Райдо Витич - Послесловие
— Оно же дорогущее! Ой!
— Ну, не дороже денег. И вообще, это подарок, от братьев. Ребята тебе лично притащили, — сунул ей в руки и пошел курить, чувствуя неудобство.
Тихо за стенкой было, это тоже беспокоило. Пару папирос выкурил, и не выдержал, заглянул в комнату, и вздохнул облегченно: Валюха в платье крутилась у зеркала и на палец локоны накручивала — прихорашивалась.
Нормальное дело.
Все, вспомнилось, что не полсотни лет девчонке, — улыбнулся и спокойно чай сел пить. Спокойно на душе было, и от того благостно. Редкие минуты, почти забытые.
И помрачнел, опять за папиросами потянулся: последний раз ему так хорошо, в груди тепло было, когда Леночка жива была…
Глава 48
Лена не могла понять, что за белое пятно плавает перед глазами и шипит как сломанный репродуктор. От этого шипения у нее в голове переливалось до ломоты в глазах:
— Отстань, — прошептала, но ни сама, ни врач не услышали.
— Состояние очень тяжелое, товарищ генерал. На счет гарантии? Начнем с того, что с такими травмами редко выживают.
— Она молодая.
— Я понимаю, — заверил военврач, ладонь к грудине приложив. — Но поймите и вы нас — делаем, что можем. Ганс Хафман отличный специалист, операция прошла удачно, но состояние пациентки нестабильно. Избежали комы — это уже огромное везение.
— Может, нужны какие-нибудь медикаменты?
— У нас все есть, товарищ генерал. Нужно ждать и контролировать по возможности состояние. Этим мы и занимаемся.
— Но прогноз хотя бы дать можете?
— Товарищ генерал, какой прогноз при таком ранении? Вы простите, но это только там вопрошать можно, — кивнул в сторону потолка.
— В смысле.
— У того, о ком говорят, что его нет, — губы поджал.
Артур глянул на него, как огрел: смотрите-ка, как мы витиевато выражаемся! А проще говоря — посылаем. К Богу.
Мужчина, не прощаясь развернулся и вышел на крыльцо. Закурил и обвел хмурым взглядом госпитальный парк: дождался, дурак старый?! Погубил девчонку? Почему сразу не уволил из армии? К чему тянул? Планы у него!
Идиот!
"Если только выкарабкается, если только… Сразу домой. Сразу Яна в известность. Все сразу!"
Идиот!
"Выживи, Лена! Прости дурака. Война сволочь, так и я не лучше".
И откинул папироску — к черту самокопание. Выздоровеет племяшка, он загладит.
И быстрым шагом спустился с крыльца, сел в машину:
— В штаб.
Николай стоял у фонтана на ВДНХ и все ждал. Два часа ждал. Начистился, нагладился, словно на свидание с девушкой, а Саньки не было. И худо на душе от того. Мысли дурные сами лезут: неужели и его убили?
В восемь домой двинулся, понурый, в самом паршивом настроении. Видеть никого не хотелось, даже сестренку. Горечь, злость душу раздирала.
В квартиру зашел, а там "три девицы под окном" — за столом сидели. Заулыбались его увидев, кокетливо волосы поправили, Валя защебетала. А Коля только бутылку увидел. Взял, налил в пустую кружку до краев и выпил. Лица у гостей вытянулись, Валентина растерялась.
— Ты что, Коля?
Мужчина глянул на нее и на кухню ушел. Сел, закурил голову свесив: тошно. Когда же душа болеть перестанет?
— Коля, что случилось? — присела перед ним на колени сестренка, глазки испуганные.
— К гостям иди, — попросил. Сейчас даже ее видеть не мог, сорваться боялся.
— Коленька?
— Уйди!! — закричал. «Коленька», как Леночка называла, из себя вывело, полоснуло, как лезвием по венам, и вскрыло ярость, отчаянье, боль с которой никак сжиться не мог, сколько не топил в алкоголе, сколько не гнал, не отодвигал.
Валя испуганно отпрянула, юркнула в комнату. Немного и тихо, осторожно, чуть не на цыпочках ее подруги в коридорчик переместились. Дверь хлопнула.
"Ушли. И их испугал", — зажмурился.
В комнату прошел, стараясь на сестру не смотреть. Бутылку взял и остатки водки прямо из горла выпил. Хлопнул на стол и замер: ну, хоть в голове зашуми, хоть мгновение этой тяжести в груди сотри!
Не берет.
— Еще есть? — бросил не глядя.
— Нет, — глянула испуганно. Не за себя, за брата страшно — ушел нормальный, пришел черный весь, не в себе. — Коленька…
— Замолчи!!…
Валя со страха рот ладошкой прикрыла, застыла изваянием. Николай зубы сжал, так что скулы побелели и ворот кителя рванул: почему ему жизнь оставлена? Зачем?
Все уверены были — пройдет, как он был уверен на счет Федора — затихнет боль его, время вылечит. А Грызов застрелился! Не прошло, не забылось, убило его.
И у него, как не говорили — лечит время — не проходит. Как умалишенный кружить по земле готов и искать, звать: Леночка, Леночка?!
Ленка…
Два года. Не стихает ад в душе. Сколько же еще нужно времени, чтобы смириться, забыть утрату?
И Сашки нет. А не только друг, он еще то время, когда Николай рядом с Леночкой не был, он тот поезд в июне, когда все еще были живы и, будущее казалось великим и радужным.
Великое. Радужное. Не поспоришь.
Только на черта оно ему одному?!! — одним жестом смахнул со стола чашки, бутылку, тарелку с салом.
— Ты что делаешь, Коля?! — закричала возмущенная Валя, из глаз слезы брызнули и отрезвили мужчину. Сник, виновато глянув, осел на диван и голову руками накрыл:
— Извини.
Девушка услышала это глухое, словно насильно выдавленное, и тоже притихла. Тщательно очистила сало — промыть и ничего, есть можно. Собрала осколки, на брата поглядывая и, одно поняла — плохо ему так, что самого себя не ведает. Жалко стало, и слезы уже не от обиды лились, от бессилия. Не знала она, чем помочь, подступиться боялась, слово сказать, чтобы не ранить ненароком.
Со стола убрала и присела рядом с братом, робко волос коснулась. Он дернулся.
— Не надо, Коля, не молчи, — попросила тихо. — Мает тебя, потому что в себе носишь. А ты мне скажи. Я тебе не чужой человек, и не ребенок уже, пойму.
— Что? — повернул к ней лицо, а взгляд страшный, глаза черными кажутся.
— Все, — сказала твердо. — Знаешь, как нарыв вскрывают? Болит, болит, гной вглубь идет, а ты не дай, вскрой и выпусти наружу. Легче станет.
Николай долго молчал, не зная как объяснить сестре, что есть такие нарывы, что хоть вскрывай, хоть нет. Прошел в коридор, вытащил из кармана шинели бумажный сверток и отдал девушке. А сам к окну отошел, закурил.
Пока шла война, он еще как-то мог свыкаться с потерей, как-то дышать, жить, не думать. Но сейчас, когда он бездельничает, предоставлен сам себе, чувствует особенно остро, и от этого особенно тяжело.
Как это объяснить сестре?
Валя развернула пакет и с непониманием уставилась на залитые кровью документы, наградной лист, звезду.
— Это Лена?
Коля кивнул не поворачиваясь.
А у Валентины больше слов не было: перебирала вещи убитой и думала, неужели ее брат привязан к погибшей до сих пор? Но ведь:
— Сколько же прошло, Колюшка?
— Два года, — ответил глухо. — Почти два года.
"Господи!"
Пальцы потерли звезду героя:
— Она была удивительной?
Он не мог ответить, не мог признать, что была.
— Но Коля — два года. Я понимаю, ужасно терять любимых, но так случилось. Боль пройдет, поверь.
Мужчина развернулся к ней и уставился: сколько раз он это слышал? Сколько раз говорил себе и другим? А что изменилось?
— Давай спать, — забрал у нее вещи Лены, завернул аккуратно, тщательно. В верхний ящик письменного стола решил положить, выкинув оттуда всякую ненужную мелочь: катушки ниток, свои вырезанные из дерева танки, втулки, бляху от старого давно исчезнувшего ремня. Ничего больше не было в ящике, кроме этого свертка.
Валя смотрела как брат молча, методично выкидывает все, устраивая буквально саркофаг для документов любимой и, чувствовала, как мурашки по коже бегут. Мысль мелькнула: Николай с ума сошел? Ее обстоятельный, слишком вдумчивый и разумный брат не может влюбиться настолько сильно, не может всерьез любить мертвую. Ветреник Дроздов, друг его может — сомнений у нее не вызывало, но Коля?
Но то, что он делал, что сказал, как себя вел, говорило об обратном, и это ужасало. Коля всегда все делал обстоятельно, и если влюбился точно так же то, возможно мертвая девушка так и останется до конца его жизни единственной, так и будет стоять на том постаменте, на который он ее возвел.
"Господи, Боже мой!"
Как же это страшно любить мертвую.
— Коля…
— Давай спать, — глянул на нее, осторожно задвинув ящик.
— Все пройдет, Коля.
Он кивнул:
— Спать. Я устал.
Лена пыталась разглядеть, что скрыто за пятнами. Там кто-то что-то говорил: она слышала, но не понимала, а очень хотелось. Но только делала усилие, как тут же забывала, зачем.
— Мы уезжаем.
— Всю группу уволили.
— Завтра поезд.
— Ты выздорови, капитан, очень просим.
