Анатолий Корольченко - Атаман Платов
К вечеру третьего дня достигли речки Калалах, впадающей в Егорлык. Река сама по себе тихая, спокойная, как большинство степных рек. Летом, пересыхая, напоминает ручей. Однако сейчас, после паводка, она разлилась, мутные воды бурлили.
Повозки обоза уже сосредоточились на широком лугу, и ездовые выпрягали лошадей, поспешая дотемна их напоить и задать корма. Ларионов и Платов согласовали места, где расположить повозки, а где казаков, куда выслать на ночь охрану и когда на завтра выступать в путь.
Ночь накатилась неожиданно быстро, и стало так темно, как бывает на юге. Пылали костры, слышались людские голоса, конский хруст да похрапывание. Потом стало стихать, костры никли — лагерь погрузился в покой.
Матвею не спалось. Что-то тревожило, не давало сомкнуть глаз. Чертыхнувшись, он натянул сапоги, вышел из шатра.
— Матвей Иваныч, слышь-ка, — узнал он голос Авдотьева.
Фрол произнес это таким тоном, будто перед ним стоял не полковник, а его ровня.
— Не серчай, что называю так, — это из уважения. Что не спишь?
— Не знаю. Нейдет сон.
— И мне тоже.
— Неспокойно вот здесь, — Матвей ткнул себя в грудь. — И ночь будто бы мягкая да теплая, а на душе скребет.
— У меня тоже недобро в мыслях. И думаю не зря. Прислушайся-ка!..
Платов затаился: почувствовал, как на лицо пахнуло легкое, едва уловимое дыхание сыроватого ветерка.
— Да нет, не так! — коснулся плеча казак. — Ты приляг да прислонись к землице. Вот так-то.
Фрол проворно лет и припал к земле ухом. Матвей последовал примеру. Щеку кольнула былинка, защекотало в ухе.
— Ну? Слышишь? — с тревогой в голосе спросил Фрол.
— Ничего не слышу.
— А ты затаись… Затаись…
Матвей плотней прижал ухо к земле, затих и вдруг различил едва слышимый далекий гул да редкие всплески птичьих криков. Почудилось, что ли…
— Ну, что слышишь?
— Гул какой-то, да еще вроде птицы горланят…
— Вот-вот! А разве птица ночью кричит?
— Да вроде бы нет…
— Правильно! Ночью она спит. Сидит себе смирно.
А выходит вот что: недалеко остановился неприятель. Разложил огни и побеспокоил птицу. А коль крик большой, стало быть, много и огней. Значит, множество и басурманов. Скумекал?
— Ну уж, — усомнился Платов.
— Верь мне, Иваныч! Уж коли я говорю, то без ошибки. Прикажи разведать: непременно будет так, как я тебе сказывал.
Фрол говорил с такой убежденностью, что командир не посмел возразить.
— Сейчас пошлю… Вызови-ка есаула с первой сотни.
— Не надо тревожить людей. Поручи дело мне. Я со своими казаками разузнаю.
— Ладно. Давай, действуй!
Вскоре трое казаков верхом поехали от реки в сторону, откуда неслись тревожные крики птиц.
В ожидании их возвращения Матвей не сомкнул глаз. Хотел сообщить о своем подозрении полковнику Ларионову, да воздержался: а вдруг все напрасно…
Вернулся Авдотьев за полуночь, встревоженный и разгоряченный.
— Так и есть, господин полковник. За увалами — костры по всей степи.
— Может, наши?
— Какой там! Одного схватили, приволокли.
— Есть пленный? — оживился Платов. — Давай его сюда! И драгомана[3] немедленно! Скачите к Ларионову: доложите, что схватили нехристя.
Полковник Ларионов явился сам.
— Что случилось? Где пленный?
Турок — молодой, с запавшими и злыми глазами — заговорил лишь под угрозой плети. На вопрос — большое ли собрано турецкое войско, коротко ответил:
— Двадцать тысяч.
— Сколько? — Ларионов даже привстал.
— Двадцать тысяч, — хмуро повторил тот.
— Кто же возглавляет их? Кто главный?
— Сам хан. Давлет-Гирей.
Из дальнейших пояснений стало ясно, что турки, кубанские татары и горские племена объединились и сейчас расположились неподалеку от дороги, ожидают, когда появятся русские, чтобы напасть.
— Уберите турка! — распорядился Ларионов. — Что, Платов, предлагаешь?
— Нужно драться. Соорудим у реки вагенбург, и пусть попробуют нас взять!
Вагенбургом называлось сооружение из повозок, за которыми укрывались обороняющиеся. Внутрь образованного из повозок и грузов кольца загоняли лошадей.
— Может, выждать? Авось, обойдется! — раздумывал Ларионов.
— А если не обойдется? Уж если мы их увидели, то обнаружат и они нас.
Обстановка складывалась явно не в пользу казаков. Разве могли долго противостоять полторы тысячи людей полчищу ожесточенного неприятеля?
— Согласен, — не стал возражать Ларионов. — Поднимай, Платов, всех и сооружай вагенбург. Да чтоб не очень шумели. А я займусь охранением: пикеты вышлю вперед да в цепь казаков расположу.
До ближайшей станицы, где имелся русский гарнизон, сорок верст. Туда собирались добраться к вечеру. Следовательно, весь день там не всполошатся, будут спокойно их ждать.
— Хорошо б, если Бухвостов выслал навстречу нам партию, — высказался Ларионов. Бухвостов командовал гусарским полком.
— Самим надо посылать верховых.
— Так-то так, но тут столько неприятеля, что и Бухвостов не поможет.
— Может, еще кто с ним подойдет, — не сдавался Матвей.
В противоположность Ларионову он оставался спокойным. Мозг работал четко, ясно, быстро, словно и опасности никакой не было.
Пока они обсуждали план действия, ночь пошла на убыль, на востоке забрезжила заря.
Сооружение вагенбурга на лугу, неподалеку от речки, шло полным ходом. Казалось бы, ничего сложного в том деле не было, но неопытные ездовые, напуганные близкой опасностью, суетились, шумели, внося бестолковость. Матвей тоже кричал, матерился, огрел кого-то плетью.
— Ты что ж, не видишь, как ставишь телегу? Задом наперед! Жить хочешь, так думай головой, а не задницей!
— Так ить, где турок-то?
— Разворачивай немедля, дурья башка!
После немалых усилий вагенбург, наконец, соорудили. Ларионов выслал вперед пикеты, а за ними, поближе к вагенбургу, расположил казаков с мушкетами. И конные сотни укрыл для атаки в лощинах. Сам выехал на возвышенность с тремя казаками.
— Скачите по этой дороге, а собьетесь — держитесь на полуденное солнышко, — напутствовал он их. — В той стороне станица. Доскачете, передайте главному, что так, мол, и так: с турками сам Давлет-Гирей и силы их большие. Немедля нужна помощь, иначе не сдюжим…
Трое верховых миновали ближний увал, скрылись за ним, а когда стали подниматься к гребню дальней возвышенности, перед ними выросли неприятельские всадники. Они разом бросились на казаков. А потом из-за гребня показалось столько верховых, что Ларионов понял, что пленный турок нисколько не преувеличивал. С досады до крови куснул губу. Теперь на скорую помощь рассчитывать не приходилось.
Выставленные пикеты турки сняли. Залегшие с мушкетами казаки открыли по неприятелю огонь. Поближе подкатили и единственную пушку.
Поняв, что на их стороне численное превосходство, турки бросились вперед. И если б не казачьи сотни, ударившие в дротики, — так называли конную атаку с применением длинных пик, — мушкетчикам бы не сдобровать. Из-за гряды, справа и слева, выкатились новые не сотни, а тысячи всадников, которые обходили их, намереваясь взять в кольцо.
Платов не выдержал, прискакал в арьергардную сотню.
— Отходи помаленьку! Отходи! — командовал он. Осыпаемые стрелами, казаки медленно отходили, прикрывая сосредоточение всех остальных в вагенбурге. Оттуда уже захлопали мушкеты, и неприятельские всадники отпрянули. Матчей в числе последних проскочил через проход. Стоявшие наготове казаки закатили в проход две повозки. Турки обложили казаков с трех сторон. Лишь с четвертой, где в тылу обороняющихся протекала речка Калалах, всадников не было видно. Казаки занимали высокий, круто обрывавшийся к реке берег, и неприятелю невыгодно было вести атаку со стороны реки. Платов понял, что скоро неприятельские отряды появятся и за речкой. Тогда уж лагерь окажется в полном окружении. «Нужно попытаться еще раз пробиться к своим», — не выходила из головы мысль.
Он лежал, укрывшись за сброшенными с телег мешками с провиантом, какими-то кулями и тюками. Над головой со зловещим свистом то и дело пролетали стрелы. Одна вонзилась в ящик рядом с ним. Тонкая, с перьями на конце, она трепетно задрожала: ее наконечник почти весь вошел в доску.
«Попадет такая в грудь — и пробьет насквозь», — подумал Платов. И еще пришла мысль обучить обращению с луком казаков полка. Кто знает, что придется испытать в бою: может, возникнет надобность воспользоваться этим оружием.
Несколько раз неприятельским всадникам удавалось приблизиться почти вплотную к повозкам, но огонь из мушкетов и пушки заставлял их отходить.
«А посылать за подмогой надо… — назойливо сверлила мысль. — И сделать это следует быстрей, пока не обложили и со стороны речки».
