Булат Жандарбеков - Подвиг Ширака
Гобрий прямо-таки впился взглядом в Фанета, который, задумчиво покачивая головой, сказал:
— Ну что сказать тебе, Гобрий? Не настолько уж я знаю эту женщину... Она же отдала кровожадный приказ не щадить никого, и она же подарила мне жизнь... Она женщина, Гобрий, а поступки женщины невозможно предугадать, и этим все сказано... Спасибо тебе, Крез. Я понял, что Камбиз далеко не Кар, а раз Камбиз отпадает, то мы, наверное, не увидимся. Может быть, в бою?.. Как только кончится серебро царицы, мне придется искать работу и нового господина... Желаю вам всем счастья и удачи, а особенно тебе, Гобрий. Прощайте!
— Иди к Амасису, ему понадобятся смелые воины и острые мечи, — сказал Гистасп.
— Спасибо, Гистасп. Я, наверное, заверну к семье в Галикарнас, а затем, по твоему совету, загляну к Амасису. И если подойду к нему, а он мне приглянется, то тогда мы наверняка встретимся в бою.
— Со мной вряд ли, а вот с моим Дарием возможно.
— Обещаю тебе щадить его, если он ответит тем же.
— Я скажу ему об этом, Фанет.
В СТРАНЕ БОЛЬШОГО ХАПИ
Фараон-разбойник
Из всех фараонов ХХVI династии Амасис был, безусловно, наиболее яркой фигурой, и память в народе о веселом, простом и доступном добром царе надолго пережила ею самого, хотя, если сказать по правде, его правление особых облегчений народу не принесло. Наверное, сыграло свою роль и то, что Амасис был последним независимым фараоном-египтянином. Амасис (тронное имя Яхмос II), совсем не походил на “благого бога, сына и почитателя богов”, и на тьму своих предшественников, носивших этот благозвучный титул более трех тысяч лет! Сам он был весьма нелестного мнения об этой бесконечной веренице живых истуканов, восседавших на троне Египта. Исключение он делал только для двоих — фараона Рамсеса II, двухметрового царя-вояки, и Эхнатона — фараона-еретика, ненависть жрецов к которому не погасили и девять столетий, прошедших со дня его смерти. Притом Амасис отдавал предпочтение Эхнатону, так как, сам большой храбрец, считал, что все, сделанное Рамсесом II, и ему вполне по плечу.
* * *
Восхищаясь деяниями Эхнатона, Амасис пытался подражать фараону-бунтарю, но ему не хватало масштаба мысли, фанатичного стремления претворить высшую идею в жизнь. По сравнению с Эхнатоном действия Амасиса выглядели как-то легковесно и даже легкомысленно.
Когда дальний и весьма сомнительный родственник по материнской линии правящего фараона Априя — Амасис предъявил свои претензии на египетский престол, никто в Египте не воспринял этого всерьез. Настолько дико и нелепо все это выглядело. Какой-то главарь шайки наемников, по утверждению злых языков не брезговавший даже “пошалить” на “большой дороге”, бросил вызов властелину Нижнего и Верхнего Египта!
Но очень скоро Амасис заставил считаться с собой. Умный и дерзкий, он нащупал слабинку в, казалось бы, монолитной и неуязвимой позиции Априя. Фараон Априй после неудачной войны с Вавилоном, когда победоносный Навуходоносор лишил Египет последних владений в Сирии и Палестине, окончательно убедился в том, что за долгий период иноземного владычества египтяне разучились воевать и побеждать. А поэтому, не надеясь больше на воинственность своих подданных, стал вербовать наемников в Элладе, Малой Азии, Эфиопии, Ливии. Предпочтение отдавалось наиболее дисциплинированным и боеспособным грекам. Для египтян, переживших попеременно долгое иноземное владычество ливийцев, ассирийцев, эфиопов после освобождения, обострившего национальное чувство, такое грекофильство фараона было как острый нож, и этим воспользовался Амасис. Он провозгласил, что его высшая и благородная цель — возрождение национального духа и изгнание всех иноземцев со священной земли Египта. “Страна Та-Кемт — только для “пи-роми” (“доблестных”)!” — не уставал повторять он. Понятно, что у египетских воинов, посланных против мятежника, просто рука не поднималась на такого пламенного патриота египетской земли. И они стали толпами переходить на сторону верного сына Египта. Для законного фараона дело начинало принимать дурной оборот, и он, чтобы выиграть время, то ли полагая действительно убедить, послал к предводителю восставших знатного вельможу Патарбемиса с увещанием образумиться и прекратить мятеж.
Амасис встретил посланца фараона верхом на коне во главе всей своей вооруженной до зубов армии и, выслушав Патарбемиса, слегка приподнялся и, испустив ветры под громовой хохот своих головорезов, велел отнести этот “ответ” его величеству Априю.
Вернувшись, глупый вельможа наивно передал “ответ” Амасиса фараону, и разгневанный Априй приказал отрезать нос несчастному Патарбемису. Оскорбленная таким надругательством над одним из родовитейших вельмож знать в своем большинстве, оставив Априя, перешла на сторону его врага.
Положение фараона стало безнадежным.
* * *
Априй погиб. Победитель, въехав в столицу под ликующие клики народа, торжественно короновался. Но после этого началось такое, что все только рты поразевали.
Первым делом новый фараон торжественно и пышно похоронил прежнего. Все диву давались, видя безутешное горе Амасиса по Априю, который вдруг оказался ближайшим родственником покойного и самым его “закадычным” другом. В подтверждение этого, словно по мановению волшебной палочки стали появляться многочисленные чеканные овалы и медальоны, в которых трогательно, словно близнецов, изображали спаренные профили Априя и его убийцы Амасиса. Это являлось как бы неопровержимым доказательством того, что убитый горем Амасис по праву занял опустевший трон своего незабвенного родственника и друга.
Если комедия с похоронами Априя, отца знаменитой вавилонской царицы Нитокрис, была воспринята в Египте хотя и по-разному, но в общем миролюбиво и даже с пониманием, то следующий “подвиг” разбойного фараона был воспринят единодушно — взрывом возмущения. Победив Априя, лишившегося поддержки народа из-за своего грекофильства и умело использовав это, чтобы своими патриотическими призывами привлечь к себе египтян, Амасис, больше своего предшественника смысливший в военном деле и понимавший преимущество пусть наемных, но профессиональных воинов, для которых война — ремесло, перед вчерашними пахарями, пастухами, ремесленниками, которых долгое иноземное владычество отучило держать оружие в руках, открыл широкий доступ чужеземцам в свою армию. Он пошел по этому пути еще дальше, чем все фараоны, царствовавшие до него, вместе взятые. Чтобы привлечь греков — одних из лучших воинов того времени, он выстроил им город Навкратис и наделил его правом экстерриториальности, то есть в этом городе эллины могли жить по своим обычаям и законам.
Когда разъяренные вероломством “верного сына и великого патриота земли египетской” египтяне спохватились и решили покарать обманщика, было уже поздно. Амасис прочно сидел на троне под охраной тридцати тысяч наемников! Это было втрое больше, чем их было у Априя, которых он так торжественно обещал изгнать. И, словно в насмешку над легковерными египтянами, он еще и женился на Ладике — гречанке из Киренаики.
Но если против своих подданных этих тридцати тысяч было достаточно, то против сотен тысяч закаленных в огне битв сарбазов победоносного Кира это было все равно, что противопоставить песочную запруду стремительному и бурному потоку. Прирожденный воин, Амасис был обязан троном Египта своему мечу, и только на меч он уповал. Чтобы достойно сражаться с Киром, надо было создать мощную, хорошо обученную и вооруженную армию и сильный, оснащенный флот.
* * *
Все помыслы Амасиса были направлены на возрождение былого величия и могущества Египта, но от желания до его претворения очень большая дистанция и зачастую непреодолимая. Тяжелое наследство досталось Амасису. Египет, раздираемый внутренними противоречиями, крайне истощенный иноземным владычеством ливийцев, ассирийцев и эфиопов, захватывающих страну в этой последовательности, после долгой и упорной борьбы обрел все-таки свою независимость.
Энергичные фараоны ХХIV саиской династии, названной так по своей столице — городу Саис (к этой династии, понятно, причислял себя и Амасис), прилагали много усилий, чтобы вернуть Египет в ряды великих держав, но испытания одно тяжелее другого обрушивались на неокрепшую многострадальную страну великого Нила. Чтобы предотвратить гибельное нашествие диких кочевников, фараон Псамметих II был вынужден выплатить чудовищную дань царю саков Мадию, разорившему Египет дотла. Затем произошла неудачная война с Навуходоносором — царем Вавилона, которая, окончательно обессилив страну, лишила Египет его последних зарубежных владений — в Сирии и в Палестине. С большим трудом Египет отбивался от набегов соседей — Эфиопии и Ливии, бывших когда-то вассалами Египта, а затем и господствовавших над Египтом. Изгнанные, они мечтали вновь овладеть этой сказочной страной. А теперь возникла новая страшная угроза — персы! Чтобы противостоять Киру, нужна сильная и многочисленная армия, нужен флот, тоже сильный и могучий, а для этого нужны средства, и много средств, а где их взять? Страна разорена — казна пуста. У простого люда, вконец обнищавшего, — брать уже просто нечего. Оставались лишь знать и жречество, которые не только сохранили свои богатства в смутное время, но и значительно приумножили их. Чужеземные фараоны, беспощадно разоряя Египет и обирая до нитки простой люд, в то же время чувствуя шаткость своего положения в чужой и враждебной стране, искали опору в местной родовитой знати и заискивали перед всемогущим жречеством, осмлая своими милостями и щедро обогащая и тех и других. Так что и знать, и жречество даже при чужеземном правлении в накладе не оставались, а вот “свой” фараон решил основательно потрясти мошну и тех и других.
