Эдуард Зорин - Большое Гнездо
Прощаясь с Нездиничем на дворе, он даже растрогался и чуть не облобызал посадника, но, так как сие не пристало ему по сану, сдержавшись, лишь размашистее обычного перекрестил хозяина.
Возок отъехал. Мирошка Нездинич долго глядел ему вслед. Улыбка стекала с его лица, в уголки плотно сомкнутого рта вонзались острые морщинки. Поняли они с владыкой друг друга.
На правобережье Волхова набежала тучка, просыпала суетливый мелкий дождь. Мирошка поежился, втянул голову в плечи и устало поднялся на крыльцо.
2Четыре сына у князя Всеволода — четыре ясных сокола: Константин, Юрий, Ярослав и Святослав.
И дочерьми не обидел его бог (иные уже замужем), и все дети ему одинаково дороги.
Константину — десять лет, Юрию — семь, Ярослав — помладше: смугл, черноглаз, телом хрупок — весь вышел в красавицу мать. Святослав был самый младший.
Константин крутолоб, широкоскул и дерзок, а Юрий в бабку, видать, вышел — сильна была в нем греческая кровь. Но любил их обоих одинаково князь Всеволод, а мать в них души не чаяла, холила и баловала, как могла. За то и ворчал на нее князь добродушно:
— Гляди, изнежишь ты мне сынов.
И, волнуя Марию, брал их с собою в поход ли, на охоту ли: приучал к походной нелегкой жизни, не для услад готовил их — для бранного дела.
— Умру, оставлю сынам свою неустроенную землю. Им продолжать начатое, — говаривал Всеволод.
Не сразу и взглядом окинешь такую семью за столом. А еще кликнет князь на трапезу любимца своего Кузьму Ратьшича с женой его Досадой да с дочерью — и вовсе становится тесно.
Текут за трапезой спокойные речи: вспоминают Всеволод и Ратьшич, как бились с недругами или выслеживали в лесу сохатого, — и мальчики тянутся к ним, возбужденно блестя глазами. А вздумает Мария сказки сказывать — девочки не отрывают от нее восхищенного взгляда.
…Нынче с утра привез Кузьма Всеволоду тревожные вести: сел Рюрик после смерти Святослава на киевский стол, кликнул из Смоленска в гости к себе брата своего Давыда, дабы учинить порядок в своих владениях.
— Эко скорой какой, — сказал Всеволод, добродушно забавляясь с сидящим на коленях Святославом.
Кузьма нетерпеливо покашлял в кулак.
— Аль еще какую новость приберег? — вскинул на него глаза князь. — Что-то не узнаю я тебя, Кузьма.
— Предостеречь хочу тебя, князь, — сказал Ратьшич взволнованно. — Неспроста пируют вместе Рюрик с Давыдом. Донесли мне, что делят они промеж собой землю русскую, а у тебя про то не спросили. Дали они Роману Мстиславичу, Рюрикову зятю, города, а також сыновьям Рюриковым…
Насторожился Всеволод, снял Святослава с колен, посадил на лавку, сам резко встал.
— Чем ближе к устью, тем шире. Вижу по глазам твоим, Кузьма, что не все еще ты сказал.
— Верно, князь, угадал, — ответил Ратьшич. — А еще на пирах на тех поносили они тебя и сыновей твоих. Припугнул-де Всеволод Святослава, пусть с нами потягается. За нами — сила.
— Сила силу перешибает. Нешто и впрямь лишился Рюрик разума?
— Сел высоко в Киеве и Вышград прибрал к себе. Речется старшим князем на Руси, — спокойно заметил Ратьшич.
— О том, что речется, про то я ведаю, — сказал Всеволод. — Да старейшинство ему не по плечу. Старший град на Руси нынче наш Владимир. И по-иному не бывать.
— Про то и Давыд ему сказывал.
— Ну?
— Не внемлет князь добрым советам. Упрямится. А пуще всего подстрекает его Роман.
Вошла Мария, приветливо улыбнулась Ратьшичу. Увидела на лавке Святослава, ласково позвала:
— Иди ко мне, сыночек.
— Ступай, ступай, — поморщился Всеволод. Ратьшичу сказал:
— Вели кликнуть ко мне Словишу.
Мария с сыном на руках и Кузьма вышли. Всеволод в задумчивости сел к столу.
Знал он, чуяло его сердце, что и после смерти Святослава не одумаются князья. Но надеялся, что еще успеет свершить главное — привести к покорности новгородский Боярский совет. И нынче за сказанным Ратьшичем видел большее. Разрозненные ниточки сплетались в тугой узел — вот они, и в Киев протянулись руки владыки Мартирия. Еще на прошлой неделе говорил ему вернувшийся из Новгорода Словиша, что отрядил Боярский совет в Киев своего посла. Ехал посол не один, а с крепкой охраной — знать, важная была у него грамотка. Теперь грамотку ту Всеволод будто по буковкам читал: знал все, что в ней написано: склонял владыка Рюрика к новой великой смуте, чтобы отвлечь владимирского князя от давно задуманного — положить конец новгородской вольнице. Не шибко умен Рюрик, на худость ума его и рассчитывал Всеволод, деля между ним и Святославом киевское княжество; а нынче по худости же ума прислушивается к сладким речам Мартирия…
Словиша не заставил себя долго ждать: явился перед князем, как всегда, румяный, с улыбкой во все лицо, одетый в нарядный бархатный светлый кожух.
«Ишь ты красавец, да молод-то молод!» — с завистью подумал Всеволод, разглядывая дружинника. Свои-то годы уходят, вон уж поседели виски от забот. А у Словиши все впереди. Хоть и скудного он роду, а солнышко всем одинаково светит: что князю, что холопу. Придет срок — зароют Всеволода в землю, а почто жил?.. Почто жизней столь загубил, кому на пользу?
У Словиши нет перед собой загадок — все ему ясно, все как на ладони. Живет — радуется, помрет — и нет его. А Всеволод после себя оставит не просто память. Ежели был он не прав, вся жизнь поворотится по-иному; ежели прав был, сохранят ли добытое сыновья и внуки? А ежели канет в безвестность, то кому на радость или на горе вершил суд, казнил и миловал, хитрил и изворачивался? Сам себя лишая сна и покоя, ни тела своего не щадил, ни духа?.. Близок, близок час, но и в страхе перед божьим судом отступится ли он от начатого? И покорностью ли, завещанной в святом писании, мягкостью ли, ангельским ли терпением заслужит он потустороннюю райскую жизнь? Кто ведает, кто придет и скажет ему: я знаю, выслушай меня и отбрось сомнения; и тогда счастливы будут окружающие тебя, и сам ты будешь счастлив, и правда восторжествует во всех пределах твоей земли?..
Кашлянул Словиша, переминаясь с одной ноги на другую, с тревогой подумал: уж не захворал ли князь? Эвон как сошел с лица: щеки впали, под глазами мешки, судорожным взглядом ушел в себя.
Всеволод стряхнул оцепенение, встал, положил руку Словише на плечо.
— Эко вырядился ты, — сказал усмешливо. — Девок, чай, по всему городу присушил. Отдохнул ли с дороги?
— Благодарствую, князь, — молвил Словиша с легким поклоном. — А по твоему наказу я завсегда тут. Почто звал-кликал меня?
— Без дела бы не тревожил, — сказал Всеволод. — Заслужил ты хорошего отдыха, но нет у меня пока на примете другого такого человечка, как ты.
— Приказывай, князь.
— Велю я тебе завтра же скакать с грамотой в Киев.
Дам людишек, даров не дам. Передашь грамоту князю Рюрику и тем же часом возвратишься ко мне с ответом. Зело важна сия грамота и в чужие руки попасть не должна… Все ли так разумел?
— Все, княже.
— Ну так ступай покуда. Пей-гуляй, а завтра — в путь.
Словиша поклонился и вышел. Всеволод снова сел к столу, придвинул к себе пергаментный лист, задумался.
О чем отпишет он Рюрику?
А вот о чем.
«Брате, — напишет он в грамоте киевскому князю, — вы меня нарекли во всем племени Владимирском старейшим. Ныне ты сел на стол киевский и роздал волости младшим во братии, а мне части не уделил, якобы я участия не имел, то я увижу, как ты с ними можешь себя и землю Русскую охранять».
И скажет Всеволод Словише:
— Спросит тебя Рюрик: чего хочет князь ваш. И ты ответишь ему так: «Отдай Всеволоду и сынам его Торческ, Триполь, Корсунь, Богуслав и Канев, которые отделил ты Роману и ротою с крестным целованием утвердил».
Хорошо придумано, ладно. То-то заелозит киевский князь — ему ли тягаться со Всеволодом? Побоится не отдать. А отдаст — отринет от себя Романа и всю свою братию… Вот тогда-то и развяжет себе Всеволод руки.
«Ишь ты, — весело подумал он о Мартирии. — Теперь каково?»
Писало быстро заскользило по пергаменту. Закончив грамоту, Всеволод довольно потянулся и встал. Усталости как не бывало.
— Мария! — приотворив дверь, крикнул он в переход. Стуча по полу босыми пятками, выскочила навстречу князю дворовая девка.
— Княгиня-матушка сынка кормит, — пропищала она тонким голосом, сгибаясь перед князем в низком поклоне.
— Кликни Константина с Юрием, — сказал князь.
Юрий явился сразу: «Звал, батюшка?», старшего искали по всему терему.
Когда прибежал Константин в разодранной на животе рубахе, с царапиной на носу, Всеволод усадил их чинно за стол и велел по очереди читать Евангелие.
— Начнете отсель, — провел он ногтем по листу. — Ты, Юрий.
Мальчик поерзал на лавке, поковырял пальцем в носу и начал нараспев:
