Розов Александрович - Акведук Пилата
- Разбой? – переспросил я, - бесчинства? Так. Центуриона Квинта Сестия ко мне.
Сестий был спокоен, как гиппопотам. Услышав, что местные понтифики обвиняют его в разбое, он с достоинством положил на стол два свитка: один - с описью реквизированных храмовых ценностей, другой - с описью ценностей, сданных в преторию.
- Мой префект, клянусь Марсом и аквилой, сдано все, до последней побрякушки. Не веришь моему слову - так пусть аудиторы проверят.
Я даже сделал вид, что рассержен:
- Клянусь аквилой, Сестий, я не похож на тех штатских сквалыг, которые доверяют чернильницам больше, чем боевым товарищам.
- Я так и думал, префект, солдат солдата за милю чует. Но лучше все-таки отдай бумаги аудиторам, иначе этот жирный сын свиньи - центурион кивнул на Каиафу, - и на тебя напишет донос.
- Прокуратор, почему твой слуга меня оскорбляет? - возмутился жрец.
- Он не мой слуга, а офицер Рима, - спокойно ответил я, - а оскорбил его первым ты, подав на него ложный донос. Впрочем, если ты считаешь себя оскорбленным, можешь вызвать Сестия на поединок, как Менелай Париса...
Бравый центурион заржал так, что ему позавидовал бы ломовой жеребец.
Каиафа с досадой пробормотал что-то неразборчивое, встал и вышел.
Сделав паузу, я обратился к Сестию.
- Теперь слушай меня, центурион. Я, как уже сказал, не собираюсь проверять твой отчет и так далее. Но формально я назначу расследование инцидента. Догадайся, зачем.
- Тебе днями могут еще понадобится мои ребята, и ты пользуешься поводом нас здесь задержать? - предположил Сестий.
Я кивнул:
- Верно мыслишь. Говорю тебе прямо: со дня на день в Иерусалиме будут волнения. Соберется на площади толпа фанатиков с кольями, сперва будут кричать, потом - громить лавки римлян, греков и сирийцев...
- Мы их запросто разгоним, - сказал Сестий, - они убегут, едва увидев наш строй.
-... А потом смогут собраться снова, - отрезал я, - что крайне нежелательно. Надо преподать им урок, который они не скоро забудут. И мы это сделаем так. Есть у тебя парни, которые работают кистенем или окованной дубинкой не хуже, чем штатным вооружением?
Центурион рассмеялся:
- Да у меня каждый второй такой. Ребята - оторви да брось.
- А язык за зубами они держать умеют?
- Ну... - Сестий слегка замялся, - если бы им приплатить маленько...
- Приплатим.
- ... И еще, чтоб наверняка знать, что за это ничего не будет.
- Не будет, - подтвердил я, - и лучшая гарантия для них в том, что я лично поучаствую в этом веселье.
10
Драка удалась на славу. Это признали даже сорвиголовы, подобранные Сестием. Надо сказать, что их действия в этом необычном бою были не менее организованы, чем в правильном сражении. В тот момент, когда толпа собралась и уже начала разогреваться, некий подросток из рыбных рядов метко бросил в лицо одному из лидеров кусок дерьма. Тут же десятка три фанатиков погнались за подростком, на ходу переворачивая столы и прилавки - и угодили под фланговый удар группы "рыбников" вооруженных разделочными ножами и короткими дубинками.
В толпе раздались крики «наших бьют», и началась, как будто, обычная потасовка, какие случаются даже и в приличных городах. То, что человек десять оказались зарезаны насмерть в первые минуты, не было, конечно, замечено. Почти вся толпа, размахивая кольями, бросилась на помощь своим. «Рыбники» организованно отступили в узкий переулок и, перевернув пару возов, превратили его в своего рода Фермопилы. Толпа накатилась и откатилась, оставив на мостовой еще несколько убитых и покалеченных.
Кто-то крикнул «выкурить их надо» - и импровизированное укрепление было тут же подожжено горящим маслом. По площади поползли клубы жирного черного дыма, кто-то истошно завопил: «пожар!».
Тем временем, на помощь «рыбникам» поспешили с флангов – «грузчики» с ломами и заточенными лопатами и «возчики» с бичами, усиленными или гирькой, или острой бронзовой полоской на конце. С тыла прибежали «мясники» с тесаками и топорами.
Атакованная со всех сторон толпа, не имея путей к отступлению или бегству, стала сбиваться во все более плотную массу, ощетиниваясь колами и самодельными пиками.
Именно этого мы и добивались. К моменту прибытия на место событий центуриона Марция во главе двух сотен катафрактариев, толпа просто не имела возможности разбежаться, даже если бы кто-то заметил опасность. Впрочем, они и не заметили, поскольку над площадью уже висел плотный слой дыма и пыли. Наши ребята были заранее предупреждены залихватским свистом дозорного, мгновенно рассредоточились по узеньким переулкам, и соорудили легкие баррикады из подручных предметов – повозок, мешков с песком, вязанок хвороста, сорванных с петель дверей и ставен. Люди в толпе, не придав значения топоту сотен копыт и не поняв, что на месте одного противника возник другой, гораздо более грозный, обратили свое неуклюжее оружие против римских солдат. Когда же они все-таки попытались бежать в переулки, их встретили наши парни.
Позже Марций рапортовал мне, что эти фанатики словно взбесились, и он не имел другого выхода, кроме как атаковать их по правилам военного дела. Удар строя тяжелой кавалерии, который в открытом поле разметал бы скопление необученных и плохо вооруженных людей, в этих условиях раздавил центр толпы, а остальную часть вынудил к отчаянному сопротивлению. Не понимая, что людям просто некуда бежать, легионеры продолжали рубить их, пока площадь не оказалась усеяна мертвыми и покалеченными.
К этому моменту мы уже покинули театр боевых действий. Легионеры Сестия вернулись в полевой лагерь и приняли участие в спортивных состязаниях, что давало возможность объяснить обилие свежих синяков, порезов и ссадин. Я с обоими сопровождавшими меня телохранителями – сирийцем Фархадом и гэлом Отной – помчался в Кесарию, из которой якобы и не выезжал. Надо сказать, что нам троим тоже слегка досталось, так что когда мы явились домой, я отправил обоих на осмотр к лекарю. Сам же я, с изрядно распухшим ухом и большущей ссадиной на скуле, слегка прихрамывая, собирался сменить одежду и отмыться в бассейне, но столкнулся нос к носу с Юстиной. Через минуту я получил такую порцию отборной брани, какой не помню со времен, когда служил гастатом, еще при Октавиане. Все это я выслушал молча, покорно склонив голову, и через полчаса запас крепких словечек у моей вспыльчивой супруги иссяк. Последний раз обозвав меня «лысой ослиной задницей», она сказала «я тебя люблю, болван ты этакий» и собственноручно занялась моими мелкими царапинами. Впрочем, обнаружив, что они не представляют угрозы моему здоровью, Юстина перешла к другим действиям, для которых боги и предназначили ночь.
Потом, при свете дня, оказалось, что моя физиономия не очень-то соответствует официальному стандарту – но жена проявила остроумие и намазала меня белилами, по моде придворных бездельников, что отираются на Палатине. В таком виде, около полудня я принял депутацию от обеих храмовых партий. Их попытка повесить на легионеров Марция множество убитых и покалеченных, разбились о мое ледяное спокойствие. Я строго заявил, что центурион выполнил свои законные обязанности, прекратив массовую драку, разбой и поджоги, устроенные на рыночной площади разнузданной вооруженной чернью. Я наотрез отказался расследовать факт применения оружия лавочниками (сиречь описанными выше «рыбниками», «мясниками», «грузчиками» и «возчиками»), заявив, что они лишь защищали свое имущество, пользуясь обычными орудиями своего ремесла, что никак не может считаться преступлением. Рассказы о том, что лавочники, мол, вели себя в уличном бою чересчур умело, я резко прервал фразой: «Попробуйте написать Тиберию в очередном доносе, что злокозненный римский префект переоделся зеленщиком и повел армию воинственных лавочников против мирных паломников, которые законопослушно жгли торговые ряды и кротко атаковали римскую конницу».
Они ушли ни с чем и написали доносы легату Сирии Вителлию, и цезарю Тиберию. Вителлий, говорят, надменно поджал губу и сказал «надеюсь, всю эту падаль закопали раньше, чем она протухла». Тиберий, как я и предполагал, бросил свиток на пол со словами: «не новость, уже знаю», и через декаду прислал мне такое письмо:
«Цезарь Тиберий – прокуратору Иудеи Понтию Пилату.
Очень хорошо, что ты изыскал способ обеспечить необходимое благоустройство столицы провинции, не обременяя простых подданных сверх меры. Но я должен тебе указать, что такие вещи надо делать более мягко. Нам, римлянам, сложно понять варварские народы Азии, но впредь постарайся об этом думать, а сейчас надо как-то загладить допущенную офицерами «Фульмината» грубость. Ты меня обрадовал известием о том, что простые легионеры, даже находясь вдали от Рима, чтят традиции. Но правильнее было бы учесть местные суеверия и установить сигнумы не на фасаде храма, а в каком-нибудь другом приличествующем месте, дабы избежать дальнейших волнений. Не хватало еще вызвать настоящий бунт по такому поводу. Приказываю тебе исправить эту оплошность и переустановить сигнумы так, как я сказал. Но при этом возьми на заметку зачинщиков беспорядков, и постарайся предпринять все негласные предосторожности, чтобы пресечь в корне любые их заговоры против Рима.
