен хорошие луга для нагула скота, доброе сено на зиму! Одинец помнил, как ватажники первый раз спускались к морю, помнил каждое слово Доброги. Явился бы первый старшина и порадовался. Прочно осели новгородцы на новых местах, нашли не только железную руду, но и удобные речные пути, переволоки к Новгороду.
Ниже колмогор Двина течет слабо, а в приливную морскую волну и совсем останавливается. Близится поморянский городок Усть-Двинец. Скоро и дома.
Поморские места богаты зверовыми, пушными и рыбными ловлями. Поморяне подучились выходить в море, бить китов и кашалотов, брать тюленей. А с хлебом на морских берегах дело не пошло. Хлеб и вымокал, и ранние осенние заморозки били на корню зеленые колосья. Не годится для хлеба поморская земля. У колмогорян же и выше, по Двине и по Ваге, земля родила хорошо. Поморяне привыкли выменивать хлеб у верховых — это выгоднее, чем держать свои пашни.
2
Город Усть-Двинец сидел на месте первого острожка, поставленного при Доброге. Поморяне не построили укрепления, о котором заботился Доброга. Старый ров завалился, а бревна с тына люди понемногу растащили для других дел.
С биарминами дружили и не думали ссориться, а никого другого здесь, на краю света, не было и быть не могло.
Тем, кто знает новгородскую жизнь, просторный и богатый двор поморянского старшины Одинца сильно напомнил бы двор знатного железокузнеца Изяслава. Такого же вида теплые избы и клети, такое же мощение двора и крытый второй двор. Углы строений резаны в новгородский крюк и в прочную кривую лапу.
Дворы Карислава, Сувора, Вечерки, Янши и другие тоже были очень похожи на новгородские. Поморянское строение рубилось из сосны да ели, а новгородское — из дуба. Для взора в этом-то и была, пожалуй, главная разница…
Недаром затейливо пошучивал рыжий Отеня, который поселился на морском берегу вместе со своей женой-биарминкой:
— Видать, не одни птенцы, оперившись и войдя в силу, себе вьют точь-в-точь такие же гнездышки, как те, в которых они разевали желтые клювы и растили на голой коже первый пух.
Но все же в укладе жизни у поморян есть большие отличия от Новгорода. Во дворе Изяслава живут его младшие братья с семьями, женатые сыновья, дочери с мужьями. Немало нанятых подмастерьев и работников, но своих кровных больше.
А у Одинца было бы пусто, не поселись с ним одним родом его бывшие первые подмастерья биармины Онг, Тролл и Болту. Они пообрусели и прижились к главному мастеру.
Из четырех первых биарминов, постигших все тайны новгородского железного умельства, отстал один Расту. Овладев мастерством, он жил со своим родом по морю на закат от Усть-Двинца.
На дворе Одинца нашлось место и для Гинока, одного из первых повольников, который, как Сувор, женился на доброй миловидной биарминке и через жену породнился чуть ли не с четвертью всех биарминов.
Городок Усть-Двинец в первые же три лета разросся дворов на сорок и на том почти остановился. Новгородские выходцы не забыли общего решения поставить один, главный и сильный городок, пригород Новгорода, но не исполнили.
На одиннадцатое лето от прихода новгородцев, по рекам Двине, Ваге, Мезени и по морскому берегу жило до трехсот семей, и поодиночке — заимками и кучками — починками. Раздробленности содействовали богатство охоты в новом краю и, как уже поминалось, безопасность жизни.
И первые пришельцы, былые ватажники, и новые выходцы из Города рассыпались по удобным местам, охотно перемешивая свои дворы с дружескими стойбищами биарминовских родов.
Биармины уже не молятся железу. Водяные люди хорошо пообзавелись топорами, теслами, гарпунами и всей прочей железной снастью и оружием. По примеру новгородцев, биармины научились по-настоящему обрабатывать дерево.
Мало-помалу менялся быт.
На летних оленных пастбищах и на зверовых ловлях биармины по-прежнему довольствовались кожаными и берестяными вежами, на зимовьях же иные уже срубили настоящие дома…
Усть-двинецкие поморяне выбежали к пристани встречать старшину и своих, всем людством дружно выносили короба с рудой и уставляли на телеги.
Вместе со взрослыми поспевали помогать мальчики и девочки. В первой телеге повел лошадь под уздцы Изяславик, сын Сувора и Бэвы. С ним вместе старался другой мальчик, тремя или четырьмя годами поменьше, — Гордик.
Изяславик вел одной рукой лошадь, а другой — Гордика. Мальчики оглядывались назад. Изяславик успел приласкаться к дяде Одинцу, а Гордик побывал у отца на руках.
Мальчата ошиблись, им бы все палить да палить железные печи-домницы. Нет, подождете. Одинец пошел не за телегами, а к своему двору. Гордик вырвался и припустил за отцом. Побежал бы и Изяславик, но нельзя, он не маленький, ему недавно пошло уже одиннадцатое лето. Как бросить лошадь? Дорога, вишь, какая, еще вывернется телега-то. Уж коль взялся за дело так делай, — это сам дядя Одинец говорил.
3
Одинцов двор богат, но что хозяину в богатстве! Он не искал богатства, не гнался, оно само пришло.
Двор поморянского старшины был бы пуст без поселившихся по-братски биарминов и Гинока. И совсем не быть бы своему двору, не выполни Одинец сокровенную от других волю покойного побратима Доброги.
