Николай Садкович - Повесть о ясном Стахоре
– К утру будем далеко, – поддержал его Стахор.
Рыбак не стал их удерживать, и скоро Савва и Стахор вошли в лес по ту сторону литовского рубежа. Некоторое время шли хорошо. Показанная рыбаком едва заметная тропинка уводила в глубь пущи, правее шумевшего огня.
К рассвету ветер неожиданно переменил направление. Темно-серая мгла стала заволакивать деревья и небо. Солнце, с трудом поднявшись над горизонтом, не смогло пробить тучи клубившегося смолистого дыма, все заволокло едким туманом, и Савва сбился с пути.
Ветер крепчал, гоня дым и огонь в сторону беглецов.
Стахор видел, как отец, протирая слезящиеся глаза и опускаясь на четвереньки, отыскивал след, как он шатался, сворачивая то в одну, то в другую сторону, что-то кричал ему, но мальчик не слышал.
Над лесом катился оглушающий, свирепый гул ветра и огня. Савва взял сына за руку, боясь потерять его в дымной тьме леса, и остановился, решая, в какую сторону им бежать. Вверху над ними, осыпая золотистым дождем искр, пронеслись сорванные ветром горящие ветки деревьев. Мелькнули темные пятна лесных тяжелых птиц. Понизу, среди замшелых пней, текли желтые горячие ручейки.
– Гляди, гляди! – крикнул Стахор.
Близкий огонь словно заворожил Стахора и Савву.
Сверкающие, огнедышащие змейки ползли к ним навстречу против ветра. Натолкнувшись на стволы сосен, шипя и извиваясь, они поднимались по сухой, нагретой коре, достигали вершины и там вспыхивали огромными факелами. Из стволов соседних деревьев, как из раскрывшихся ран, брызгала смола. Жадное пламя лизало янтарные струи и обнимало новую жертву.
Поверженные огнем, со стоном падали лесные великаны. Воздух наполнился плотной нестерпимой жарой.
Савва увидел, как в стороне, через огненный барьер завала, один за другим, словно перелетая, промчались багряные, затрубившие в ужасе лоси. Не выпуская руки Стахора, он бросился вслед. Звери лучше людей знали, в какой стороне искать им спасения. Стахор бежал, задыхался и падал, раня босые ноги. Задыхался и Савва. Он торопил сына, то поддерживая его за руку, то перенося на плечах через завалы, опускал на землю и толкал вперед.
– Беги, сынок! Беги, не останавливайся!
Стахор напрягал последние силы. С разбегу споткнувшись, мальчик брякнулся всем телом на землю. Темные брызги взлетели вокруг Стахора. Но отец радостно вскрикнул:
– Болото!
Блеснул на мгновенье край освободившегося солнца. Потянуло сырой прохладой, стало легче дышать. Они вырвались на мелколесье. Земля пружинила и чавкала под ногами. Позади выл неистовствуя огненный ураган, но Савва знал, что спасение близко. Среди редких низкорослых деревьев дым более не клубился, а, разорванный ветром, лохматыми косицами поднимался к пылавшему небу.
Посветлело. В изнеможении Савва опустился на мшистую кочку.
– Убегли, слава те господи… напужался небось?
– Страшно, – ответил Стахор, глядя назад на шумевший пожаром лес.
– Сюда не достанет. Болото! – успокоил Савва, все еще тяжело дыша и оглядываясь вокруг. – Тут огню край. Дойдет до воды и повернет…
Нагнувшись, он надавил руками на мох и зачерпнул жменю бурой воды.
– Хочешь пить?
Стахор припал к ладоням отца. Савва смотрел на голову сына, раньше светлокурчавую, теперь взлохмаченную, серую от пепла и грязи, с застрявшими в волосах иглами хвои. Он погладил мокрой рукой эти волосы. Стахор взглянул на отца и улыбнулся. На закопченном, покрытом темными разводами еще не засохшей болотной земли лице мальчика блеснули светлые большие глаза и ровные белые зубы.
«Как цыганенок», – подумал Савва, притягивая к себе сына.
– Живем, брат, – с тихой радостью сказал отец, – теперь, брат, живем!
Они сидели, обнявшись, на краю дикого, глухого болота. В изодранных рубахах, покрытые ссадинами и ожогами, закопченные смолистым дымом пожара, усталые и голодные, потеряв все, что было с ними в пути, – и шапки, и армяк, и котомки, и острый топор. Перед ними лежало незнакомое, раскинувшееся до горизонта болото, поросшее камышом и редкими кустами вербы. Поблескивали рябые от ветра плесы с цветущими кувшинками по краям. За плесами, сквозь проплывающий дым, виднелись силуэты всего двух высоких деревьев. Там, вероятно, была твердая почва. Порыв ветра донес от деревьев голос захлебывающегося в плаче ребенка и причитание женщины. Савва встал на ноги и прислушался. Прислушался и Стахор.
– Никак с дитем в болото трапила… – проговорил Савва.
– Ага, – согласился мальчик, – тут где-то близко, может, достанем?
Савва сделал два шага вперед, и сразу нога его провалилась в вязкую топь. Стон леса и гуденье огня, раскачиваемые волнами сильного ветра, то придвигались, все заглушая, то отступали, и тогда над болотом снова всплывал тонкий голосок детского плача.
Савва попробовал обойти топкое место. Земля вздыхала под каждым шагом, готовясь расступиться и поглотить его. Савва повернул в другую сторону и тут заметил узкую кладку из грубо отесанных бревен и сухих веток, проложенную от леса через зыбкое поле к двум деревьям.
Одинокие деревья росли на небольшом острове, ставшем местом спасения многих. В густом прибрежном камыше, сбившись в тесное стадо, застыли, словно окаменев, дикие свиньи. Рядом пугливо озирались молодые косули. Хрипел увязший в трясине старый, обессилевший лось. На берегу толпились мокрые дрожащие зайцы, и тут же, не обращая на них внимания, стояли, поджав хвосты и ляская зубами, волки.
Несколько лисиц неторопливой рысью обегали кустарник, поросший вокруг сухого бугра.
На бугре были люди. Они были разные, прибежавшие из разных мест, чужие друг другу, но страх перед гибелью объединил их на острове.
Подавленные силой неумолимой стихии, они искали спасения бок о бок с теми, с кем боялись встречи со дня рождения мира.
На вершине бугра стоял худой сутулый крестьянин в обожженной рубахе, с топором в руке. В глазах его была злая тоска. Бедняга молча смотрел на пожар, не сумевший погубить его сразу, но отнявший все, без чего дальше жить невозможно. И хату, и ниву, и скот. Тут же была его семья. Громко причитавшая жена с плачущим младенцем на руках и девочка-малолетка, испуганно прижавшаяся к матери.
В стороне, прислонившись спиной к дереву, полулежал человек в забрызганном грязью и разорванном дорогом кунтуше. Не то купец, не то сборщик податей. Одной рукой он прижимал к животу окаванный тонким железом ларец, другой держал длинный дорожный пистолет. Сборщик читал молитву и все время оглядывался, словно каждую минуту ожидал нападения. Уже не страшен огонь, страшны звери и люди, прибежавшие на остров. Пока еще они будто не видят друг друга, а ну как опомнятся? Не отобьешся с одним слугой.
Рослый детина, слуга, стоял за спиной пана и лениво похлестывал по траве ременным кнутом.
У подножья бугра на коленях молился нищий. Он ничего не потерял в этом пожаре. Торба с собранными крохами да потемневший от времени посох были с ним. Огонь не сделал его ни бедней, ни богаче, но из печальных глаз жабрака[5] текли слезы.
– Вспомяни, господи, – тихо шептал жабрак, – в нашем поколении, которы в водах потопали, которы в огнях погорали, которы на морозе померзали, голодом помирали, которых звери, перуны поубивали… Во царстве небесном, о боже, да помяни!
Сюда пришел Савва, беглый «отчинник», с сыном, мечтавшим увидеть свою родину. И первым, кого увидел Стахор, был стражник, жолнер королевской пограничной сторожи.
Толстый, с обвисшими щеками, без шапки, в грязном, измятом мундире, он поднялся из-за кустов, как только Стахор и Савва ступили на землю острова.
Савва остановился, закрывая собой сына. Этой встречи он боялся весь долгий путь и не ожидал ее здесь.
Королевский служитель и тайный беглец смотрели один на другого в упор. Жолнер – выпученными желтыми глазами, не то с презрением, не то с сожалением. Савва – сначала с опаской, потом смело, даже чуть-чуть насмешливо. Каждый подумал: «Привел бы случай в другое время, да на другом месте, – иная была бы встреча…»
К ним подошел нищий и, поклонившись Савве, сказал:
– Проходите, не бойтесь… тут мы все теперь равные!
Жолнер досадно вздохнул и отвернулся. Савва со Стахором прошли вслед за нищим к бугру.
Увидев новых пришельцев, сборщик поджал под себя ноги и жалобно дрогнувшим голосом спросил:
– Кто есть эти люди? Янек, ты тут, мой коханый?
– Тут, ваша мость, – ответил слуга, отходя от пана.
– Какой человек будешь? – спросил он Савву, не поздоровавшись. – Местный али издалека откуль?
– Такой, как и все тут теперь, – ответил Савва, улыбнувшись и осматриваясь по сторонам.
– В писании сказано, – словно угрожая кому-то, громко произнес нищий, – пред лицом сей судьбы все равны в долине Иосафатской!
Вокруг болота шумел, не утихая, лесной пожар.
* * *А за огненным кругом, на земле Белой Руси и Литвы, шла своя жизнь.
