Василий Ян - Огни на курганах
Все заплескали в ладоши и закричали:
– Прекрасно! Да живет наш базилевс, равный героям Гомера! Да покроет он новой славой наши мечи! Нет, Александр выше героев Гомера!
– Подойди ко мне, юноша! – сказал базилевс.
Аристоник подошел к нему; его лицо было бледно, и капли холодного пота блестели на лбу. Как воин, он неподвижно вытянулся перед Александром.
– Откуда ты родом?
– Я фиванец, из Беотии.
Александр резко приподнялся и недоверчиво взглянул на Аристоника. Все затихли, вспомнив, что Александр разрушил до основания город Фивы, сровнял с землей каменные стены и продал в рабство тридцать тысяч защитников города. Но юноша стоял прямо и открыто смотрел в лицо базилевсу.
– Как ты остался жив?
– Во время взятия Фив я был на берегу моря, и меня не коснулся твой гнев.
– Что же, хотели бы вы, чтобы Фиванские стены были снова восстановлены?
Аристоник опустил голову, видимо колеблясь, и затем сказал:
– Если бы Фивы были восстановлены, то мы бы всегда боялись, что снова явится Александр и возьмет их.
Александр улыбнулся, одобрительно тряхнул кудрями и обвел взглядом окружающих.
Ближайшие гости шептали, желая, чтобы базилевс их услышал:
– Юноша достоин похвалы! Как базилевс милостив к фиванцу!
– Ты унаследовал дар песен вашего великого соотечественника, фиванца Пиндара,[43] – сказал ласково Александр. – Я тебя оставляю в моей свите. Ты будешь петь, когда я позову тебя. В награду возьми этот подарок! – И Александр протянул юноше свой золотой кубок, наполненный вином.
Аристоник поднял кубок к небу, плеснул несколько капель на ковер в честь богов и выпил вино, не спуская глаз с базилевса. Повернувшись по-военному, он отошел четкими шагами и скрылся в группе эфебов.
Александр начал вести разговор с послом Карфагена.
– Наш город богатейший из всех городов Внутреннего моря, – говорил финикиянин. – Мои шофеты[44] уже давно вели тайные переговоры с царем Персии о заключении крепкого союза. Персия – сильнейшая держава на суше; финикийские корабли – самые многочисленные и сильные на море. Если бы вольный город Карфаген и могущественная Персия заключили крепкий союз, то власть этого союза распространилась бы до самых последних пределов земли. Теперь поднимает голову дерзкий Рим. Римляне хотят наложить руку на Грецию и Македонию. Почему не соединить силы твои, великий царь, и вольного, всемогущего своим богатством Карфагена? Почему не заключить союза двух сильнейших в мире государств?
На левом краю стола македонцы, сидевшие близ Филоты, обменивались насмешливыми фразами:
– Лесть – самое верное оружие.
– Особенно у Александра!
– После битвы при Гавгамелах из захваченной добычи он ничего не взял себе, это верно, но зато уж в Персеполисе он не постеснялся и отослал матери в Пеллу тридцать пять тысяч мулов и пять тысяч верблюдов, нагруженных золотом и серебром.
– Разве управление сатрапиями он раздал своим товарищам по мечу? О нет! Ими он пренебрегает! Всюду начальниками он посадил персов.
– Мы для него захватывали царство за царством, а награда нам – тяжелые раны и отправка, как ненужных калек, на родину.
– Теперь мы, благородные этэры, даже редко видим Александра, а должны сперва кланяться персидскому евнуху, чтобы он нас пропустил к нему, нашему бывшему товарищу.
– А для чего он позорится, натягивая широкие персидские шаровары и варварскую одежду?
Музыканты снова затянули пронзительную мелодию, любимую песнь бывшего царя царей Дария. Свистели сиринги, заливались свирели, гудели трубы и глухо рокотали бубны.
Скиф и Эллин
Тогда в темном небе над пировавшими загорелись два факела и осветили худенькую девушку, сильно набеленную, в пестрой короткой тунике с золотыми блестками. Покачивая факелами в вытянутых руках, она как будто плыла в воздухе. Когда акробатка дошла до середины террасы, сбоку вспыхнули еще два факела, и небольшая обезьяна осторожно пошла по канату на задних лапах, покачиваясь и подражая девушке.
Громкий хохот раздался на верхней террасе, и все заметили высокого неуклюжего юношу в греческом хитоне, который показывал пальцем на обезьяну, приседал и задыхался от смеха. Его хохот заразил всех, прокатился по всем террасам и отозвался внизу, во дворе, где толпились воины.
– Кто это так громко смеется? – спросил базилевс. – Мне его лицо немного знакомо.
– Это скиф, молодой сакский князь Сколот, – сказал подошедший эфеб. – Ты вчера приказал вывести его из подвала, вымыть, переодеть и привести к тебе.
– Дай ему вина и приласкай. Я буду сегодня говорить с ним.
Девушка на канате остановилась над пирующими, ловко подбрасывая горящие факелы и снова ловя их за ручки. Снизу взлетели один за другим еще четыре горящих факела, и акробатка искусно ловила их, продолжая подбрасывать, так что над нею образовался пылающий венок из вертящихся огней.
Все затихли, опасаясь за девушку, стоявшую одной ногой на канате, высоко над всеми.
– Такова слава Александра! – прозвучал чей-то голос.
Некоторые узнали голос философа Каллисфена.
Девушка напрягала все силы, чтобы сохранить равновесие и ловить факелы. Туго натянутый канат дрожал, обезьяна сорвалась и, уронив факелы, повисла, уцепившись всеми четырьмя лапами.
Факелы, рассыпая искры, один за другим стали падать вниз, где их ловил старик в высоком красном колпаке и длинной одежде, обшитой золотыми звездами. Девушка, оставшись с двумя горящими факелами, прошла до конца каната и остановилась, приветствуя зрителей рукой. Обезьяна пробралась по канату к девушке и вскарабкалась к ней на плечо. Оба факела, вертясь, полетели вниз. Девушка с обезьянкой исчезла во мраке.
Базилевсу подвели молодого скифа. Хитон на нем был узок и короток. Костистые руки с громадными кистями и длинные ноги были худы и неуклюжи. Скиф, открыв рот, исподлобья рассматривал базилевса.
Около Александра стояли два его секретаря. Один, бледный молодой сириец с красной лентой вокруг черных курчавых волос, записывал слова повелителя, другой, пожилой перс с привязанной бородой, завитой мелкими колечками, был переводчиком.
– Давно я тебя не видел, – сказал Александр. – Может быть, тебе жилось худо? Но ты сам виноват, что не обратился ко мне.
Скиф блеснул белыми зубами, и вокруг его глаз собрались насмешливые складки.
– Я тоже давно не видел тебя, кшатра,[45] и жилось мне, пожалуй, похуже твоего. Из моего темного подвала в окошко я видел только ноги проходивших воинов. И меня заедали клещи и клопы.
– За это я сумею наградить тебя. Что бы ты хотел получить?
Скиф переступил с ноги на ногу и повел широкими плечами.
– Мне нужно разыскать моего жеребца. Он сын знаменитого в степи Буревестника, саврасый, с темной полосой вдоль спины.
– Хорошо! – сказал базилевс. – Я прикажу, чтобы разыскали твоего саврасого. Может быть, ты хочешь еще что-нибудь?
Скиф обвел глазами круг незнакомых, чуждых ему людей, которые, кто растянувшись на ложе, кто стоя, с насмешкой смотрели на него блестящими от вина глазами.
– Если конь без работы застоится, то падает на ноги. То же случилось и со мной. Затосковал я без дела! Очень бы хотел с кем-нибудь подраться.
Базилевс ударил в ладоши:
– Это будет забавное зрелище! Кто хочет подраться со скифом?
Некоторые предложили:
– Вызвать из охраны базилевса рослых македонцев, достойных побороться со скифом.
Учитель Никомандр воскликнул:
– Если скиф умеет владеть мечом, то я согласен испробовать на нем мое искусство.
Переводчик объяснил его слова скифу.
Молодой скиф небрежно взглянул в сторону Никомандра:
– Дайте мне мою секиру, и я буду драться с тремя такими, как этот старик.
Базилевс подозвал Никомандра и тихо прошептал:
– Не смей убивать его, он мне нужен. Можешь только слегка ранить.
Никомандр сделал презрительный жест:
– В какое место его ранить?
– Ты его трижды ранишь в левое плечо.
– Дайте мне мой македонский меч! – обратился Никомандр к эфебам.
Он сбросил плащ и остался в одном хитоне и венке на седеющих кудрях. Мускулистые руки и ноги Никомандра были голы, и старые побелевшие шрамы говорили, что он побывал не в одном бою. Из груды оружия, по обычаю снятого гостями при входе на место, предназначенное для пиршества, эфебы достали узкий стальной меч Никомандра с ручкой, отделанной золотом. Скифу дали тяжелый македонский меч. Он попробовал упругость стали, отточку острия и поднял его к небу:
– Тебе, бог Папай,[46] я посвящаю эту жертву! Ты охраняешь наши стада от волков в сакских степях, сохрани и меня среди этих разбойников!
С мольбой глядел скиф в темное, мрачное небо, покрытое тяжелыми тучами. Ветер усиливался, и пламя светильников порывисто трепетало. Порывы надвигавшейся бури жадно подхватывали искры и далеко уносили их.
