Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь
«Если существует во вселенной воплощение совершенной женской красоты — то это Маргарита Валуа. В мире нет ничего подобного, по сравнению с ней остальные кажутся дурнушками. Она настоящая богиня, нежели принцесса».
Без сомнения, Брантом несколько преувеличил. Куда уж там, так расписал! И это при том, что ее родные братья — сплошь дегенераты. Но из двух несомненных качеств Маргариты — красоты и любвеобильности — он сделал такой акцент на первом, что оно напрочь скрыло от всех второе, значительно перевесив чашу весов в свою сторону. Возможно, потому, что он был влюблен в Марго, а потому достоин прощения читателя. Поэтому она и вышла из-под его пера такой писаной красавицей, разумеется, с точки зрения француза шестнадцатого столетия.
А теперь попрошу прощения у читателя, если в чем-то повторился, то есть если что-то из только что сказанного было написано мною в этой книге ранее. Но пройден уже такой путь, что трудно возвращаться назад, не рискуя не заблудиться самому в собственных страницах.
Жанна смотрела на будущую невестку, видела на ее лице все парфюмерные ухищрения и думала: «Смой она все это, на что будет тогда похожа? Какой увидит ее Генрих в постели? А утром, когда проснется раньше нее?»
Но эти мысли она тут же отбросила. Она сама была женщиной и все хорошо понимала; для того и существуют помады и румяна.
— Благополучно ли вы доехали, мадам? — спросила Марго, указывая движением руки на диван, но не садясь раньше, нежели сядет гостья.
— Благодарение Богу, поездка наша завершилась успешно. Мы с дочерью увидели много прекрасного, побывали в замке Шенонсо, а теперь вот в Блуа.
— Так это ваша дочь? — вскинула брови Маргарита и перевела взгляд на Катерину, радушно улыбаясь при этом. — Знаете, я догадывалась, но не смела спросить…
Она присела на корточки и протянула девочке ладонь:
— Так ты, стало быть, принцесса Катерина? Ну, здравствуй же! А я принцесса Маргарита. Можешь мне тоже говорить «ты», ведь мы троюродные сестры.
«Умна, обходительна, умеет вести беседу» — с чувством удовлетворения подумала Жанна.
Катерина, уже давно успевшая разглядеть все вокруг, подала голос:
— А ты здесь живешь?
— Ну, конечно же, здесь. Но это временно, а потом мы поедем в Париж. Ты хочешь поехать с нами в Париж?
— У вас здесь красиво, — вместо ответа произнесла Катерина и неожиданно выпалила: — А у нас не так…
Жанна поперхнулась. Марго поняла, что королеве стало неловко. Обе поняли, что сейчас ребенок станет «расписывать» бедность наваррского двора и на одну десятую не тянувшего против пышности и великолепия двора французского. Мать не могла ее перебить, дабы не поставить себя в неловкое положение, ведь Марго сразу поймет, что Жанна нарочно увела беседу в другое русло, чтобы не выглядеть жалкой и бедной королевой в глазах французской принцессы.
Марго не зря звали «первой дамой Франции» как по красоте, так и по воспитанию. Поймав взгляд Жанны, она сразу же поняла, что надо прийти на помощь свекрови, и уже раскрыла рот, собираясь что-то сказать девочке, но та вдруг сама себя перебила:
— Я никогда не была в Париже, но мама мне рассказывала про него. Там большие дворцы и мосты, на которых стоят дома. А король Франции живет в Лувре, самом плохом из дворцов.
Марго бросила взгляд на Жанну. Та закашлялась, поднеся руку с платком ко рту. Маргарита внезапно рассмеялась:
— Ну, Лувр — не самый плохой, есть и похуже.
— Почему же он не живет в самом лучшем?
— Потому, девочка моя, что король несчастнее самого последнего из своих подданных.
— Разве? Но ведь он король! Почему же он несчастен?
— Потому что он не может делать того, что хочет.
— А другие могут?
— Другие всегда делают то, что хотят.
Катерина подумала немного, разглядывая разноцветные квадраты плит на полу, потом снова подняла глаза:
— А правда, что в вашем дворце скучно и страшно?
— Ну что ты, ничуть не бывало! — Марго перевела взгляд на Жанну и продолжила, глядя теперь уже на нее: — В нашем дворце вы будете вольны делать все, что вам захочется, ваши любые желания будут сразу же исполняться и вы увидите, как у нас будет весело… и совсем не страшно.
И снова взгляд на Катерину:
— А потом я познакомлю тебя с кузенами, их целых три. «Что ж, прием вполне благопристойный, — подумала Жанна, — так начинает и сама мадам Екатерина. Правда, заканчивается он не всегда на столь высокой ноте». Тут же ее взяли сомнения: как поведет себя будущая королева Наваррская «крез день, пять, месяц, два… после того как придет разрешение от папы и будет подписан брачный контракт? Но это потом. А сейчас?.. Что если заговорить с ней о вероисповедании? Не рано ли? Но чего тянуть? Интересно посмотреть, как вытянется ее лицо, ведь говорят, она ярая католичка. Надо попробовать, а если потребуется — постараться переубедить. Можно испортить отношения, но это необходимо сделать, за этим она и приехала. Д'Альбре решилась:
— Отрекитесь от своей религии, примите истинную веру, и я стану вам матерью, а вас назову своей дочерью.
Ответ Маргариты был лаконичным:
— Тогда собственная мать отречется от меня.
— Ах, не все ли ей равно какой вы веры, ведь главное для нее — мир в ее королевстве.
— А вам? Почему бы вам не уговорить сына стать католиком? Наш союз станет от этого только крепче.
— Генрих — глава протестантов, и он не переменит веру. Реформация для него — религия угнетенных и обездоленных, от которых он уже не отвернется.
— Но ведь он был католиком, а вы заставили его стать кальвинистом.
— Два раза веру не меняют.
— Можно и три, сейчас это в моде. Господин Лесдигьер, кстати, тоже дважды менял веру.
— Это вы его вынудили. Но мы не будем принуждать друг друга. Я хочу, чтобы вы приняли Реформацию.
— И стала бы петь псалмы вместо прослушивания месс, добилась бы этим отлучения от церкви и навлекла гнев матери, братьев и всего католического мира? Никогда! Все знают, что я католичка. Переменить веру — значит упасть, уронить себя в глазах всех. Первой осудят меня, потом мою мать.
— Раз вы такая рьяная католичка, зачем же соглашаетесь выйти замуж за принца-протестанта? Только потому, что вскоре у него будет собственное королевство?
— О чем вы говорите! Самая маленькая область Франции больше этого королевства… Не я, так захотела моя мать.
— Значит, ей все равно, католик ваш муж или гугенот?
— Конечно же, нет. Но у нее на этот счет свои планы, которые мне неведомы, и нарушать их я как любящая дочь не могу. Поэтому и даю согласие, хотя, поверьте, мне это нелегко.
— Однако вы убеждены в необходимости этого шага. Что движет вами при этом?
— Мысль о том, что любой шаг, предпринятый моей матерью, благопристоен и оправдан и служит в конечном итоге во благо и к процветанию французского королевства.
— И вас при этом совершенно не будет беспокоить вероисповедание вашего мужа и ваше собственное?
— Нисколько. Впрочем, я предпочла бы, чтобы он стал католиком.
— А он мечтает видеть вас протестанткой.
— Между нами нет любви, мы даже еще не виделись, а значит, не может быть с моей стороны никакого компромисса с собственной совестью и убеждениями.
Она встала. Жанна поняла: разговор окончен. Марго не поддалась.
Жанна вновь возобновила беседу на эту тему несколько дней спустя, но она получилась еще короче и привела к тому же результату. Больше «наседать» на невестку не имело смысла, и она оставила свои попытки, решив теперь, что надо закалить Генриха в борьбе против этих фанатиков, умолять его не поддаваться на соблазны и не менять веры. Но с Марго отношения были уже не те, что при встрече — от них повеяло холодком.
Тем временем Екатерина Медичи вновь отправила письмо к Великому герцогу Лоренцо с просьбой оказать давление на папу и получить его благословение, ведь помимо того, что молодые были разной веры, они приходились друг другу по материнской линии Генриха и отцовской линии Маргариты троюродными братом и сестрой, а значит, имело место пусть не прямое, но все же кровное родство. Потом она решила послать в Рим кардинала Лотарингского. Уж тот непременно должен был прислать нужный ответ, она позаботилась об этом, снабдив его перед отъездом необходимыми инструкциями.
Глава 4
Последние шаги перед вечностью
Гостям из Ла-Рошели не давали скучать. Чуть ли не ежедневно устраивались веселые пиры и пышные балы, на которых придворное общество появлялось в таких раззолоченных костюмах, которые и не снились гугенотам. Их приглашали на увеселительные мероприятия дамы из «Летучего эскадрона», проинструктированные королевой; они не отходили ни на шаг и гроздьями вешались на шею; католики при встрече с былыми врагами улыбались как старым друзьям и пожимали руки.
