Глеб Алексеев - Подземная Москва
– Так не забудьте же – они спускаются сегодня…
Глава восьмая
ЛЮБОПЫТНЫЙ ОПЫТ С КОШКОЙ
"Негодяй" на ходу вскочил в трамвай…
Было часа два. Самый пустой час на московских улицах. На углах дремлют моссельпромщицы, под солнцем растекается их шоколад.
В палатках, никуда не торопясь, пьют воду прохожие безработные, по тротуарам бродят сонные кошки; из окна, на котором свесилась потная перина, женщина в растрепанных волосах кричала кому-то:
– Марья!
– Чиво?
– Сегодня собрание комитета! Ва-аське скажи: перевыборы…
– Ска-ажу!..
На Петровке воняли автомобили, в окнах рыжели на солнце принадлежности дамского туалета, по тротуару унылый "снегирь" гнался за удиравшим яблочником, не выправившим патент. "Негодяй" мимоходом купил "Известия", пробурчал человеку, саданувшему его портфелем в бок:
– Извиняюсь!-и юркнул в темный холодный подъезд дома, выходившего углами на Софийку и Неглинный. Это был штаб концессионеров, обещавших Москве метрополитен.
Два инженера в голубых пижамах, разомлевшие от московской полуденной жары, лениво потели за чаем. Это были вполне честные немецкие лица: одинаковые губы цвета ветчины, глаза вялые, как трава,- медлительные, уверенные в каждом своем движении люди. В углу на подставке фотографического аппарата помещался прибор, напоминавший волшебный фонарь. Человек в черной маске поворачивал ручку, следя черными подковами глухих очков за стрелкой, прыгавшей по зеленым цифрам. Когда стрелка перескакивала на тридцать, из жерла прибора вырывались маленькие фиолетовые молнии в экран, укрепленный на стене. В замаскированном "негодяй" узнал инженера Кранца, прибывшего в экспедицию с непонятным поручением.
Инженер в голубой пижаме назывался "герр Отто Шпеер". Он сказал отдуваясь:
– Отлично, дорогой Кранц! Мы были свидетелями мгновенной смерти мухи, попавшей на экран… Это поразительно и совершенно непонятно… Но что вы скажете о той вон кошке, присевшей на противоположной трубе?
– Я скажу, что в данном случае ни кошка, ни даже слон ничем не отличаются от мухи.
Он повернул прибор к окну, дернул за шнурок, и кошка, подстреленная тупой фиолетовой молнией, скользнула с крыши. Тогда замаскированный снял маску-видимо, она предохраняла его от действия губительных лучей.
– Вот вам лучи Мьютесса на практике,- сказал Кранц,- и пока в этой варварской стране знают о них только понаслышке, в наших руках есть преимущество! Что вы думаете обо всем этом, герр Теодор Басофф?
Так звали "негодяя". Иногда, переделав окончание фамилии на два "фф", можно стать иностранцем. "Так вот оно что,- подумал Басов,- концессионеры вооружены действительно до зубов".
– Господа,- сказал он,- то, что я готов сообщить вам, вряд ли вас порадует. У нас есть конкуренты, и, по моим сведениям, они сегодня спускаются в подземную Москву.
И он рассказал о некоторых деталях своего визита в оранжеватый домик на Никитской.
– Их два?-вяло спросил инженер в голубой пижаме.
– Два.
– Вы твердо в этом убеждены?
– Мне сказала княгиня. Но постойте… Впрочем, она сказала также, что Мамочкин упоминал о трех рабочих с завода "Динамо". Я не знаю их роли…
– Хотя бы десять рабочих с завода "Динамо"! – как орешек, раскололся смехом инженер в голубой пижаме.- Дорогой герр Кранц, скажите нам, какими химическими средствами располагает наша экспедиция для того, чтобы избавиться от непрошеных конкурентов, если придется встретиться с ними в таком неудобном месте, как подземный Кремль?
– Можно попробовать чихательный газ,- спокойно отвечал Кранц,- люди зачихаются до смерти… Можно попробовать также веселящий газ, люди будут смеяться до смерти… Не правда ли, эта картинка так и просится в современный юмористический журнал: люди, смеющиеся до смерти в подземельях Московского Кремля? Если бы мы с вами не в состоянии были проделать этот опыт на практике, я бы сказал: похоже на выдумку захмелевшего романиста. Инженер Кранц был большим знатоком своего дела.
– Кроме того,- добавил он,- вы только что были свидетелями некоторых, отнюдь не фантастических, опытов.
Тогда инженер в голубой пижаме сказал, наливая новый стакан чаю:
– Вы очень предусмотрительны, Басофф, и мы благодарим вас за своевременное предупреждение. Назначьте вашей княгине небольшое вспомоществование: купите у нее плюшевый альбом, два бюстгальтера и, пожалуй, ордена покойного князя… Если по ходу дела нужно-женитесь на ней: учитесь быть настоящим европейцем!.. Все это не изменяет наших планов. Сегодня мы спустимся в подземелье, хотя бы там оказалась целая рота красноармейцев…
Глава девятая
ТРИ НОВЫХ ГЕРОЯ ПОВЕСТИ
Тут наконец я должен познакомить читателя с остальными героями моего повествования, притом сразу с тремя. Они назывались: Арсений Дротов, Семен Сиволобчик и Степан Кухаренко. Два из них, вероятно, были великороссами, они говорили на "а" и подстригались в кружок. Третий – выворачивал "мабут" и хоть также читал "Правду", но под вечер, когда все трое возвращались с работы, любил вспоминать про великого Тараса и вареники с сыром. Все трое работали на заводе "Динамо"… Восемь часов на заводе, когда, словно оголтелые, крутятся шкивы, визжат шестеренки и зубчатые колеса, и многопудовые маховики сотрясают стены, совершенно изматывают нервы. Но без пяти четыре восторженно ревел заводской гудок, и Дротов обтирал об фартук напильник, снимал промасленную прозодежду и у ворот над весенней лужей, у которой уже прохаживался чей-то петух, поджидал приятелей. Он был жилист и сух, усы его обвисали по-горьковски, правое плечо – не от того ли, что правая рука двадцать четвертый год держала напильник,-было выше левого, в обхождении он был прост и степенен, так как давно знал цену жизни и свое в ней место. В революцию из таких никогда не вырабатывались крикуны, а всегда дельные, незаменимые работники. Он два года дрался в красной пехоте, отстоял екатеринославские заводы, ходил на Каховку и Сиваш, а когда "маленько ослобонился", познакомился с политграмотой. Сидел над ней год, водя опрямевшим от напильника и курка пальцем.
На Пименовской, в той ее конечности, где упирается она в бывшую Сущевскую часть, года три назад растащили по бревнышку на топливо дом, и черный его обгорелый костяк долго торчал бы еще, как гнездо больных зубов, если бы товарищи Дротов, Сиволобчик и Кухаренко не задумали поселиться вместе и из потертых скрошившихся кирпичей не попробовали заложить дом-коммуну. Так новая жизнь началась с фундамента. Когда его выводили, земля была рыхла и податлива.
Семена на заводе называли "порохом" за способность быстро загораться и столь же быстро остывать. "Тов-варищи,- кричал он, вымахивая вперед подстреленную не то на Кубани, не то под Варшавой руку,- вот оно!" Его белобрысый хохолок окончательно намокал. Вероятно, ему казалось, что он все еще командует ударным взводом, и потому, чтобы он ни делал, все было ударным. Но так было два дня, потом его энергия остывала или направлялась на другое. Дротов,- молчаливый и уверенный, расчетливый в каждом движении, словно напильником он ворочал камни на годы,-в таких случаях бывал для Семена самым необходимым человеком. Он умел поддерживать в нем остывающую энергию и направлять ее с большей для всей братвы выгодой.
Если ко всему этому добавить чисто национальное упрямство Кухаренко, его ленцу, но и его упорство в достижении поставленной цели-представляется совершенно ясным, что компания друзей обладала не только недостатками, но и некоторыми достоинствами, притом недостатки, как водится, уравновешивались, достоинства, наоборот, складывались и в сумме представляли собой силу, достаточную, например, чтобы на развалинах растащенного на дровишки домика построить довольно сносный и удобный для жилья дом. А ведь известно: если из метлы вытаскивать по прутику – можно изломать всю метлу, а прутики вместе – метлы не сломать, если бы даже такое страшное учреждение, как домовый комитет, захотело это попробовать!
В субботу Дротов, по обыкновению, поджидал своих друзей у фабричных ворот. Рабочие по привычке, хоть обыски и отменили, выходили гусем, один за другим, у ворот толпились. На лужах весело кололось весеннее солнце, проезжие извозчики поливали грязью, словно коричневым липким веером. – Легче, че-ерт!
– А ты рот не разевай! Ра-аззява-а!
– Раззява, не раззява, здрясте, товарищ!
– Вы были на заседании завкома? Обсуждался вопрос о Мопре… Мы порешили всем цехом.
– Ваньку обязательно надоть побоку! Это, я вам доложу, такой карась…
– Да-с, чертеж весьма сложный…
– И куда это центра смотрить? – умов не приложим…
– Куды, куды прешь? Аль зенками-то не зришь?
– Ой, товарищ Дуня, гляньте: Москва-река-те! Хошь семенков?..
– А на гармошке сыграшь?
– Для тебя – что хошь!..
– А я вам говорю, товарищ, что мораль рабочего класса, поскольку она уже выкристаллизировалась…
