Валерий Евтушенко - Сказание о пятнадцати гетманах
— А что тут думать, — пожал широкими плечами Тимофей, — Иван плохого не посоветует. Знаешь, как его твой покойный отец ценил! Иначе, как светлая голова, и не называл. Казаки любят, когда те, кого они избирают в начальники, отказываются от власти. Нередко и против воли заставляют принять клейноды.
Так же точно Ковалевский, Лесницкий, судья Зарудный подтверждали Юрию вести о всеобщем ропоте казаков, советовали ему отказаться от гетманства и уверяли, что и они, из приверженности к Юрию, не захотят оставаться при своих должностях, а предоставят вольной раде распоряжение Малороссией и выбор гетмана и старшин. В конце концов, Юрий пообещал отказаться от гетманской булавы, в надежде, быть может, что эта покорность раде утишит ропот и он останется гетманом.
Тем временем для участия в похоронах Богдана Хмельницкого продолжали прибывать полковники, представители полковой старшины, значные казаки со всей Украйны. Выговский всех встречал ласково, созвал казацкую чернь из тех, что прибыли представителями от полков, организовал угощения, приказал выкатить несколько бочек горилки, пил наравне с ними, а сам тем временем, внимательно высматривал среди казаков тех, кто готов был избрать его гетманом.
23 августа в субботу при большом стечении народа, прибывшего со всех концов Малороссии, состоялись похороны Богдана Хмельницкого. Верные Выговскому люди шныряли в толпе, тихонько сообщая значным казакам и некоторым, кому доверяли, из черни о том, что рада состоится на следующий день на подворье гетманской резиденции.
Ранним утром в воскресенье довбыши ударили в бубны, созывая народ на раду. Вскоре на подворье Хмелшьницкого стали собираться полковая старшина и казаки, в основном, из числа задобренных бесплатными угощениями и выпивкой. Когда двор оказался заполненным, ворота заперли наглухо, и за ними осталась огромная толпа тех, кому, таким образом, отказали в участии в раде.
Почти сразу на крыльце появился Юрий с гетманской булавой в руке, бунчужные торжественно несли за ним бунчук. Толпа встретила его появление приветственными криками, а когда наступила тишина молодой гетман обратился к собравшимся:
— Панове рада! Благодарю нижайше за гетманский уряд, который вы мне дали, памятуя родителя моего. Но по молодости лет и по своей неопытности я не могу нести столь важного достоинства. Вот булава и бунчук. Выбирайте в гетманы другого, старше меня и заслуженнее.
В толпе раздался недоуменный ропот: далеко не все собравшиеся были посвящены в планы Выговского и не понимали, почему гетман, которого избрали два месяца назад, сложил свои полномочия.
Юрий, тем временем, поклонился раде и, положив знаки гетманского достоинства на стол, удалился в дом.
Выговский, Носач, Ковалевский, Зарудный также сложили на стол свои клейноды и, поблагодарив товарищество за доверие при их избрании, отреклись от должностей и удалились в дом.
В толпе наступило молчание. В ворота стали ломиться те, кто не попал на раду. Надо было скорее решать вопрос гетманской булаве, сиротливо лежавшей на столе.
Есаулы стали протискиваться в толпе, громко спрашивая, кого рада желает избрать гетманом. Некоторые хотели выкрикнуть Выговского, но побаивались.
В это время раздались сначала неуверенные, но все более усиливающиеся голоса:
— Хмельницкого! Нехай Хмельниченко будет гетманом!
На пороге вновь появился Юрий, обратившись к толпе со словами благодарности.
— Панове рада! — после этого твердо продолжил он. — Я младолетен и неопытен, не в силах управлять народом, а к тому еще, от недавней смерти родителя, я в большой тоске и печали.
Однако, рада не была намерена принять его самоотвод.
— Пусть будет Хмельниченко гетманом, — взял слово один из заслуженных сотников — Ярош, высокий, могучего сложения брюнет, со шрамами от сабельных ударов на загорелом лице, — хотя он и молод, да слава наша пусть будет такова, что у нас гетманом Хмельницкий. Пока он молод, — будут научать его добрые люди, а возмужает — сам будет управлять. Пусть и Выговский, и Носач, и все будут на своих урядах. Как при покойном батьку Хмельницком было, так и теперь пусть будет.
Юрий продолжал отрекаться от гетманской булавы, кланяясь на все стороны. Испуг его давно прошел, он чувствовал, что еще совсем немного и казаки заставят его принять гетманские клейноды, чему в душе он был рад. Слыша громкие крики: «Не позволим, не уволим Хмельниченка от уряда гетманского!», он все же напомнил, что ему надо по завещанию отца учиться в Киеве:
— А гетману надлежит быть при войске и предводительствовать казаками.
Этот аргумент многим показался убедительным, действительно, негоже Войску оставаться без гетмана. Толпа притихла, казаки обсуждали между собой как лучше поступить. Многие чесали затылки, но ничего толкового предложить не могли.
В это время взял слово Иван Сугай, сотник корсунского полка, один из сторонников Выговского. Перекрывая гул голосов он выкрикнул, мощным басом:
— Панове рада! Пусть булава и бунчук остаются при Хмельницком. Нашим гетманом будет Хмельницкий, а пока он возмужает — Войском командовать будет Выговский, и булаву и бунчук будет принимать, когда нужно, из рук у Хмельницкого, а воротившись, опять будет отдавать ему в руки.
Обычно к словам Сугая редко, кто прислушивался. Был он ростом в целую сажень, широк в плечах и ударом кулака мог свалить на землю быка, но в суждениях большим умом не отличался. В данном же случае предложение сотника поддержали все.
Выговский стал отказываться от предложенной чести, казаки настаивали.
«Дайте время одуматься, панове рада! — сказал, наконец, генеральный писарь. — Не могу теперь решиться принять на себя такое важное звание. Отложите до другого времени».
Рада согласилась отложить решение этого вопроса на трое суток.
Результатами первого дня Выговский был доволен. Конечно, он рассчитывал, что рада провозгласит гетманом его, но даже и передача ему фактической гетманской власти при номинальном гетмане Хмельницком его вполне устраивала. Со своей стороны и Юрий Хмельницкий видел, что его тактика увенчалась успехом. В силу возраста номинальное звание гетмана его устраивало вполне, а кто фактически будет управлять войском и народом его волновало мало. Сторонники Выговского тоже были вполне довольны, так как вся власть фактически сосредотачивалась в его руках, чего они и добивались.
В среду, 27 августа, все повторилось по предыдущему сценарию, однако в этот раз ворота вовремя закрыть не удалось и внутрь подворья проникло множество простых казаков, чьего присутствия и опасался генеральный писарь. Гетманом вновь крикнули Хмельницкого, а до его совершеннолетия, чтобы фактически управлял Выговский. Оба отказались и в этот раз.
Выговский с потупленным взором, смиренно со слезами в глазах, благодарил раду за честь, просил выбрать людей более его способных. Но чем более кланялся и отказывался Выговский, тем упорнее казаки избирали его предводителем. По казацкому обычаю, толпа начала сопровождать бранью и угрозами физической расправы свой выбор, тогда Выговский, как бы нехотя и единственно, уступая голосу народа, согласился. Толпа пришла в настоящий восторг!
Однако успех следовало закрепить, поэтому он обратился к собравшимся за советом:
— Панове рада, я спрошу вот о чем, молодому гетману надобно учиться. По воле блаженной памяти родителя, ему надобно дать воспитание, ему надобно быть в училище. Этот завет гетмана хмельницкого мы нарушить не можем. Но учась в Киеве, ему трудно будет подписываться на листах и универсалах. Когда клейноды будут у меня, то и подписываться придется мне. Как же рада прикажет мне подписываться?
Толпа притихла. Вопрос был не праздный. Действительно, сноситься с Москвой, Запорожьем, иностранными государями, издавать универсалы для Войска придется Выговскому. А какова же его должность?
Тогда наперед выступил Иван Груша, которого Выговский прочил вместо себя в генеральные писари.
— Пусть пан Выговский, — важно сказал он, отдуваясь и поглаживая обвислые усы — подписывается так: «Иван Выговский, гетман на тот час Войска Запорожского», потому что в то время, когда у него будут клейноды, настоящим гетманом будет он.
Это был хитрый ход, поскольку в дальнейшем слова «на тот час» в официальной переписке просто опускались. Но простые казаки посчитали это предложение правильным и согласились с Грушей.
Из толпы выступил пожилой запорожец Куйбеда и, тряхнув, седым оселедцем сказал:
— Добре, нехай так! Возьми, пан Выговский булаву, служи верно его царскому пресветлому величеству и будь гетманом над Войском Запорожским и чини нам добрую справу.
Выговский, взял со стола булаву и со слезой в голосе ответил:
— Сия булава доброму на ласку, а злому на карность, а манить я в Войску никому не буду, коли вы меня гетманом избрали, а Войско Запорожское без страха быть не может!
